ПРОЛОГ

   Это Ад.

   Здесь нет неба и нет земли.

   На многие километры ввысь поднимается непроницаемый смог. Чернота бескрайняя и всепоглощающая. В этом жутком месте царит ледяная тьма и склизкий, неисповедимый ужас.

   Здесь всюду слышны надломленные, осипшие голоса и неистовые крики. Сдавленные, измученные стоны среди бесконечной, выжженной равнины извивающихся в страшных муках душ. Закопанные под пеплом, истерзанные существа, когда-то бывшие людьми, молят о пощаде и свободе.

   Они тоскуют по жизни.

   Проливая ядовитые, кровавые слезы безысходности, души неутешно ждут своей участи.

   Ведь настоящая смерть впереди.

   Вдали смутно виден холм.

   На холме восседает гигант. Сгусток тьмы исполинских размеров, имеющий человеческие очертания. Он огромен, как гора.

   Я иду к холму, покорно следуя зову истинной смерти.

   Я не боюсь.

   Боль давно затерялась где-то далеко позади, ее выхватили когтистые руки смирения и принятия происходящего. Есть ли смысл что-то чувствовать, бояться и надеяться, если вокруг ничего, кроме страданий, нет?

   Я рассекаю равнину плачущих душ, взывающих ко мне протяжными рыданиями. Мои босые ступни тонут в их слезах и крови. Я несусь к Трону Смерти, словно мотылек на свет.

   Знаю, что бесследно сгорю, и все прекратится.

   Я подбираюсь достаточно близко к исполину и вижу, что за его спиной колыхаются четыре крыла, а гигантские ступни упираются в подножие холма. У него нет лица, но есть рот — черная дыра, затягивающая в себя души. Великан неспешно, словно в многократно замедленной съемке загребает бесконечно длинными руками отчаявшихся существ. Пожирая их, словно Сатурн своих детей, он издает при этом оглушительный, жужжащий рев, проносящийся по равнине раскатистым эхом.

   У головы гиганта рисуется рог из багрового пламени. С каждой поглощенной порцией душ он увеличивается и, наконец, завершается. Великан замолкает, склоняясь над равниной, закрывая ее своей нескончаемой тьмой.

   Он берет рог в одну руку и подносит ко рту.

   Гигант начинает трубить, и когда прекращает, то все погружается в небывалую тишину.

ГЛАВА 1

АННА

   Миднайт с манерным изумлением и нескрываемой брезгливостью смотрит на то, как я жадно поглощаю бургер. Кусок за куском, не делая остановок, отрываю зубами и глотаю, не жуя.

   Я чертовски голодна.

   Я смертельно зла на жеманного британца, который сидит напротив и наверняка проклинает меня за то, что я ем, как дикарка. Мой пристальный взгляд неизменно покоится на парне с того момента, как мы зашли сюда. Точнее Миднайт приволок меня за собой, как делал это на протяжении последних десяти дней. Мы в крошечном, придорожном кафе в двух шагах от дешевого мотеля. Это отстойное место — наша очередная остановка.

   Вот уже полторы недели я одержима одним единственным желанием. Даже с открытыми глазами, вот, к примеру, как сейчас, я безумно мечтаю вгрызться в шею надменному чистюле-блондину и услышать его предсмертные, визгливые вопли.

   — Дорогая, ты можешь есть аккуратнее, — от отвращения морща нос, Миднайт достает из внутреннего кармана светло-голубого пиджака белоснежный носовой платок и бросает его мне через стол.

   Я давлюсь от нечеловеческой наглости этого мерзавца и начинаю громко кашлять.

   — Невообразимо, просто невообразимо, — испустив разочарованный вздох, Миднайт стыдливо прикрывает лицо ладонью и качает головой.

   Вырядился, как павлин.

   Официантка в милом, коротком переднике с ногами, как у топ-модели, доливает в наши кружки кофе. Миднайт в определенный момент просит ее притормозить добавлять ему дымящегося, горячего напитка и ласково улыбается цепочке.

   Я бросаю на него вопросительный взгляд, выгнув одну бровь и замерев с бургером в руках. Заметив мое выражение лица, Миднайт машет рукой официантке, говоря о том, что она свободна.

   — Ого, тебе нравятся девушки? — с насмешкой в голосе отмечаю я, но звучит это, как вопрос.

   Тихо-тихо. Всего лишь хочу подразнить этого мудака, похитившего меня. Да, я хотела уехать из Дайморт-Бич, но сама, а не вот таким образом. Могу же хоть немного развлечься, пока нахожусь под полным контролем проклятого придурка, словно сошедшего прямиком с подиума?!

   В этот момент Миднайт отпивает кофе, но, услышав мою многозначительную фразу, парень заходится в кашле, конечно, не сумев не вызвать у меня искренний смех.

   Черт, похоже, я не доем свой заказ. Это нужно видеть! Лицо Миднайта нужно видеть!

   Ничего не сказав, он просто указывает пальцем на себя и сильно щурит глаза, сдвинув брови вместе. А потом... потом его прорывает.

   — Погоди-ка! — громко заявляет британец. — Ты это сказала с каким-то намеком?! Ты что-то конкретное имела в виду, Анна? — я не отвечаю, поэтому он настаивает: — Эй, отвечай, когда я обращаюсь к тебе!

   Я делаю вид, что разглядываю свои ногти, черный лак на которых почти сошел. Блин.

   — Нет, что ты... — со скучающей интонацией произношу, но если бы знал он, как я себя контролирую, чтобы не сорваться!

   Снова хватаю одной ладонью бургер и надкусываю его. Специально, пока его взгляд полностью сконцентрирован на мне, я салфеткой подтираю уголки запачкавшихся губ. А потом облизываю их, не скрывая легкую, едва заметную улыбку.

   У Миднайта не хватает на меня терпения, и это очень заметно.

   — Нет, ты на что-то все же намекала, — говорит он, теперь совершенно не сдерживаясь, чем привлекает внимание других посетителей. — Хочешь сказать, что думала, будто я гей?!

   — У тебя что, проблемы со слухом? — я закатываю глаза. — Слушай, если ты и дальше все будешь принимать так близко к сердцу, то долго не проживешь... Постой. Нет. Я беру свои слова обратно. Продолжай вести себя, как старая, впечатлительная бабушка и переживай из-за всяких пустяков, чтобы однажды оттенок твоего лица был под стать цвету этого пиджака. Я поскорее от тебя избавлюсь.

   — В хамстве тебе не занимать, — оскорблено бросает Миднайт и поправляет на себе одежду. — Вместо благодарности ты поливаешь меня грязью и издеваешься. Думаешь, моему великодушию нет предела? Ошибаешься, милая.

   — Прости, приятель, но напомни мне, почему я должна благодарить тебя? — я выдергиваю из деревянной салфетницы еще одну салфетку, вытираю ею руки и комкаю.

   — Я спасаю тебе жизнь, — непоколебимо изрекает блондин.

   — Пфф, — я иронично усмехаюсь. — Нет. Ты устроил мне тур по самым дерьмовым мотелям и забегаловкам Теннесси. Это во-первых. Во-вторых, когда хотят помочь, обычно не запихивают в багажник и не колют сыворотку, которая «усыпляет» магические силы.

   — Но так безопаснее, Анна, — Миднайт хлопает ресницами. — Для меня.

   Я откидываюсь на спинку стула и кладу руку на живот.

   — Ты не сможешь удерживать меня вечно, — монотонно бормочу я, разглядывая потолок. — И как только действие сыворотки пройдет, я сотру тебя в порошок.

   Миднайт опускает уголки губ вниз, складывая локти на столе. Он хватается за ручку своей кружки и вновь отпивает из нее кофе. У него такой вид, будто он не то чтобы не верит в мои способности, а просто даже не представляет возможным вообще мое освобождение.

   Я не буду удивлена, если у такого подонка, как он, есть план B, C и D. Все мои внутренности завязываются в узел при мысли о том, что он будет еще долго иметь власть надо мной. Конечно, я не показываю ему этого. Не хочу, чтобы он знал о моем страхе. Он должен видеть меня уверенной в себе, знать, что я не дам себя в обиду, и ему не сделать из меня собственную, тряпичную куклу.

   Вздохнув, я вторю ему и тоже, оттолкнувшись от спинки удобного на удивление для такого места диванчика, складываю руки на столе с громким вздохом.

   — Я тебе уже говорила, как мне не нравятся типы вроде тебя? — саркастично начинаю. — Такие слишком... ухоженные, слишком... блондины, — Миднайт может наблюдать, как я кривовато ему улыбаюсь.