Мчусь дальше еще некоторое время, все никак не приду в себя после неожиданной переделки. Скоро встречаю Жана. С ним случилась та же история. Он остановился, чтобы посетить гробницы, высеченные в скале несколько ниже того места, где я сошел на берег, и едва не попался тем же пиратам.

"Выйдя на берег, — рассказывает он, — я заметил три маленькие лодки, в каждой из которых сидело по три человека. Они быстро приближались к моему каяку, оставленному на берегу. Одна из лодок опередила остальные на несколько сот метров. В ней два молодых гребца. Тот, что постарше, предлагает показать паспорт. Проверяя его и усомнясь в  чем-то, он делает мне знак ждать. Я выражаю намерение продолжать путь. Тогда он из своей лодки, загородившей дорогу моему каяку, хочет схватить меня за руки. Ясно, что он поджидает подкрепления с двух других барок, продолжающих энергично плыть в нашу сторону. Вижу, что он добром от меня не отстанет, поднимаю большой камень и замахиваюсь. Резкость отпора заставляет его на минуту меня отпустить. Лодка отплывает немного в сторону. Вскочив в каяк, отталкиваюсь от берега и плыву. В погоню за мной бросаются все три лодки. Мне удается оторваться от своих преследователей не раньше, чем через километр. Они грозят мне палками, осыпают меня бранью и зовут на помощь людей еще с двух лодок, отваливающих от берега в полукилометре ниже по реке. Теперь меня окружают пять лодок — две спереди и три с тыла. Единственный способ не дать взять себя на абордаж и избить дубинками — это пойти на хитрость и направиться прямиком на ближайшую из них ниже по течению с тем, чтобы уйти подальше от четырех остальных. Вскоре я оказываюсь так близко от этой лодки, что разбойники в ней чуть не ждут, что я им сдамся. В момент, когда обе лодки едва не сходятся носами, я на всем ходу делаю резкий поворот. Прежде, чем мои враги спохватываются, я выигрываю десяток метров. Через какой-то промежуток времени, показавшийся мне бесконечным, мне удается ускользнуть от своих преследователей, и они отказываются от погони".

Через четверть часа после Жана в эту же засаду попал я и тоже едва унес ноги.

Но что сталось с Джоном, исчезнувшим еще накануне? Не попал ли он в западню? Начинаем серьезно тревожиться. В воздухе чувствуется беспокойство. Население чем-то явно взволновано. По берегу ходят люди со старыми фузеями в руках. Они входят в воду по колено и целятся в нас. Свистят пули. Ничего не понимаем. Что стряслось? Уж не сошли ли эти люди с ума? Мимо проходит фелука, на этот раз мирная. Рулевой ложится на дно и больше не показывается. Снова слышим залп выстрелов: стреляют в нас. Положение становится незавидным. Держимся середины реки, не имея возможности нигде пристать.

Около полудня нам с берега подает знаки какой-то мужчина. Потом громко свистит. За спиной у него ружье, на груди скрещиваются патронташи. В общем облик не пиратский. Мы несколько успокаиваемся: это, наверняка, хафир. На берегу, кроме него, никого нет. Решаем подплыть. Вдалеке, за песчаной отмелью, виднеется большая деревня. Пристаем. Стражник рассказывает, что Джон укрылся в деревне и ждет нас. Затем он ведет нас к омда сквозь толпу, беспрерывно увеличивающуюся. Джон у омда. Со вчерашнего дня у него было немало приключений, и он еще не совсем в своей тарелке.   

Джон спал на прибрежном песке, когда его разбудили ружейные выстрелы. Поспешно собрав вещи, он сел в лодку и, отплыв немного, пристал в другом месте, где снова улегся спать. На этот раз на него напали собаки. На третьей остановке Джон опять сделался чьей-то мишенью, и ему пришлось блуждать до рассвета.

Наутро он уже позабыл ночные тревоги и направился поболтать с феллахами, работающими в поле у реки. Но тут с криками сбежались дети и начали швырять в него камнями. Джон вообразил, что угомонит страсти ласковыми словами и кротостью. Подошли взрослые, они подзадоривали друг друга. Толпа росла, принимая все более угрожающий вид. Нашему другу не оставалось ничего другого, как вскочить в каяк и поскорее удрать.

Омда оказался почтенным дейрутским адвокатом. Его прием не оставляет желать ничего лучшего. Нас, можно сказать, только что грозили порешить на месте, а сейчас принимают как знатных иностранцев. Да и на улице настроение полностью переменилось. Толпа, улюлюкавшая нам с утра, охотно стала бы кричать теперь "ура!".

Мы   оказываемся "израильскими  парашютистами"

Наши страхи позади, но надо быть начеку, тем более, что рамазан в разгаре. Великий пост мусульман разжигает среди здешнего населения религиозные страсти и ненависть к чужеземцам.

В эти тридцать дней работы почти прекращаются, особенно в городах. Днем большинство мужчин дремлет натощак или судачит, собравшись тесными кучками в затененных переулках, ночью — наверстывает упущенное. В Эль-Миньи перед нами широко распахнули двери своего колледжа отцы-иезуиты. Это произошло как раз вовремя — Жана лихорадит, и ему необходим отдых. На следующий день его лицо покрывают беловатые нарывчики. Врач тотчас же предписывает лечение пенициллином. Жан с забинтованной головой возвращается в иезуитскую миссию через туземный квартал. Толпа бежит за ним с воем, его толкают, подставляют ему ножку, швыряют в него камнями. Его принимают за английского шпиона или израильского парашютиста. Чтобы не показываться в толпе, Жану приходится нанять дорогостоящую коляску.

Эти постоянные стычки с населением сильно портят конец нашего путешествия и заставляют принять более серьезные меры предосторожности. Где бы нам ни пришлось остановиться, мы сразу же идем к омда. Один остается сторожить каяки, двое отправляются на поиски. По счастью, местный владыка никогда не отказывает в помощи и охране.

Омда в Бибе сначала удивила наша просьба, но затем он пригласил нас к себе и послал стражников охранять каяки. Это с его стороны тем более любезно, что во время рамазана ему приходится принимать у себя много народу и отдавать многочисленные визиты. Приглашенный на вечер певчий сидит в стороне на скамейке, поджав под себя ноги. Это "факи": на его обязанности часами распевать стихи из Корана  для вящего услаждения гостей. Однако никто его не слушает: бедняга напоминает граммофон, который забыли выключить. Омда исчез, чтобы нанести несколько визитов и заодно, как мне кажется, предупредить полицию о появлении странных посетителей в его богоспасаемом городке.

Джон в его отсутствие отправился прогуляться по городу. Однако он очень скоро принужден был вернуться. За ним по пятам следовала целая толпа. Его задержали два хафира и привели в дом омда. Джон вне себя от негодования.

Нам все же очень хочется познакомиться с городком Биба, вместо того чтобы праздно сидеть на скамеечках. Около  десяти часов  вечера  омда,  уступив нашим просьбам, прощается с гостями и вызывает усиленный наряд хафиров. И вот мы ходим по улицам городка, окруженные эскортом вооруженных жандармов, увлекая за собой толпу, ряды которой непрерывно растут. Минуем мечеть с минаретом, оборудованным ужасающим громкоговорителем, и попадаем в гущу торгового квартала. Все лавки отперты, ярко освещены и полны народа.

У омда — задняя мысль. Он ведет нас прямо в клуб, где мы встречаем, чисто случайно, чинов местной полиции, которые интересуются вашими документами. Нам нетрудно успокоить их подозрения — бумаги у нас в полном порядке, и мы возвращаемся к омда все также в сопровождении внушительной свиты.

Всю ночь стража отгоняет народ от нашего дома, выкрикивая: "ялла, ялла!" (убирайтесь, убирайтесь!). Мы растянулись на матрацах в комнате с запертыми ставнями и крепкими запорами. Резкие крики на улице мешают спать.

В три или четыре часа утра — новое приключение: омда просит нас к столу. Приходится волей-неволей подчиниться — рамазан. Но с каким удовольствием мы отправили бы к чертям все эти арбузы и вареное мясо, глядящие на нас с подносов в такой неподходящий час.