Лишь дождавшись, пока я не стала хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, Кисс отпустил мою шею.

— Ну как, цыпа, в голове прояснилось? Думаю, даже до тебя наконец-то дошло, что я не шучу. Больше уговаривать не стану. В следующий раз… Его не будет. Я доведу дело до конца. Или ты предпочитаешь нечто иное?

— Что предпочитаю, говоришь? Ладно, скажу… Там, на берегу, в том месте, где мы с тобой из реки выбрались… Там у кустов россыпь камней… Они издали заметны. Такие белые, круглые, тяжелые…

— При чем тут камни?

— Знаешь, Кисс — я собрала все свои последние силы, только чтоб мой голос не дрожал и звучал если не спокойно, то хотя бы без дрожи — знаешь, мне так надоели твои вечные угрозы, и заодно твоя наглая усатая морда, которую я уже видеть не могу, что предпочитаю получить одним из этих камней по голове, чем хоть когда-то в будущем вновь общаться с тобой. Только сделай одолжение: сумей ударить этим камнем один раз, но так, чтоб навсегда. Понял? Надеюсь, на это у тебя здоровья хватит? Все, проваливай отсюда куда подальше, исчезни с глаз моих, и делай, что хочешь!

Закрыла глаза и снова, как в омут, провалилась в блаженное забытье. Только саднила в душе жалость от потери браслета… Последнее, что я запомнила, это была холодная ладонь Кисса на своем лбу, и затем до меня, будто сквозь слой ваты, донесся его удивленно — растерянный голос:

— Цыпа, да у тебя жар!

Снова пришла в себя только поздним вечером. В лесу было темно. Солнце уже зашло, хотя неподалеку, на реке, должно быть, еще совсем светло… Это здесь, среди высоких деревьев, темнота брала свое, и в лесу уже было почти ничего не видно… Я лежала на подстилке из веток, укрытая курткой Кисса. Надо же, какая забота!.. Интересно, с чего это его внезапно на доброту пробило? Самого, правда, рядом не было. Наверное, отошел куда… По лесу направился на прогулку, не иначе. Ну да, таким драным котам только в темноте и гулять! Их время… Хоть бы вообще больше никогда не пришел, котяра оживший… Так ведь скоро вернется.

Мне было настолько плохо, что хуже, кажется, в жизни не бывало. И как холодно вокруг!.. Я понимала, что сегодняшней ночью мне придется плохо. Даже очень плохо… Как тогда, в случае с Даном, надо каким-то образом пережить эту ночь, с рассветом мне станет много легче. Но постоянно видеть всю эту ночь ухмыляющегося Кисса, да еще допустить, чтоб он слышал мой бред — этого я не желаю ни за что! Хватит с меня лицезрения этой бесцветной физиономии! Насмотрелась!..

Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я сумела встать и, пошатываясь, пойти вглубь леса. Куда именно — не знаю, да какая разница! Главное — уйти как можно дальше, забиться в нору поглубже, чтоб меня никто не нашел, и дали спокойно помереть… Больше ничего не хочу! Я брела, ничего не видя вокруг, спотыкаясь, падая, снова вставала, шла, натыкаясь на деревья, снова падала и поднималась… Наконец, после очередного падения поняла, что не могу больше сделать ни одного шага, и закрыла глаза, отметив краем сознания, что умудрилась упасть около невесть каким образом вздыбленных корней…

Сознание ко мне возвращалось мучительно долго. Постепенно я начала слышать стук дятла о твердую древесину, легкое поскрипывание деревьев на ветру… Когда раскрыла глаза, то увидела высоко над собой яркое голубое небо. Да и вокруг было совсем светло… Что, уже утро? Рядом с тем местом, где я лежала, был огромный выворотень. Видно, здесь когда-то повалило старую сосну, и ночью, зацепившись за ее торчащие во все стороны корни, я и упала… Тело было как разбитое, голова кружилась… Надеюсь, у меня ночью был только приступ лихорадки, а не очередное безумие эрбата…Только его мне еще не хватало до полного счастья! Но, кажется, меня больше не трясло, и холода не было. И чувствовала я себя много лучше, хотя полностью здоровой себя все еще не ощущала. Неужто обошлось? Чуть позже сообразила, что опять лежу на куче недавно наломанного лапника, и опять накрыта все той же курткой Кисса. А вот он и сам сидит рядом, спиной прислонился к здоровенной сосне, глаза закрыл. Спит… Как он сумел меня найти? — вяло подумалось мне. Никак не должен был отыскать… А чем это так вкусно пахнет? У меня в желудке забурчало так, что, кажется, этот звук было слышно до реки… Запах — с ума сойти!…И маленький костер рядом с нами… Откуда здесь огонь?

Не иначе, как почувствовав мой взгляд, Кисс открыл глаза и посмотрел на меня. Удивительно, но отчего-то он радостно, и в то же время сконфужено улыбнулся:

— Проснулась? Ну, как ты? Слышишь меня?

— Кисс, когда же я, наконец, от тебя избавлюсь? — простонала я, откидывая в сторону его куртку. — Пристал, как банный лист сам знаешь к какому месту…

— Фу, раз ругаться стала, значит, на поправку пошла! — как ни странно, в голосе Кисса мне послышалось облегчение.

— А ты откуда появился? Видно, напрасно я надеялась, что больше никогда тебя не увижу!

— Ну, я вовсе не так плох, как ты обо мне думаешь…

— Ты мне так и не ответил, как умудрился меня найти?

— Как, как… Просто искал.

— Надо было от тебя еще дальше в лес уйти…

— Да уж куда дальше! Мне и так пришлось побегать, разыскивая тебя… Думал — все, не найду…Еле рассвета дождался, с трудом нашел тебя по следам!

— В этом я не особо нуждалась!.. Фу, а багулом здесь как пахнет!

— Да уж, если бы не багул, то заели бы нас кровососы. Комарья тут, скажу я тебе!.. Просто царство мошки и прочей летающей дряни! Хорошо еще, что в багуле недостатка нет. Его тут неподалеку — целые заросли. Вот мне и пришлось чуть ли не четырежды в день и самому багулом натираться, и тебя постоянно поддерживать в столь же пахучем состоянии… Послушай, давай заключим договор о ненападении!

— Что? Интересно, какую очередную пакость ты задумал?

— Нет, я говорю всерьез, без шуток. Вспомни: там, на корабле, когда нам удалось бежать, мы же не скандалили между собой. Видишь ли, нам вдвоем и сейчас надо тем или иным образом выбираться отсюда. Но я пока не представляю, где именно мы находимся, и куда нам идти. Если мы с тобой снова будем ругаться так же, как прежде, то я вовсе не уверен, что мы благополучно доберемся до обитаемых мест. Видишь ли, я тут прикинул: при таком сильном попутном ветре, какой был в тот день, корабль мог уйти довольно далеко… Куда дальше, чем я предполагал первоначально…

Хм… В том, что говорил Кисс, была определенная правота. Правда, признавать это вслух я не хотела, поэтому произнесла нечто совсем иное, примиряющее:

— А чем это так вкусно пахнет?

— Я зайца добыл — заторопился Кисс. — Вот, в глине запек. Попробуй, тебе должно понравиться!

— В глине? Надо же… Только вот как ты сумел поймать несчастное животное?

— Ну, для этого существуют руки и смекалка.

— А костер откуда взялся? Где огонь сумел добыть?

— Все та же смекалка, плюс опыт долгой жизни бродяги…

Запеченный в глине заяц оказался потрясающе вкусным, и мы вдвоем умяли его в два счета. Или Кисс умел хорошо готовить, или же я просто оголодала до невозможности.

О, Высокое Небо, хорошо-то как! Ясное небо, хорошее настроение, я поправляюсь — что еще для счастья надо? Только еще выздороветь окончательно… Мне на глаза попались две заячьих шкурки. Содранные по всем правилам, они сохли в тени.

— Кисс, ты что, двух зайцев поймал?

— Да. Но каюсь, одного вчера съел, не выдержал. Второго приберег…

— Как — вчера? Ты, парень, похоже, совсем запутался! Или ты бедного зайца в темноте сырым проглотил? Похоже, что с тобой, парень, опасно находиться рядом! Особенно когда ты голодный.

— Нет, путаешься как раз ты. Думаешь, вчера сознание потеряла? Ошибаешься. Три дня назад… Сегодня четвертый. Считай сама, сколько бредила…

— Ничего себе! — ахнула я. Обычно, если взрослый человек выживает после переклада, то на следующий день он уже приходит в себя. А у меня, если верить словам Кисса, пошел уже четвертый… Мне невольно вспомнился, казалось бы, забытый разговор с Маридой. Помнится, тогда она мне говорила, что подобное долгое беспамятство того, на кого делают переклад, бывает лишь в том случае, когда умирающего человека вытаскивают чуть ли не из-за кромки…