— Особенно, моих кнопок, — сказал он, ухмыляясь и выгнув бровь.

Я раздраженно фыркнула оттого, что попала в эту словесную ловушку и нехотя развеселилась от этой игры слов.

— Очень смешно, Сандеки.

Его ухмылка превратилась в улыбку. Потом он рассмеялся, и мое сердце немного екнуло.

Внезапно, мы словно перенеслись на девять месяцев назад, на борт самолета, направляющегося на остров. Я столкнулась с пьяняще счастливым Мартином. Это стало напоминанием, что счастье Мартина — это откровение из красоты и физического совершенства, помноженные на превосходные и поразительные флюиды хорошего настроения.

Но в этот раз я не смеялась. Мое сердце ощущалось таким хрупким и опасалось этого Мартина, потому что его так легко было любить. Поэтому я скрестила руки на груди, защищаясь от его магнетической харизмы и ожидая, когда он перестал бы смеяться.

Когда он увидел, что я была не очень рада, его улыбка исчезла, и он, выпрямившись в кресле, прочистил горло, словно хотел что-то сказать.

Я заговорила первой, желая иметь преимущество:

— Зачем ты здесь? О чем ты хотел поговорить?

Должно быть, он прочитал что-то в выражении моего лица, возможно, твердость в моих глазах подсказала ему, что у меня было мало терпения, потому что, когда он заговорил, все его поведение тут же изменилось.

Его взгляд стал наблюдательным, челюсть напряглась, его плечи откинулись на спинку стула, отчего он казался еще выше, внушительнее и в то же время непринужденнее. Основываясь на этом языке тела и знаниях о расстановке сил из наблюдений за мамой, я предположила, что мы собирались приступить к переговорам.

И тут же убедилась, что была права.

— Я хотел обсудить условия нашей дружбы.

Я уставилась на него настороженно, мое лицо оставалось бесстрастным, хотя мне хотелось кричать: "О ЧЕМ ТЫ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ГОВОРИШЬ?"

Вместо этого я спросила:

— Какой дружбы?

— Единственной, которую ты пообещала мне, если я захочу, даже несмотря на то, что случится между нами.

Я несколько раз моргнула, успешно разбивая в прах мое внешнее спокойствие, но сумела произнести твердым голосом:

— Ты не можешь говорить это всерьез.

— Но я серьезен. Я абсолютно серьезен. Ты пообещала, что рядом с тобой я всегда буду в безопасности, и сейчас мне нужно такое место.

Это был тот Мартин, которого я помнила. Это был непреклонный, требовательный, грубый парень, который украл и разбил мое сердце.

Я стиснула зубы, пытаясь успокоить нарастающую волну самых разных эмоций. Очевидно, что гнев был самой первой и сильной эмоцией, нарастая в груди, удушая меня. Опять увидев какую-то перемену в выражении моего лица, он наклонился вперед, и строгий деловой фасад уступил место мольбе в глазах.

— Слушай, я здесь не для того, чтобы взять больше, чем ты готова предложить. Конечно же, ты можешь сказать, чтобы я убирался куда подальше. Все, чего я прошу, — это шанс быть твоим другом. Потому что, хоть у нас все закончилось не очень хорошо, я до сих пор доверяю тебе и уважаю тебя. Ты, — он замолчал, сделав глубокий вздох, его ищущие глаза, всматривались в мое лицо. — Кэйтлин, ты невероятно честная и разумная, и добрая. Я мог бы действительно воспользоваться твоими советами. Мне действительно нужно немного честности и доброты в своей жизни.

— И у тебя нет конкретных причин? — cпросила я, чтобы потянуть время, не уверенная, что надо было делать с этой страстной речью.

— Нет. У меня есть множество причин. Но без чести и добродетели доводы многого не стоят.

Мои губы раскрылись в удивлении, и я уже ощущала, как соскальзывала моя маска безразличия от его поразительно разумных слов. Он выглядел серьезным и сосредоточенным, и я знала, что была уже на грани того, чтобы согласиться.

Но едкий вкус, оставшийся в моём разбитом сердце, и горечь недавнего предательства сдержали меня, не дав альтруистическим инстинктам овладеть мной.

Но было что-то еще, что-то ничтожное и всецело основанное на самолюбии.

Когда у нас был этот разговор в прошлом, в коттедже на острове, он сказал мне тогда, что никогда не смог бы быть настолько незаинтересованным, чтобы быть моим другом. Что он всегда хотел бы меня слишком сильно, чтобы довольствоваться просто дружбой.

Если теперь он хотел быть другом, это могло означать только одно: он стал ко мне равнодушен. Он больше не хотел меня. И от этого моему самовлюбленному, эгоистичному сердцу стало больно. Осознание этого причиняло острую боль, потому что я не могла себе представить, что смогла бы быть настолько равнодушной к нему.

— Можешь не отвечать прямо сейчас. — Его взгляд и тон были уверенными, рассудительными.

Мне хотелось рассказать ему, насколько больно он мне сделал, что его новообретенное безразличие, из-за которого он предлагал дружбу, делало мне больно сейчас. Но я не могла. Потому что тогда ему стало бы известно, что он все еще имел власть над моими чувствами.

Вместо этого я приняла решение поступить таким образом, чтобы оттолкнуть его.

— Допустим, я согласна быть твоим другом, если ты расскажешь миру, какой твой отец злобный придурок и что наши семьи никогда не были близки, и что он никогда не имел влияния на мою мать. Что тогда ты будешь делать?

Я не ожидала, что Мартин усмехнулся бы, но он так и сделал, а затем быстро ответил:

— Паркер, я уже сделал это. Я сделал это спустя два месяца.

Снова я почувствовала, как моя маска спадала, и заморгала от удивления.

— Правда?

— Да. Интервью было в "Вашингтон Пост". Разве ты не читала ни одного из тех интервью, что я давал?

Покачав головой, я честно ответила:

— Нет. Не читала. Я избегала этого.

— Ни одного из них? — Что-то вроде зародившегося осознания бросило тень на его лицо.

Я снова покачала головой.

— Нет. Я не... — Сделав глубокий вздох, я заставила себя продолжить: — Я не хотела ничего знать о тебе. И не хотела знать, чем ты занимаешься.

Главным образом потому, как хорошо и непринужденно он выглядел в нашу последнюю встречу и какой несчастной и убитой горем была я, я и предположила, что он быстро двигался дальше по жизни, возможно, даже встречался с другими женщинами. Фактически, я была уверена, что он встречался с другими женщинами, учитывая то, что у него было свидание на моем выступлении на прошлой неделе.

Мне не нужно было видеть журнальные публикации и шестую страницу¹³ о Мартине Сандеки — самом завидном холостяке во Вселенной, попавшего в город с легионом своих поклонниц.

Между тем, я была не в состоянии двигаться.

Он, не отрываясь, смотрел на меня, его усмешка превратилась в хмурую гримасу.

— А ты собираешься прочесть?

Я пожала плечами, пытаясь выглядеть непринужденной.

— Скорее всего, нет.

Взгляд Мартина стал раздраженным от моего заявления.

Внезапно он сказал:

— Я искал тебя везде, пытался разузнать о тебе все, что ты делаешь, как ты. Вот как я нашел твою группу.

— Мою группу? Постой, что?

— Я нанял твою группу выступить на вечеринке на прошлой неделе. Ну, вернее, мой ПА¹⁴. Это был групповой стартап¹⁵, нацеленный на развитие сельскохозяйственной техники. Это мой новый проект.

Я не слышала ничего, кроме: "Я нанял твою группу выступить на вечеринке на прошлой неделе".

— Зачем, ты это сделал?

— По той же причине, почему я сейчас сижу здесь. — Голос Мартина прозвучал на грани раздражения и злости.

Мой взгляд переместился на стол между нами, пока я пыталась разобраться в этой горе удивительной информации. Он нанял мою группу? Зачем? Чтобы иметь возможность поговорить со мной? Но потом он пришел со своей девушкой на мероприятие? Чтобы что?

Но прежде чем я зашла слишком далеко, он встал, привлекая мое внимание к себе. Он вытащил свой бумажник.

— Послушай, тебе нужно время. Подумай об этом. Вот мой номер.

Я взяла его визитную карточку, не глядя на нее, так как была слишком занята, недоверчиво рассматривая его самого.