Мы значительно приблизились к земле. Мой собеседник не замечал этого.
— А вот здесь что-то вроде игры в воздушные шары, — продолжал он, раскладывая передо мной еще несколько рисунков, принадлежавших к его обширной коллекции. — Эта игра охватывает, пожалуй, всю историю воздухоплавания. Предназначается она для умов возвышенных и производится при помощи костей к жетонов; их стоимость устанавливается по соглашению. Проигрыш и выигрыш зависят от того, добрались ли вы до той или иной клетки.
— Мне кажется, — прервал я его, — вы довольно основательно изучили аэронавтику.
— О да, сударь! Вы правы! Я изучил все! Решительно все, всю историю воздухоплавания, начиная с Фаэтона, с Икара, с Архитаса. Если бы господу было угодно продлить мои дни, аэронавтика принесла бы благодаря мне огромную пользу человечеству. Но, увы, этого не будет.
— Почему же?
— Потому что меня зовут Эмпедоклом или Геростратом!..
Между тем наш шар благополучно приближался к земле; впрочем, падение с высоты ста футов так же опасно, как и с высоты пяти тысяч!
— Слыхали вы про битву при Флерусе? — продолжал мой собеседник. Его лицо все более и более оживлялось. — Именно тогда Кутель, по распоряжению правительства, организовал роту аэростатчиков! При осаде Мобежа генерал Журдан с большим успехом применял этот новый способ разведки: Кутель дважды в день поднимался на воздух вместе с генералом. Аэронавты сигнализировали людям, державшим шар внизу, при помощи белых, красных и желтых флажков. Когда шар поднимался, по нему нередко стрелял неприятель из ружей и пушек, но ни разу в него не попадал. Собираясь овладеть Шарлеруа, Журдан направил туда Кутеля. Кутель поднялся с Жюмейской равнины. Его сопровождал генерал Морло, производивший наблюдения; они оставались в воздухе около восьми часов. Эти полеты значительно содействовали победе при Флерусе. Впоследствии генерал Журдан заявил об этом во всеуслышание. И что же! Несмотря на услуги, оказанные аэронавтами в этом сражении и во время бельгийской кампании, их военная карьера продолжалась не больше года. Вернувшись из Египта, Бонапарт закрыл школу, основанную правительством в Медоне. А между тем что можно ждать от новорожденного? — как говорил Франклин. Дитя родилось жизнеспособным, его не следовало душить!
Незнакомец схватился руками за голову и задумался. Потом, не поднимая головы, сказал:
— Несмотря на мое запрещение, сударь, вы все же открыли клапан?
Я выпустил из рук веревку.
— К счастью, — продолжал он, — у нас есть еще триста фунтов балласта!
— Каковы, же ваши планы? — спросил я его.
— Вам не случалось перелетать через море? — ответил он мне вопросом.
Я почувствовал, что бледнею.
— Как досадно, — добавил мой спутник, — что ветер гонит нас к Адриатическому морю! Ведь это всего-навсего лужа! Но если мы поднимемся повыше, то, быть может, встретим более благоприятные течения.
Не взглянув на меня, он сбросил еще несколько мешков песка. Затем заговорил угрожающим тоном:
— Я позволил вам открыть клапан, потому что напор газа грозил прорвать оболочку! Но не вздумайте повторять свои проделки! Вы слышали о перелете Бланшара и Джеффериса из Дувра в Кале? — продолжал он. — Это было великолепное путешествие! Седьмого января тысяча семьсот восемьдесят пятого года они наполнили свой шар газом близ побережья Дувра. Дул северо-западный ветер. Как только они поднялись, обнаружилось, что они допустили ошибку в расчете равновесия своего шара. Пришлось выбросить часть балласта, иначе им грозило падение. У них осталось всего тридцать фунтов песка. Этого было недостаточно, так как ветер был слабый и они очень медленно приближались к берегам Франции. «Что делать?» — оказал Джефферис. «Мы проделали всего четверть пути, — ответил Бланшар, — и летим очень низко! Необходимо подняться выше — быть может, мы встретим там более благоприятный ветер». — «Надо выбросить остатки балласта!» Шар немного поднялся, однако ненадолго. Вскоре он снова стал опускаться. Примерно на половине пути аэронавты выбросили в море книги и инструменты. Через четверть часа Бланшар спросил Джеффериса: «Ну, как барометр?» — «Поднимается! Мы погибаем, хотя французский берег уже виден!» Тут раздался сильный шум. «Что такое? Лопнул шар?» — воскликнул Джефферис. «Нет! Из-за утечки газа сжалась нижняя часть шара! Мы продолжаем снижаться. Нам грозит гибель! За борт все лишнее!»
Провизия, весла, руль — все полетело в воду. Аэронавты находились на высоте всего ста метров.
«Кажется, мы опять поднимаемся», — заметил доктор. «Нет, это был лишь короткий рывок вверх, он вызван выброшенным грузом. Ни одного корабля в поле зрения, ни одной лодки на горизонте! Надо избавиться и от одежды!»
Несчастные сбросили с себя верхнее платье, но шар продолжал падать!
«Бланшар, — сказал тогда Джефферис, — вы собирались лететь одни, потом согласились захватить меня. Я пожертвую собой и брошусь в море! Тогда облегченный шар поднимется!» — «Нет, нет! Какой ужас!»
Оболочка шара все больше сжималась. Мало-помалу шар принял форму парашюта, и сдавленный газ стал еще больше давить на стенки. Утечка его усилилась.
«Прощайте, мой друг! — сказал доктор. — Да хранит вас бог!»
Он хотел было выпрыгнуть из гондолы, но Бланшар удержал его.
«У нас остается еще одно средство, — сказал он. — Мы можем перерезать веревки гондолы и уцепиться за сетку. Может быть, шар поднимется! Будем готовы! Но… смотрите! Барометр падает! Мы идем вверх! Ветер свежеет! Мы спасены!»
Путешественники увидели Кале! Ими овладела безумная радость, через несколько минут они опустились в Гинском лесу!
— Я не сомневаюсь, — добавил рассказчик, — что, окажись мы в таких же обстоятельствах, вы последуете примеру доктора Джеффериса!
Под нами клубились огромные зловещие тучи. Шар отбрасывал на них длинную тень, его окружало какое-то сияние, кое-где под гондолой рокотал гром. Меня охватил ужас.
— Давайте спускаться! — воскликнул я.
— Спускаться, когда нас наверху ожидает солнце! Долой мешки!
Груз наш убавился еще на пятьдесят фунтов.
Достигнув высоты трех тысяч пятисот метров, мы перестали подниматься. Незнакомец говорил без умолку. Я терял последние силы, а мой спутник, казалось, находился в своей стихии.
— С хорошим ветром мы могли бы далеко улететь! — воскликнул он. — Над Антильскими островами есть воздушные течения, обладающие скоростью до ста лье в час! Во время коронации Наполеона Гарнерен выпустил в одиннадцать часов вечера освещенный воздушный шар с цветными стеклами. Дул норд-норд-вест. На следующее утро, на рассвете, жители Рима встретили шар криками восторга, когда он пролетал над куполом святого Петра! Мы полетим дальше и… выше!
Я с трудом его слышал. В ушах шумело! Но вот в тучах открылся просвет.
— Посмотрите на этот город, — сказал незнакомец. — Это Шпейер!
Я высунулся из гондолы и заметил внизу какие-то темные пятна. Это был Шпейер. Рейн, такой широкий в этом месте, походил на развернутую ленту. Небо над нами было темно-синее. Птиц уже давно не было видно: они не могут летать в таком разреженном воздухе. Мы были затеряны в пространстве — я оставался с глазу на глаз с незнакомцем!
— Вам незачем знать, куда я направлю шар, — вдруг сказал мой спутник и швырнул компас в облака. — О, какое великолепное зрелище представляет падение! Вы знаете, что со времен Пилатра де Розье до лейтенанта Галя аэронавтика насчитывает не так уж много жертв. Несчастные случаи всякий раз бывают вызваны неосторожностью. Пилатр де Розье отправился с Ромэном из Булони тринадцатого июня тысяча семьсот восемьдесят пятого года. К своему шару, наполненному газом, он подвесил монгольфьер, наполненный нагретым воздухом. Очевидно, он надеялся таким образом устранить потерю газа, а также избавиться от необходимости выбрасывать балласт. Это было все равно, что поднести факел к бочонку с порохом! Безумцы поднялись на четыреста метров и были подхвачены противным ветром, их понесло в открытое море. Чтобы спуститься, Пилатр решил открыть клапан аэростата, но привязанная к нему веревка запуталась в веревочной сетке и прорвала оболочку шара, газ мгновенно из него вышел. Шар упал на монгольфьер и закружился, увлекая его. Несчастные полетели стремглав вниз и разбились. Ужасно, не правда ли?
