– Ладно, – согласилась она. – Вы знаете, где я живу?

Он кивнул.

– Тогда приходите… – совесть, посопротивлявшись, сдалась, – сегодня в четыре.

– Очень хорошо. – Кинси растаял, точно призрак в магическом зеркале.

В тот день работа шла из рук вон плохо. Персонажи, каждому из которых полагалось обладать собственным «я» и неординарными чувствами, упорно сбивались на штампованные монологи. Раздражение и скука Анайи, вынужденной работать в рамках опостылевшей темы, вырывались всплесками эмоций, что несколько раз вынуждало ее стирать сделанное и начинать сначала. Но едва у нее начинало что-то получаться, с роковой неизбежностью вякал видеофон.

Поэтому к четырем она успела позабыть о назначенной встрече и жужжание дверного звонка восприняла как очередную помеху. Она рывком вышла из мира создаваемого сна и очутилась в реальности, безвозвратно погубив хитроумно задуманную сюжетную цепочку, которую сплетала последние несколько минут. Едва не зарычав, Анайя выключила синтезатор.

Вспомнив, что гость может предложить денежную работу, причем принципиально иную, нежели ее нынешняя голгофа, она сняла с висков провода и укротила эмоции.

– Войдите!

Живьем Рудольф Кинси оказался еще менее привлекателен, чем на экране. Его рукопожатие напоминало прикосновение улитки. Однако в нынешнем своем состоянии Анайя восприняла его как более предпочтительную альтернативу создаваемому герою.

Усевшись, он сразу перешел к делу, и за это она его мысленно поблагодарила. Робеющие клиенты с экстравагантными просьбами могли до бесконечности ходить вокруг да около или, что еще хуже, сами толком не знали, чего хотят.

– Как мне говорили, вы иногда делаете сны по частным заказам – дополнительно к работе, выполняемой по контракту с компанией «Сладкие сны», – начал он. Анайя кивнула. – Мне также дали понять, что вы сохраняете определенную степень… как бы это сказать?.. профессионального благоразумия по отношению к частным заказам. Это так?

Анайя кашлянула.

– Что ж, естественно. Когда меня просят воплотить чьи-то самые сокровенные мысли и желания, оживить их, то любой публичный показ личных чувств, заключенных в готовой работе, стал бы величайшей бестактностью, – ободряюще ответила она, имитируя его стиль. Ей уже стало интересно: окажутся ли просьбы Кинси слишком непристойными, чтобы выразить их вслух, или же слишком глупыми, чтобы в этом признаться. Над вторым вариантом она поработала бы с удовольствием и развлеклась бы от души, но, судя по его внешности, она была готова поспорить, что ее ждет первый вариант. Ну что ж, это тоже будет полезно.

– У меня с собой, – сказал он, доставая, к ее удивлению, стопку листков из дипломата, – сценарий сна, который я хочу заказать. Я желаю, чтобы он был воспроизведен в точности. Прошу вас, прочтите. Если вы сочтете, что сможете выполнить заказ, то у меня будут два требования. Во-первых, вы обязуетесь никогда и ни при каких обстоятельствах не обсуждать его с кем-либо. Во-вторых, единственный экземпляр работы и право на ее использование становятся моей абсолютной собственностью. За первоклассное воплощение задания и ваше согласие с упомянутыми условиями я готов заплатить двадцать тысяч песодолларов.

Глаза Анайи расширились, но она тщательно подавила всякие эмоции – например, желание прыгать и вопить от радости.

– Достойная сумма, – ухитрилась произнести нейтральным тоном Анайя. «Этот тип наверняка настоящий извращенец», – подумала она и после секундного внутреннего редактирования выдала второй вариант этой же фразы: – Задание настолько трудное?

– Увидите, – ответил гость, вручая ей листки.

– Почему на бумаге? – полюбопытствовала она, принимая их.

– Прошу вас не задавать вопросов. – Он игриво похлопал себя по губам и улыбнулся. Анайя решила, что лучше бы он этого не делал.

Она принялась читать, осторожно переворачивая страницы.

– Действительно, весьма подробно. Это поможет. – Краткое молчание. – Весьма странная структура. Больше напоминает кошмар, нежели сон по заказу. – Еще одна страница. – Определенно кошмар. – Она прочла дальше. – Вы правда хотите все это пережить? – Вспомнив о предложенном гонораре, она откровенно добавила: – Что ж, о вкусах не спорят. – Если подумать, то и эта фраза прозвучала несколько бестактно, но у Кинси, похоже, возражений не вызвала. – Тут есть несколько технических проблем. Та сцена, где играющие дети превращаются в стаю акул, а спящая проскальзывает в глотку одной из них – с переходом к сцене пыток, которая сменяется пистолетом, чей выстрел разносит голову… Вы хотите сделать переходы между сценами «наездами» или «наплывами»? Каков должен быть уровень боли? Какие запахи?

Она смолкла, уже прокручивая в голове возможные решения.

– Здесь я полагаюсь на ваше… э-э… чутье художника.

Она дочитала последнюю страницу.

– Не очень-то хорошее окончание, верно?

– Если оно для вас слишком трудно, то я могу отыскать и другого…

– Нет-нет. Должна признаться, для меня это вызов. Мне почти не приходилось работать в жанре ужасов.

Этот странный и неприятный сон уже всколыхнул ее артистическое воображение. В любом случае он не был тривиальным. Муза попахивала серой, но, в конце концов, именно муза, а не деньги повлияла на ее решение.

– Хорошо. Я попробую. Могу я оставить сценарий? – Она пошуршала листками.

– Да, конечно, – отозвался Кинси, вновь улыбаясь. – Надеюсь, не стоит напоминать, что их нельзя копировать или… э-э… потерять. Когда, по-вашему, заказ может быть готов?

– Что ж, – задумчиво проговорила она, потирая кончик носа, – задание сложное, но не очень трудоемкое. Возможно, две недели, если я брошу все остальное ради работы над ним. Быть может, чуть дольше, – добавила она для подстраховки. – Мне вам позвонить?

– О нет. Я к вам зайду. Скажем, в это же время через две недели, начиная с сегодняшнего дня.

Он встал.

– Согласна.

Кинси церемонно пожал ей руку и ушел. Хозяйка проводила его до двери и, рассеянно вытирая ладонь о домашние брючки, нахмурилась.

Заверещал фон. Анайя вздохнула.

– Если я хочу над тобой поработать, – заявила она сценарию, – то придется выдрать эту проклятую штуковину из стены. – Она шагнула к аппарату, думая о своем друге и иногда любовнике, который имел привычку почти никогда не отвечать на звонки. – А это мысль, – пробормотала она, резко останавливаясь. – Заявлюсь-ка я на пару недель к Чалмису. Никто и не догадается, что я у него, а если и догадается, то нарвется на его невозмутимый автоответчик. Отличная еда, никаких помех… идеально!

Вдохновленная столь блестящим планом, она встала перед фоном и скомандовала:

– Отвечай!

На экране показался Хельмут Гонзалес. Не успел он раскрыть рот, как Анайя произнесла:

– Это запись. Я уехала. Если хотите оставить сообщение, у вас есть пятнадцать секунд.

Улыбаясь и помаргивая, Анайя простояла еще секунд пять, глядя на экран, где ошарашенный Хельмут пытался связать несколько слов, и отключила его на половине фразы.

Чалмис Дюбаор однажды назвал себя изгнанником во времени. Более инженер, чем поэт, он говорил точными фразами, без метафор. Около двадцати пяти субъективных лет он прослужил на древних атомных буксирах, летавших с околосветовой скоростью между Землей и ее единственной – до эпохи, когда были обнаружены «червоточины», – колонией. Это соответствовало почти ста шестидесяти объективным годам, прошедшим на Земле и Колонии Бета, и навсегда лишило его синхронизации с историей любой из этих планет. Он трижды проходил интенсивнейшую техническую переподготовку – и всякий раз безнадежно отставал за время полета. Жену и детей он оставил на Бете, когда его призвали младшим офицером для участия в экспедиции по возвращению в Америку – тогда до колонистов дошло устаревшее на двадцать четыре года известие о большой войне. Семью поглотило время еще до его затянувшегося возвращения теперь уже в должности капитана корабля. Судно принадлежало правительству, которого и в помине не было, когда он впервые покинул Землю. Колония Бета, куда он вернулся, достигла небывалого расцвета. Он повел достаточно приятную жизнь, поселившись у своего единственного дожившего до его возвращения ребенка – дочки, ныне превратившейся в морщинистую, хрупкую и благодушную прабабушку, взирающую на него с изумлением, как на какого-нибудь лепрехуна. А когда отец смотрел на нее, то ощущение, что здесь он не на своем месте, охватывало его с такой силой, что у него начинала кружиться голова. Позднее, когда Чалмис в последний раз возвращался на Землю, открытие и быстрое развитие новой технологии «червоточин», позволяющей мгновенно переноситься через бездны пространства, лишили все принесенные им жертвы последних остатков смысла.