— Да…

— Что, да?

— Это значит, что и у нас в стране имеется такой же обычай: украшать дом перед свадьбой, — вмешался в наш разговор Вен. — А еще что тебе об этой свадьбе стражники рассказали?

— Да так… Сказали, что посольство и свадебный поезд прибыли в нашу столицу три дня назад. Вчера состоялось знакомство жениха с невестой. Через пару дней обручение. Потом еще несколько дней — и свадьба…. Да я, честно говоря, об этом особо и не расспрашивала.

— Значит, знакомство уже состоялось?

— Да. Мне, во всяком случае, так сказали.

— Ясно.

Дан, с непонятным мне ожесточением, стал разматывать повязку на горле. Правильно, надобность в ней отпала, и сейчас не стоит привлекать к себе излишнее внимание. С головы повязку тоже, пожалуй, стоит снять — надеюсь, что полученная им царапина уже подсохла и кровоточить не будет.

Домик лекарки находился рядом с большой рыночной площадью. Неподалеку от него, среди множества телег, как пустых, так и заполненных мешками, сундуками и корзинами, отыскалось местечко и для нас. Пока слушала объяснения Вена, что мне следует выяснить у лекарки, успела немного отряхнуться от дорожной пыли — все будет не так заметно, что я только что с дороги.

— Все запомнила?

— Более или менее.

— Ну, давай, иди. Учти, если ты не выйдешь оттуда в течение получаса, к лекарке пойду я. Ну, а там уж видно будет…

Надев на палец золотой перстень-печатку, который мне дал Вен, я направилась к двери. Уже у входа в дом лекарки я оглянулась, ища глазами нашу телегу. Ну да, обычное зрелище при любом рынке: ничем не отличающаяся от других телега, двое усталых, покрытых дорожной пылью людей. Любому ясно, что они только что приехали и сейчас ждут того, кто пошел узнавать о ценах на привезенный товар, или же дожидаются хозяина, которому доставили груз. Хорошо, внимания к себе они никак не привлекают.

Постучавшись, открыла боковую дверцу в воротах. Маленький чистый дворик, лавочка у крыльца. Звякнул колокольчик, сообщая хозяевам, что кто-то заглянул к ним в гости. На звук колокольчика на крыльцо вышел здоровенный молодой парень и махнул мне рукой, мол, посиди пока, заняты мы сейчас, позже позовем. На скамеечку я, конечно, присела, но в голове был вопрос: что такой крепкий парень делает у лекарки? Кто это такой — сын, ученик? А может охранник? При таком телосложении сын нашел бы себе другое занятие, куда более интересное для молодого парня, чем перетирать порошки пестиком в ступке. Ученик? Парень по возрасту явно великоват для обучения, да и как-то не вяжутся между собой такой здоровяк и сбор трав да выкапывание корешков на лугах. Потом, в его возрасте обычно уже сами больных принимают, а не учебу проходят. Охранник? Не думаю, что здешняя лекарка зарабатывает столько, что ей для вырученных денег охрана требуется…

Снова звякнул колокольчик. Во двор зашла женщина, катящая за собой тележку с сидящей в ней девочкой лет десяти. Одно из колес тележки попало в глубокую ямку у ворот, затем, как и следовало ожидать, тележка вместе с девочкой застряла прямо в воротах. Отчего-то эта картина напомнила мне давние годы, сестрицу Даю, когда у нее, у маленькой, отказывали ноги… Тогда я тоже возила ее и по двору и дому на тележке…

Меня вихрем снесло со скамейки, и я подхватила девочку на руки, чтоб матери было легче разобраться с тележкой. Девочка была легонькая, но все же я присела с ней на скамейку: не стоит лишний раз носить на руках ребенка — мало ли чем девочка болеет. У Даи, когда она заболевала, одно время было сильное головокружение, когда ее брали на руки.

— Спасибо, — к нам подошла женщина с высвобожденной тележкой. — Вот сколько раз сюда не хожу, а каждый раз колесом тележки попадаю в эту ямку, причем она все глубже и глубже становится.

— Бывает, — улыбнулась я, искоса рассматривая женщину, присевшую рядом со мной на скамейку. Лет сорок, может, чуть больше. Простое, располагающее лицо. Одежда далеко не новая, но чистая, кое-где аккуратно подштопанная. Ожерелья на шее нет. Значит, вдова.

— А я тебя здесь раньше никогда не видела, — вмешалась в наш разговор девочка. — А вот мы с мамой сюда часто приходим. А какая вышивка у тебя на рубашке красивая! Ты сама вышивала? А я тоже очень хочу научиться вышивать, да только мама говорит, что обучение стоит очень дорого… А у меня ноги не ходят. Мама говорит, что с рождения. А ты с чем пришла лечиться?..

Славная малышка. Миленькая девочка, внешне похожа на мать. Глаз на болезни у меня наметанный, что неудивительно после стольких лет лечения матушки и сестрицы. Видимо, у этой малышки паралич. Сестрицу, когда в детстве отнялись ножки, я лечила особым растиранием с травяными мазями. Не знаю, поможет ли это девочке, но попробовать бы стоило. Впрочем, здесь моих советов не спрашивают…

— Хватит стрекотать, болтушка, — улыбнулась женщина. — Лучше давай назад, на тележку сядем. Надоела, наверное, женщине.

— Нет, что вы! Я очень люблю детей!

— У тебя у самой-то есть детишки?

— Нет.

— Ничего, успеешь еще детьми обзавестись. Молодая еще. Хотя тебе можно бы уже и начинать о них подумывать… Да и не замужем ты, как я погляжу! А чего тянешь? Время не упусти, как я это сделала в свое время. Детишки у тебя должны родиться чудные, красивые, и тебе и миру на радость.

А мне как по сердцу резануло — будут ли они у меня когда-нибудь, дети? Если мне жить осталось не так и много, то, как это не звучит жестоко, не стоит давать жизнь сиротам, которые после смерти их матери не будут никому нужны. Насмотрелась я на такие истории. Не стоит этим забивать себе голову напрасными надеждами: у таких, как я, не бывает детей… Да и вообще об этом думать не стоит. Пока я в своей жизни ничего изменить не в состоянии…

Из дверей лекарки вышла старушка, держа за руку маленького мальчика, другая рука которого была на перевязи. Вновь выглянул все тот же здоровяк.

— Ну, кто там еще сидит? Идите поскорей, не до ночи же заниматься с вами!

Я посмотрела было на женщину с девочкой, но та замахала руками.

— Идите, идите, я хоть передохну здесь на скамеечке несколько минут. Пусть тележка и не тяжелая, но ходить с ней на такой жаре…

Заходя в дом, я услышала, как здоровяк говорил хозяйке:

— Девка какая-то пришла. После нее еще женщина дожидается… Та, что свою девчонку на тележке возит, ну ту, которая не ходит…

Лекарка принимала людей в большой комнате, все стены которой сплошь были уставлены шкафчиками и полками с бутылочками, пакетиками, корешками, увешаны связками трав. Это была крепкая женщина лет пятидесяти или немного старше, с темными волосами без единой полоски седины. Она устало глянула на меня.

— С чем пожаловала?

— Видеть плохо стала. Наша поселковая ведунья ничего сделать не могла, как не пыталась. А я как раз в Стольград собиралась, к родне, вот она меня заодно к вам и послала. И письмо к вам дала, — я вытащила из кармана заранее приготовленное письмо. — Вот оно. Может, мне рассказать для начала, что…

— Не гоношись, — сказала женщина, распечатывая письмо. — Сама все пойму, не надо шуметь у меня над ухом.

Читала она его долго, вдумчиво, как будто что-то изучая. За это время на лице женщины не дрогнул ни единый мускул: оно осталось таким же усталым. Дочитав, лекарка бросила письмо на стол рядом с собой и повернулась ко мне.

— Ну, давай посмотрим, что за беда у тебя.

Пока осматривала мои глаза, я искоса поглядывала на здоровяка. Он, как бы между прочим, подошел к нам, и, как ему казалось, незамеченный никем, читал, что написано в письме. Любопытный ты наш! Быстро с чтением управился, снова от стола отошел. А там и всего-то десятка полтора строчек набросано неровным почерком, что ж лекарка его так долго изучала?

— Ну что же, — сказала женщина, — попробуем для начала полечить тебя травушками. Кажется, идет слишком большая нагрузка на глаза. Отдыхать надо от работы время от времени, себя иногда пожалеть, а не сидеть день и ночь над работой! Если травы не помогут, вот тогда возьмемся за заговоры. Так, — лекарка повернулась к здоровяку, — достань мне вон из того, серого шкафчика, большую бутылку со сгущенным черничным соком, еще одну небольшую с настойкой майской крапивы, и еще вон ту, с вытяжкой папоротника.