— А вашему спутнику?

— Ему — тем более. Он боевой офицер. Хотя в прошлом лекарь, причем, очень хороший, однако решительно поменял Эскулапа на Марса[32], — Вилие вздохнул. — Не тревожьтесь за Платона Сергеевича. Он даже обрадовался. Сказал, что с удовольствуем заночует на сеновале — там не так душно.

— Что ж, — сказала Анна, вставая. — Проводите меня до комнаты, Яков Васильевич…

Спустя час, вымытая в лохани верной Катюшей, облаченная в свежую рубашку и шелковый халат, графиня сидела за столом в своей комнате и ела томленную на пару речную рыбу. Кушанье приготовил личный повар, француз Жюль, который воспользовался кухней постоялого двора. Рыба тоже местная, а вот руку к ней приложил мастер. Налим в сливочном соусе, а подали именно его, совсем не пах тиной и рекой, наоборот, благоухал свежим маслом и специями. Белое, упругое мясо рыбы таяло во рту. Его вкус оттенял благородный букет шабли урожая 1808 года. Свежий, ароматный хлеб, легкий салат из овощей — и ничего более. Повинуясь советам своего духовника, Анна старалась быть скромной в еде и питье. Вот и сейчас, в постный день, единственное, что себе позволила, так это бокал вина. Без него приготовленная Жюлем рыба теряла вкус. Ничего, не велик грех, перед сном отмолит…

Напротив нее верная Катюша, тоже в рубашке и халате, энергично расправлялась со своей порцией. Помыв и переодев хозяйку, она воспользовалась оставшейся горячей водой и тоже сменила одежду. Ничего дурного в том, что служанка ест с ней за одним столом, Анна не видела. Во-первых, никто не видит. Во-вторых, Катя не просто служанка, а, считай, конфидентка. Происхождением из дворовых, она росла вместе с юной хозяйкой, активно участвуя в ее проказах и забавах. Их даже учили вместе. Так захотела Анна, и отец, горячо любивший единственную дочь, не стал возражать. Успехами Катя не блистала, но научилась вполне сносно объясняться на французском, немецком и итальянском. За границей, куда Алексей Орлов-Чесменский уехал вместе с дочерью после смерти Екатерины II, это помогало в общении с местными. Графине, пусть даже юной, не престало говорить с простолюдинами. После смерти отца по его духовной Катя получила волю, как и вся дворня графа. Анна предложила ей богатое приданое и замужество по собственному выбору, но Катя решительно отказалась.

— Не гоните, ваше сиятельство! — взрыдала, пав на колени. — Куда мне без вас? Вы единственное, что у меня есть, самое дорогое и любимое. Дозвольте остаться!

И Анна дозволила. Честно сказать, была рада. За эти годы Катюша стала ей близким человеком, если не подругой, то наперсницей. К тому же батюшка учил: самое ценное, что есть в окружающих тебя людях — это их верность. Тех, кто не предаст ни за какие посулы, кто готов ради тебя на все, нужно безмерно привечать. О своем решении Анна ни разу не пожалела. После смерти графа Катя не отходила от нее. Своей заботой и лаской помогла пережить тяжелейшую утрату. Отца Анна обожала. Потеря единственного родного человека тяжело ударило по ней. Она вдруг разом осознала, что осталась одна-одиношенька на белом свете. Мать Анны умерла родами, когда дочери было полтора года. Родившийся братик скончался через год. Правда, имелся сводный брат, бастард отца, Александр Чесменский, но он был много старше ее летами, и провел жизнь в войнах и походах. Интересы у них разные. Передав брату управление огромным состоянием (не самой же ей этим заниматься!), Анна сочла это достаточным. Александр регулярно присылал ей деньги и отчеты, раз-два в год они виделись — вот и все.

— Ты вот что, Катя, — сказала Анна, после того как слуги унесли серебряные тарелки и такие же столовые приборы из походного поставца (не трактирными же ей пользоваться). — Прикажи Тихону снести Виллие бутылку бургундского в знак признательности за услугу, кою он нам оказал. Ему будет приятно. Человек он умный и полезный, государь его ценит.

— Как скажете, ваше сиятельство! — кивнула Катя.

— И еще одну — его спутнику.

— Этому бурбону[33]? Ему и водки за счастье! — фыркнула Катя.

Наедине с хозяйкой она, порою, позволяла себе спорить, тонко чувствуя, когда это возможно. Сейчас как раз был такой момент: вымытая и сытая графиня находилась в благодушном настроении.

— С чего ты взяла, что он бурбон? — удивилась Анна.

— Видела мельком. Мундир построен в солдатской швальне, к тому же заштопан на животе. На груди — Георгиевский крестик, а его только нижним чинам дают. Как есть бурбон!

«Глазастая, — подумала Анна. — И когда только успела рассмотреть?»

— Странно, — сказала вслух. — Виллие говорил, что его спутник лекарь, который выбрал военную стезю вместо медицинской.

— Правда? — пришел черед удивиться Кате. — Знаете, что, ваше сиятельство? — сказала она мгновением спустя. — Давайте я сама ему вина снесу. Заодно разузнаю, что это за чудо такое.

Она хихикнула.

— Снеси, — разрешила Анна и зевнула. — Потом расскажешь. Мне тоже любопытно. А сейчас буду спать.

Катя, вскочив, раздела и уложила госпожу. Ощутив под собой простынь из тонкого голландского полотна (с собой везли, не на трактирных же спать!), Анна блаженно улыбнулась и прикрыла глаза. Она слышала, как Катя расстелила на полу свой походный тюфячок (в дороге служанка спала в комнате хозяйки, дабы по первому зову подать ей, что потребуется), после чего оделась, погасила свечи и вышла.

Странное дело. За столом Анна чувствовала себя безмерно уставшей и мечтала о постели, но, оказавшись в ней, вдруг утратила желание спать. Повернувшись с боку на бок, сочла, что в комнате душно. Кати не было, и Анна, встав, прошлепала босыми ногами к окну. К счастью, то открывалось. Анна поняла это, нащупав (в комнате стоял сумрак) бронзовые запор и ручку. После некоторых усилий створка распахнулась. В комнату ворвалась прохлада, а следом донеслись голоса. Говорили по-французски, чему Анна удивилась. Голоса доносились из сарая напротив. Светила луна, и Анна разглядела, что ворота его открыты. Она прислушалась.

— И где вы жили за границей, Платон Сергеевич?

Анна узнала голос Кати.

— Много где, мадмуазель, — ответил ей мужской голос. Он звучал мягко и ласково. — В германских землях, французских, испанских.

— И каково там было?

— Словами не расскажешь. Хотите, я вам об этом спою?

— Сделайте милость, — согласилась Катя.

На короткое время наступила тишина, затем Анна услышала перебор струн. «Это бурбон еще и музицирует?» — удивилась она. С кем Катя ведет разговор, стало понятно сразу. В следующий миг незнакомый ей офицер запел:

Анна ощутила, как ею овладела сладкая истома. Мягкий голос невидимого певца трогал сердце, пробуждая в душе жалость и сочувствие.

Певец умолк, и некоторое время за окном стояла тишина. Затем Катин голос с чувством произнес уже по-русски:

— До чего мне вас жалко, Платон Сергеевич! Прямо не сказать, как.

— Так пожалей меня, голубушка! — раздалось в ответ, после чего послышалась какая-то возня, и задавленный Катин голос:

— Пустите меня! Немедля! Я хозяйке пожалуюсь! Она прикажет вас высечь!