Ставим свои каяки рядом с пирогами, выгружаем кухонный ящик, палатку-полог и индивидуальные мешки. Жан уже успел наполнить бурдюк озерной водой, которая пойдет на приготовление ужина.

Выбираем место для лагеря возле самого большого костра. Рядом горит еще несколько костров, около которых хлопочут рыбаки. Вокруг расставлены сплетенные из веток решетки метровой высоты. К ним подвешивают рыбу для копчения, и мужчины должны всю ночь поддерживать огонь в кострах. Невдалеке лежит груда рыбы, ожидающей своей очереди. Одни рыбы еще трепещут, другие уже начали портиться, и по ним бегают мухи. Отбросы гниют тут же. О санитарии никто не заботится. Однако нам не приходится быть прихотливыми.

Устанавливаем палатку и принимаемся распаковывать багаж, чем вызываем всеобщее любопытство.

Рыбаки следят за нами молча, почти благоговейно, словно мы колдуны, выполняющие магические ритуалы. Изредка кто-нибудь указывает пальцем на особенно поразившую его вещь.

Наши два примуса, которые я разжег для приготовления ужина, со свистом извергающие пламя, особенно заинтересовали хозяев.

Общество этих людей доставляет нам подлинное удовольствие. Хотя мы и говорим на разных языках, но, кажется, отлично понимаем друг друга.

К сожалению, мы не в состоянии побыть подольше с нашими друзьями-рыбаками.

Комары нападают сомкнутым строем, и мы вынуждены наспех доварить ужин и укрыться в палатке вместе с котелками, полными риса и рыбы. Усевшись на походные кровати, при свете электрического фонарика заканчиваем дневные записи и стараемся уточнить свое местоположение по карте. Затем забираемся в спальные мешки, однако отнюдь не обретаем в них вожделенного покоя: комары преследуют нас и тут. Далеко за полночь, несмотря на усталость, мы все еще бодрствуем, гоняем комаров, чертыхаясь и бранясь вовсю. Они могут прямо с ума свести!

На следующий день мы проснулись, когда солнце уже стояло высоко в небе. Рыбачий поселок опустел — рыбаки отправились на ловлю. Осталось дома только несколько стариков и подростков, занятых копчением рыбы.

При помощи мимики благодарим старейшин за гостеприимство и готовимся к отплытию. Подростки подхватывают наши мешки, очень гордые тем, что могут оказать эту услугу. Все провожают нас до бухточки.

Из того, что они у нас видели, пожалуй, более всего  поражают  их  грациозные  белые лодки,   которые очень выгодно отличаются от грузных пирог, выдолбленных из древесных стволов.

"Ваши каяки — чудо", — повторяют они с глубокой убежденностью, и искренность их похвал доставляет  нам  удовольствие.

Мы показываем им весла из алюминия. Они не могут прийти в себя от изумления, поднимают руки кверху, и их лица освещает широкая  улыбка. Им еще не доводилось видеть ничего подобного. Один из них исчезает и через несколько минут возвращается со своими сбережениями, завернутыми в грязную тряпку. Он протягивает нам пять шиллингов (250 франков), показывая, что хочет купить каяк. Он очень удивлен нашим отказом, потому что пять шиллингов для него целое состояние, и с завистью смотрит на маленькую лодку. Пытаемся ему объяснить, как можно соорудить подобную лодку из шкур диких животных, но он нас не понимает.

И вот мы снова плывем по озеру.

Нам попадается навстречу несколько очень красивых пирог. Они сделаны из досок, скрепленных лианами, ипрошпаклеваны местным каучуком. Борта у них приподняты и расписаны геометрическим трехцветным узором — белым, зеленым и охрой. Заостренный нос украшен рогами антилопы.

В каждой пироге не менее дюжины негров гребут в быстром темпе под аккомпанемент песни с четким ритмом, которая разносится далеко по водной глади озера. Мы еще долго слышим ее. Затем снова воцаряется тяжелое безмолвие болот, нарушаемое лишь плеском воды под нашими веслами да криками птиц. Посередине озера не слышно даже хрюканья бегемотов.

Вызываю на соревнование гребцов одной из больших пирог, проплывающих мимо нас. Мое предложение подзадоривает рыбаков. Начинаются гонки. Гребцы наращивают темп. Их голые торсы, блестящие на солнце, сгибаются и выпрямляются быстро и ритмично. Двенадцать плоских маленьких деревянных весел одновременно опускаются в воду. Гребцы прекратили песни, слышно только их мощное, дружное, идущее из глубины груди "хо", которым они отбивают такт. Смотреть на них — сущее удовольствие. Состязаюсь с ними изо всех сил, но понемногу начинаю отставать и вынужден признать себя побежденным. Это вызывает у них взрыв неподдельной радости. Свою победу они отмечают ликующими возгласами. Затем что-то мне кричат. Нетрудно догадаться, что им нужно. Они просят табаку, показывая жестами, что хотят курить. Большая пирога подплывает к маленькому каяку, раздаю им папиросы, а Джон снимает всю эту сцену.

Табак является для нас отличной разменной монетой. Мы сделали изрядный запас в Кампале. Это очень дешевый сорт, настоящий горлодер, но именно это и нравится рыбакам.

Ночь застает нас среди болот. Вот уже три дня мы плывем по бескрайным болотам. Очевидно, мы покрыли за это время не менее семидесяти пяти километров. Продвигаемся медленно. Течение очень слабое, ветер же сильный, причем он нам чаще мешает, чем помогает. Пирога с ее примитивными навигационными данными задерживает каяки. Все попытки Гумы поставить жалкое подобие паруса ни к чему не приводят. Пирога продолжает идти черепашьим ходом. Жан высчитал, что при таких темпах нам придется полтора года плыть до Александрии. Надеемся получить запасные части из Парижа и спустить на воду третий каяк на границе с Суданом. Сейчас у нас такое впечатление, будто мы топчемся на месте. Повсюду, куда ни кинешь взор — папирусы и тростники, которым нет ни конца, ни края. Рыбаки в пирогах встречаются реже, бегемоты почти совсем исчезли, и это придает пейзажу еще большее однообразие. Только птицы, которых по-прежнему много, оживляют пустынность болот.

День клонился к вечеру, когда мы подошли к единственному попавшемуся нам на пути рыбачьему стану, расположенному среди зарослей папируса, которые почти скрывают его от взоров. Человек десять рыбаков разбили здесь временный лагерь. Нам очень хочется переночевать вместе с ними, но установить палатку на такой зыбкой почве практически невозможно. А без палатки лучше попросту остаться на воде. На открытой воде чем дальше от берега, тем меньше комаров.

Рыбаки нам объяснили жестами, что в двух часах хода от них мы найдем место для ночевки на твердой земле: до наступления темноты мы сможем туда добраться.

Начинаем энергично грести и через некоторое время входим в большую бухту. На берегу вьется дымок: там. рыбачья стоянка. Исследуем стену папирусов, однако безуспешно: обнаружить проход, ведущий к твердой земле, не удается. Минут десять подряд мы кричим во всю мочь. Все напрасно. Напуганные рыбаки хранят молчание. Разочарованные, трогаемся дальше со слабой надеждой отыскать все-таки что-либо подходящее. Наступила ночь, а мы все еще на воде ... Нигде ни огонька ...

Измучившись, решаем остановиться и отдохнуть. Бегемоты окончательно исчезли из этих мест, и мы можем не остерегаться их опасного любопытства.

Привязываем каяки и пирогу Гумы к стеблям папирусов, отличающимся большой прочностью. Надеваем фуфайки и укутываемся в плащи, так как испарения, поднимающиеся от болот, не очень-то согревают. Скрючившись на дне своих лодочек, пытаемся задремать.

Свет зари встречаем с облегчением. Ноги и руки свело от неудобного положения, а суставы пальцев, натруженные веслами, сильно болят. С трудом разгибаем покрытые мозолями руки. Хорошо бы принять холодный душ, но единственное, что мы можем сделать — это облить тело теплой водой из Нила.

С удовольствием отмечаем, что папирусов становится меньше. Берега озера Кьога сближаются, оно снова переходит в реку. Конец гнетущей бесконечности болот. Теперь на горизонте появились возвышенности, твердая земля, скалы. К такому берегу можно пристать. Мы снова видим деревья — величественные и гостеприимные. По их вершинам расселись молотоглавы с белоснежной грудью и, вытянув шеи, смотрят, как мы проплываем мимо. Они приветствуют нас пронзительными криками, эхом раскатывающимися в глубокой тишине пустынных дебрей. До сих пор у меня в ушах стоит этот раздирающий душу крик, наводящий ужас на всех мелких зверушек.