— Наденьте чистый чулок, государь и походите так. Если будет кровоточить, дайте знать. Но это вряд ли. Ранка совсем крохотная.
— Благодарю, Яков Васильевич, — сказал царь и подал знак денщику. Тот, подскочив, натянул на ноги Александра шелковые белые чулки, застегнул поверх их кюлоты, а затем обул царя в туфли из мягкой кожи. Император встал и прошелся по комнате.
— Замечательно! — улыбнулся, встав перед нами. — Забыл уже, когда в чулках и туфлях ходил. Вы просто кудесник, Платон Сергеевич!
— Рад был услужить! — поклонился я.
— Подумаю, как вас наградить, — сказал царь. — И вас, Яков Васильевич. Вы, в свою очередь, тоже подумайте. Готов выслушать ваши просьбы. Жду вас завтра к полудню. А сейчас оставьте меня, господа. Хочу поделиться радостью с государыней.
«Это он о ком: матери или жене? — подумал я на пути к двери. — Неужели помирился с Елизаветой? Рано, вроде».
Мы вышли в приемную, из нее — в коридор.
— Спасибо, Платон Сергеевич! — сказал Виллие, остановившись, и пожал мне руку. — Я верил в вас, вот и получилось. Что думаете просить у государя?
— Не знаю, — пожал я плечами.
— Вам могут предложить остаться лекарем при особе его величества.
Виллие пристально смотрел на меня. Взгляд хмурый. Ага! За свое место опасается шотландец.
— Не хочу! — покрутил я головой. — Мое место в армии. Здесь я лишний.
— Как знаете, — облегченно выдохнул он. — Но подумайте все равно. Посоветуйтесь с Анной Алексеевной. Редко кому удается оказать государю важную услугу. Такой случай нельзя упускать.
— Посоветуюсь, — кивнул я.
— И еще, — сказал Виллие и требовательно протянул руку. — Щипцы для мозолей. Они вам более не нужны. Выделаны за счет двора, ему и принадлежат.
Я молча достал из сумки щипцы и вложил их в ладонь лейб-хирурга. Прав Виллие, хотя, думаю, двор этих инструментов не увидит. А вот одному хитрому шотландцу они очень пригодятся. Пусть.
— Как вы определили, что мозоли пора извлекать? — спросил Виллие, спрятав щипчики в карман форменного сюртука.
— По подвижности. Стали болтаться в гнезде.
— Благодарю, — кивнул Виллие. — Идемте, Платон Сергеевич, подвезу вас до дома Анны Алексеевны. Порадуйте ее доброй вестью.
И мы пошли. Шагали широкими коридорами Зимнего дворца, и я уже не крутил головой по сторонам, разглядывая убранство — привык. В первый раз мне было странно видеть, что в музее моего времени живут люди. Бегают по коридору лакеи, неспешно шествуют придворные, чеканят шаг гвардейцы, идущие сменить караулы. И никто не просит их натянуть бахилы поверх сапог, нет смотрителей, шикающих на слишком разговорчивых экскурсантов. Жилой дом, правда, очень большой и красивый.
Виллие подвез меня к дому Анны, мы распрощались, и я направился к себе. У лакея узнал, что хозяйка в отъезде и попросил подать обед, вернее, завтрак по-местному. По утрам здесь пьют чай с выпечкой.
Ел в столовой. Мне принесли бараньи котлеты на косточке, свежевыпеченный хлеб, суп из курочки и тарелку квашеной капусты. Я велел подать водки, сам набулькал ее в серебряную чарку, опорожнил и закусил капусткой. Затем принялся за суп. Ел, не спеша, размышляя и прикидывая варианты. У меня есть шанс остаться при дворе: лекарем там или офицером в Свите императора, без разницы. Анна будет рада такой возможности и горячо одобрит. Остается определить: мне это нужно? С одной стороны — никакой войны, карьерные перспективы и жизнь в довольстве. С другой — жить в этом террариуме… Наемных убийц уже подсылали, и не факт, что не повторят. Не то, что боюсь, но приятного мало. При дворе мне придется начинать с низов. Значит, лебезить и всем угождать. Иначе сожрут-с, нравы здесь такие. Ладно, кланяться царю и его супруге, но третьему помощнику второго лакея? Противно. Здесь это в норме, но мне претит — все-таки человек из другого времени. Там лизоблюдов хватает, но я им никогда не был. С чего фельдшеру гнуть шею перед начальством? Главным врачом ему все равно не стать. Здесь же приседать и делать «ку» придется, иначе карьеры не сделаешь. Анна, конечно, поможет, но она не всесильна. И зависеть от женщины…
Можно, конечно, потерпеть, если будет результат. Скажем, посоветовать царю не гнать армию вслед отступающему Наполеону в попытке навязать ему сражение. Ведь толку от этого — ноль. Во-первых, французы сами передохнут, во-вторых, потеряем десятки тысяч солдат обмороженными и истощенными. Генералы Голод и Мороз не разбирают, кто прав и виноват — ко всем одинаково безжалостны. Ладно, допустим, извернулся и сказал. Царь станет слушать? Ага, счас! Он и более близким людям не внимает, а тут какой-то лекаришка по мозолям. Еще можно посоветовать отказаться от Заграничного похода. В моем времени Россия от этого ничего не выиграла, а вот потери понесла громадные — как финансовые, так и людские. Да еще офицеры набрались в парижах революционной заразы и замутили через 12 лет Декабрьский переворот. Но не все знают, что царь Заграничного похода не хотел. Трижды предлагал Наполеону мир. Однако Буонапартий закусил удила и посылал Александра лесом. Дескать, все или ничего. Вот и допрыгался до Ватерлоо, а затем — и острова Святой Елены, где его со временем траванули мышьяком, как крысу. Как ни крути, но смысла в пребывании при дворе никакого.
С Анной тоже сложно. Нет, она меня любит, это по всему видно, но разница в положении ощутима. Для нее я бедный бастард, которого по прихоти возвысили до великосветской дамы. Где-нибудь во Франции дворянин в подобной ситуации захлебнулся бы от счастья, но я не француз. Делать карьеру через постель тошно — по-другому воспитывали. И жить на иждивении женщины стыдно, к тому же женщины нелюбимой. Увы, как ни старался, ответных чувств к Анне не возникло. Может, от того, что в постель слишком скоро затянули? Раз — и будь добр соответствовать образу. А как же конфетно-букетный период? Поухаживать, переживать? Шутка, но, увы, не смешная. Нет, к Анне я хорошо отношусь. Она добрый человек, хотя и светскими тараканами в голове. Слугам у нее живется сытно, они обожают хозяйку, и часть этого отношения перешла на меня с денщиком. Мои пожелания исполняются немедленно. Пахом катается как сыр в масле: жрет, пьет и ухлестывает за женской частью прислуги. Им он рассказывает, как нашел его благородие голым у дороги, обогрел, накормил, вылечил, а после плечом к плечу сражался против антихристов. Бил их из «ружжа», из «пистоли» пулял, колол тесаком. Грудью своей защищал барина от смерти неминучей. Мне передавали эти разговоры, и я с трудом сдерживался, чтобы не хохотать. Пахом нестроевой, оружия в руках никогда не держал, разве что, когда чистил мой штуцер и пистолеты. Но бабы ему верят и, по слухам, охотно утешают «хироя». Пахом возможности остаться в Петербурге обрадуется. Все будут довольны, кроме одного странного подпоручика.
Мои размышления прервал лакей.
— К вам посыльный, — сообщил, заглянув в столовую.
Это с чего? Я встал и вышел в переднюю. Там на диване дожидался расфуфыренный лакей в роскошной ливрее. При виде меня он встал и поклонился.
— Ваше благородие, мне велено передать письмо подпоручику Руцкому Платону Сергеевичу.
— Это я.
— Держите! — он протянул мне большой конверт из гладкой веленевой бумаги.
— От кого письмо? — спросил я, приняв послание.
— Говорить не велено, — ответил он, — но вы могли догадаться, — он ткнул пальцем в ливрею.
Ага! Мне только и дел, что в ваших нарядах разбираться. Я достал из кармана рейтузов полтину и протянул лакею. Тот сморщился, но монету взял, после чего поклонился и вышел.
— Мало дали, ваше благородие, — сообщил лакей Анны. — Он из дворни государыни. А тем меньше рубля никак-с. Иначе обида.
— Вот и пусть засунет ее себе в задницу! — рассердился я. — Тебе, вот, рубль часто дают?
— Бывает-с, — подтвердил лакей. — А то и больше.
Кажется, я не ту профессию себе выбрал… Да ну вас всех! Я поднялся к себе в комнату, где специальным ножом (есть здесь такие) вскрыл конверт, вернее, обертку, сложенную из большого листа бумаги. Фабричных конвертов здесь нет — отсутствуют как класс. Письмо пишут на листе, затем складывают и запечатывают личной печатью, если она есть. Остальное сделают на почте, шлепнув казенную на сургуч. Если бумаг много, обертывают их и тоже запечатывают. Однако переданное мне послание выглядело совсем тонким. Что же там внутри? Оказалась короткая записка и лист плотной бумаги с подписями и печатью. Первым делом, естественно, взял его. «Платить предъявителю сего 5 000 (пять тысяч) рублей ассигнациями…» Вексель? Это кто же у нас так щедрый? Положив лист на стол, я взял записку. Всего две строки. «Я держу слово, Платон Сергеевич. Благодарная вам Е.А.» Елизавета Алексеевна, супруга Александра? Выходит, получилось? Я поднес записку к носу. Аромат розового масла с примесью каких-то весенних цветов. Черт, не помню, как пахло от императрицы при нашей встрече, хотя подходил близко и даже наклонялся. Не специалист я в запахах. Но кто еще может отстегнуть подпоручику пять тысяч рублей? Огромная сумма по нынешним временам, деревеньку купить можно. Только мне она нафиг не упала, не представляю себя в роли помещика. В отличие от местных дворян для меня крестьяне люди, а не говорящий скот. Как-то завел разговор на эту тему с Анной. Спросил, почему она не перевела своих крепостных в вольные землепашцы[58].
