И еще одно я поняла: этот человек вовсе не злой. Просто он относится к тем изделиям, вышедшим из-под его рук, как к своим детям, и принимает как свою боль любые, даже самые мелкие изъяны, нанесенные им чьей-то грубой рукой.

Не в силах сдержаться, я прижалась своей щекой к его пальцам, по-прежнему цепко державшим меня за плечо. Тонкие косточки, обтянутые кожей…

— Мастер, я не знаю, какими словами вымолить у вас прощение. Здесь бесполезны любые слова! Моя вина безмерна… Я и сама отныне буду жить с постоянным ощущением вины за то, что сделала с тем потрясающим произведением искусства, что вышло из этих рук, подаренных вам Пресветлыми Небесами. И я согласна со всем тем, что вы только что сказали обо мне. В мире существует нечто такое, чего нельзя простить. И то, что я повредила вещь сказочной красоты, выполненной вашими руками — это также не поддается никакому оправданию. На свете много мастеров, но такой, как вы, рождается раз в тысячу лет, и люди должны быть благодарны Высоким Небесам уже только за одну возможность увидеть вас воочию. Хотя я этого и не заслуживаю, но вы почтили меня своим присутствием, и я буду помнить об этом событии всю мою оставшуюся жизнь…

Внезапно покрасневший Тайсс — Лен несколько секунд молча смотрел на меня, не находя, очевидно, достойных слов для ответа. Затем он зло фыркнул, выдернул руку, резко отвернулся, и пошел к дверям. Уже стоя на пороге, мастер вновь повернулся ко мне, выпалил длинную тираду, после чего выскочил из допросной, оглушительно хлопнув дверью. Переводчик задержался чуть дольше, и то лишь для того, чтоб сказать мне с едва заметной ободряющей улыбкой:

— Господин сказал, что если он еще поговорит с вами хоть пару минут, то навсегда оглохнет и навек сдуреет от услышанных здесь бабских глупостей, а если в дальнейшем его вновь постигнет такое несчастье — вновь встретить вас, то это будет самый несчастливый день в его и без того нелегкой жизни. Он заранее сочувствует тем мужчинам, которым хоть когда-либо придется столкнуться с вами на жизненном пути. Ну, при этом господин добавил еще кое-что, о чем незамужней женщине знать не следует…

Когда же закрылась дверь и за переводчиком, Кеир сказал, обращаясь к главе тайной службы, который за все это время не издал ни звука:

— Ну, что-то он сегодня на удивление быстро утихомирился! Я, если честно, рассчитывал, что наш буян будет выпускать пар не менее часа! Даже прикидывал, что он сегодня сломает под горячую руку… Похоже что вы, Лия, его здорово смутили!

— Скажите, а вы видели это ожерелье? — ни о чем другом я сейчас думать не могла. — Я его действительно так сильно повредила?

— Не знаю, — пожал плечами Кеир, — лично я ничего страшного не заметил. Меня куда больше интересуют ответы на другие вопросы. На те, которые я вам задам. Например…

— Да не стал бы мастер так ругаться, если бы там все было в порядке! Значит, я сделала что-то страшное с этим украшением, такое, что произнести нельзя! Он сказал — веточка справа погнута…

— Я бы на вашем месте куда больше беспокоился не о погнутой веточке на чужом ожерелье, а о собственных делах, которые тоже далеко не блестящи.

— Да при чем здесь мои дела!? Вы его, это ожерелье, воочию видели? Я в этом сомневаюсь! Если бы вы своими глазами видели эту красоту, то не говорили так спокойно о том, что этому совершенству можно нанести хоть какой-то изъян!

— Я видел. Мое мнение: очень красивое и очень дорогое украшение. Но сейчас речь не о нем. Поговорим о вас…

— Да мне не до ваших вопросов! Неужели вы сами не понимаете? Если я действительно так сильно повредила ожерелье, как сказал мастер…

— Хватит кудахтать! — оборвал меня уже Вояр все тем же спокойным, но на этот раз властным голосом. — Если тебя интересует мое мнение, то ничего особенного там не случилось! Видел я это ожерелье, которое тебя так волнует. Второе, впрочем, тоже имел счастье увидеть. Так же, как и малую корону. И даже сам в руках держал все эти вещи. На мой взгляд, там все в порядке. Если что и погнуто, то я этого не заметил. Мастер, конечно, свою работу куда лучше меня знает, но, по моему мнению, если какое повреждение и есть, то оно очень незначительно. Там, в этом ожерелье, мастером сделаны такие интересные переплетения, что, думаю, не каждый ювелир обратит внимание на эту будто бы погнутую веточку. А уж тем более невероятно, чтоб это заметил сторонний человек. К тому же, уверен, Тайсс — Лен давно уже исправил то, что, по его мнению, было повреждено.

— Но ведь мастер…

— Тайсс — Лен, как правило, очень любит преувеличивать. Ну да подобное никого не удивляет. У этого мастера несколько своеобразный характер, к которому надо привыкнуть, и принимать его следует таким, каков он есть. Успокойся. Если бы там было чуть более серьезное повреждение, то ты даже представить себе не можешь, чего могла наслушаться, и сколько бы времени эти крики продолжались! Боюсь, в этом случае дело могло дойти и до рукоприкладства. Он бы не посмотрел, что перед ним женщина… Такое с ним бывало, и не раз. То, что он сейчас тебе сказал, и как при этом себя вел — это, можно сказать, ласковый и тихий задушевный разговор наедине… Так что этот вопрос закрыт, и больше мы к нему не возвращаемся.

Я посмотрела на дознавателей. Ну и люди! Сказать "очень дорого и очень красиво" о таком невероятном сокровище! Интересно, что их может всерьез обеспокоить? Хотя, впрочем, у каждого своя работа… Ладно, спросим про другое…

— Да, господа дознаватели, а почему у вас обоих глаза красные?

— Что? — непритворно удивился Кеир, да и глава тайной службы вопросительно поднял бровь.

— У вас глаза розовые, как у кроликов — усмехнулась я. — Это мне знакомо. Про вас ничего не могу сказать точно, а у меня такое бывает от постоянного недосыпа. Что, так много работы?

— Надо же, заметила! — хмыкнул Кеир. — А говорят, видишь плохо… Какими же им еще быть? По твоей милости мы уже который день спим всего по паре часов! Да, задала ты нам задачку со многими неизвестными… Который день по твоим следам идем! Взять бы вас уже должны были не раз… Но вам, то есть вам троим, тебе и тем двоим парням, везло. Очень везло…

— Я вас не совсем понимаю.

— Ну что ж, тогда насчет вашего везения я тебе кое-что поясню — отложил в сторону бумаги Вояр. — В принципе, это против моих правил, но то, что мы сейчас расследуем, тоже несколько отличается от других дел. Скажем так: ты явилась первопричиной того, отчего у нас сегодня глаза, как ты сказала, похожие на глаза кроликов.

— Извините, у меня это, про глаза, случайно вырвалось…

— Конечно, кто бы сомневался… Так вот, я сейчас кое — что тебе расскажу. Но и взамен попрошу полную откровенность. Это не условие, а просьба. Просто нам надо знать всю правду, без недомолвок, чтоб сократить время на расследование, избавить тайную службу от ненужных действий… Да, и нам позволит поспать лишний час. Чтоб глаза приобрели нормальный цвет. Так вот, насчет вашего везения… Начнем с пропажи драгоценностей. Нас вызвали в дом князя не сразу после того, как, скажем так, обнаружили следы твоей разрушительной деятельности в комнате герцога, а спустя несколько часов. До того времени и князь, и семья герцога Стиньеде пытались найти тебя своими силами. У князя имеются кое-какие связи… В общем, они подключили все свои возможности, оббегали все гостиницы и постоялые дворы, везде сообщали твои приметы, за помощь в поимке пообещали хорошую награду. Кстати, напрасно они вхолостую потеряли столько времени, и ничего не сообщили нам. Искать тоже надо уметь. Хотя насчет потери времени — это еще как сказать… Тебя по приметам узнал хозяин постоялого двора "Серый кот". И этот болван, вместо того, чтоб немедля сообщить в тайную стражу о твоем появлении, как это положено и как это он обязан был сделать, решил подзаработать, клюнул на обещанную князем награду. Можно подумать, он малые деньги имеет от своего постоялого двора! Ну, с ним уже состоялся отдельный разговор, который он запомнит надолго… Этот дурак решил действовать сам. По его указу насыпали тебе снотворного в пиво и мясо…