– Но тебе эта выставка что-то даст, или нет?

– Если честно, то почти ничего – только немного кайфа. Мне Медведев это сразу честно сказал – замдиректора галереи. Сказал, что никому это на хуй не надо, картины не купят, журналисты на вернисаж не придут, потому что им тоже надо платить. Говорит: если хочешь, то выставляйся – для собственного удовольствия. Ну и по хуй. Правильно?

– Правильно.

Мы шли по Арбату. Кирилл посмотрел на часы.

– До поезда еще три часа. Давай, где-нибудь сядем, отпразднуем? Ты здесь места нормальные знаешь?

– Как это – три часа до поезда? Ты что, не остаешься?

– Не-а. Билет в кармане, завтра утром надо быть дома.

– А картины?

– За картинами приеду потом.

– Я думал, ты переночуешь у меня, посидим хоть нормально…

– Ну, поехали к тебе до поезда…

– Не успеем за три часа. Пока туда, сюда… А может, останешься? Поедем сейчас на вокзал, сдашь билет, возьмешь на завтра или послезавтра?

– Нет, поеду сегодня. Значит, говоришь, негде здесь посидеть?

– Есть какие-то заведения, но понтовые, дорогие. Я в них не хожу.

– Давай тогда хоть по пиву возьмем.

Кирилл кивнул в сторону нового офисного центра в начале Арбата.

– Москва меняется – просто пиздец, и меняется к худшему, ты мне поверь. Я город помню неплохо – с девяносто второго года, когда поступать приезжал. Я здесь месяц прожил тогда, много пешком ходил – весь центр облазил. А сейчас иду – и не узнаю ни хера, ты прикидываешь? Иду по городу – вроде, то же самое место, но на нем уже новый дом или офисный центр, блядь, построили.

– Ну да, так и есть. Был скандал, когда «Военторг» сносили, потому гостиницу «Москва» – вроде, восстанавливать не собираются, будет площадь.

– Не говори. Уродуют, падлы, нашу столицу. Это я без пафоса говорю, я люблю Москву и не хочу, чтобы она превращалась в говно, во второсортный ширпотреб буржуазный. Я люблю ее такую, как она была раньше. Сталинские высотки люблю больше всего. Ну, их, не снесут, я надеюсь…

– Сейчас новую высотку строят – Триумф-Палас. Будет выше, чем сталинские. Самое высокое жилое здание в Европе.

– Говно все это. Имитация. Это как Храм Христа Спасителя. Вроде, похож на настоящий, но все равно – наебка. Так и этот твой Триумф-Палас.

– Какой он, на хер, мой? Я тоже говорю, что все это говно, подделка.

Мы спустились в подземный переход. Стоя у стены, седой старый хиппи пел по-английски под гитару. Я не узнал эту песню. К нам подбежала девчонка с распущенными волосами.

– Помогите, пожалуйста, музыкантам.

– Пошла на хуй, – сказал ей Кирилл. – Я тоже бедный художник, но не хожу, как ты, не нищеебствую.

– Зачем же так грубо? – ответила девушка. – Хиппи – это же образ жизни такой. Вы должны понять, тем более, если сами – художник.

– Тогда отсоси у меня прямо здесь. Докажи, что «свободная любовь» – для тебе не пустые слова.

Девушка отошла.

Мы стояли у киоска, держа в руках по «Балтике-тройке». Кирилл сказал:

– Пошли, может, сядем на лавочку где-нибудь?

– На лавочке ты задубеешь. Пойдем лучше к метро – там постоим, а если что, зайдем внутрь погреться.

Мы чокнулись бутылками. Я сказал:

– Ну, за твою выставку.

Кирилл кивнул, мы сделали по большому глотку.

– Скажи, а тебе самому сегодня хоть немного было по кайфу? Ну, открытие выставки…

– Было. – Кирилл широко улыбнулся. – Если бы не было, я б за это не брался.

Мы остановились у витрины кафе. За стеклом два кавказца ели шаурму. У метро толпились тусовщики из магазина «Зиг-Заг» и несколько пьяниц.

– Ты сейчас работаешь где-нибудь? – спросил я.

– Нет. Не хочу я работать на эту систему. Пусть она существует сама по себе, а я – сам по себе.

– А Лена как реагирует?

– По-разному. Иногда возбухает. А в принципе, что она может сделать? Знала ведь, на что шла. Когда женились, ей уже двадцать восемь лет было, мне – двадцать шесть. Кроме того, картины иногда продаются. То есть, я не могу сказать, что я вроде альфонса какого-то, нет. Просто я занимаюсь своим делом, а мое дело – рисовать.

Кирилл допил пиво, нагнулся, поставил бутылку на тротуар.

– Ну, что – еще по одной?

– Можно.

Светилась зеленым цветом башенка над рестораном «Прага». На Новом Арбате остановились на светофоре машины.

– Теперь моя очередь, я покупаю, – сказал Кирилл и положил пустую бутылку в набитую доверху урну.

– Хорошо. Я не против.

– Знаешь, я как-то неуютно себя чувствую в этой системе. Мне больше нравится, как было раньше, когда не было ни мобильников, ни дорогих тачек, ни этих модных детей – тусовочной молодежи. Какой-то отсталый я человек получаюсь – притормозивший в развитии.

– Я тоже, наверно. Меня все подъебывали насчет мобильника – типа, морально устарел… – Я вытащил из кармана свой старый «Алкатель» с полустершимися цифрами на клавишах, повертел им перед собой. – А мне это по хуй. Работает – и ладно. И пока не сломается, не буду менять.

Я и Кирилл стояли, обнявшись, на эскалаторе, держали в руках по бутылке «Балтики-тройки».

– Ты только не думай, что меня вся эта реальность так заебала, что я готов на что угодно, лишь бы ее больше не было, – сказал Кирилл. – Ты думаешь – я могу с девятого этажа или как-нибудь по-другому? А вот хуй. Ни за что. Потому что я убежден: продолжать жить в этом говне – несравнимо круче!

– Конечно, круче. А те, кто так не считает, пусть идут на хуй!

– …И мы будем жить в этом говне и получать от этого кайф. Не потому, что мы какие-нибудь копрофаги, а… А просто – получать кайф, и все. Все ведь кругом говно, правда? Ведь что вокруг нас происходит? Полное бесправие отдельного человека и уебищность власти.

– Вот это ты точно сказал, молодец. А мне, ты знаешь, насрать на правительство, мне насрать на то, кто там сейчас наверху, я ни от кого не завишу и не буду зависеть, пошли вы все на хуй!

– Точно. Правительство – на хуй! Путина – на хуй! Депутатов всех – на хуй!

Кирилл обнял меня, его бутылка наклонилась, пиво пролилось мне на куртку.

Подошел поезд. Замелькали, замедляя движение, вагоны.

– Ты точно не хочешь, чтобы я проводил тебе на вокзал? – спросил я.

– Не хочу. Ненавижу, когда провожают.

– Тогда поезжай. Вот твой поезд. А то опоздаешь.

Мы обнялись. Кирилл, споткнувшись, вошел в вагон. Двери сомкнулись, поезд тронулся.

Я присел на деревянную лавку. Тетка в оранжевом жилете и зеленых штанах вела по платформе моечную машину. За ней оставался темный влажный след. У стены стояла плоская бутылка от коньяка «Московский», рядом лежала газета «МК». Дядька в пальто рылся в своем дипломате, прижав его к мраморным плитам стены и поддерживая снизу коленом. Паренек со спартаковским красно-белым шарфом пил из банки «Ярпиво».