В конце ноября новый губернатор Киликии Публий Сестий отбыл из Рима. С ним уехал и Брут. В жизни его двоюродной сестры Порции образовалась пустота, в отличие от жены Брута Клавдии, с которой он практически не виделся. И Сервилия не ощутила потери, поскольку ее зять Гай Кассий стал ей гораздо ближе, чем сын. Кассий подавал большие надежды как воин и политический деятель. К тому же при ней еще оставался и Луций Понтий Аквила.

— Я уверен, что по дороге увижусь с Бибулом, — сказал Брут Порции, когда зашел попрощаться. — Он в Эфесе и, наверное, там и останется, пока тут все не утрясется.

Порция знала, что плакать дурно, но слезы сами собой полились из больших серых глаз.

— О, Брут, как я буду жить без тебя, без наших бесед, без твоей постоянной поддержки? Ведь только ты один добр ко мне! Каждый раз, когда я вижу тетю Сервилию, она ворчит, что я не умею одеваться, не слежу за собой, а когда я вижусь с папой, присутствует только его тело, а в уме у него вечно Цезарь, Цезарь, Цезарь. У тети Порции никогда нет времени, она слишком занята детьми и Луцием Домицием. А ты всегда был такой милый, такой заботливый. Я буду скучать по тебе!

— Но ведь Марция вернулась к твоему отцу, Порция. Теперь все должно пойти по-другому. Она не злой человек.

— Я знаю, знаю! — ответила Порция, плача и громко шмыгая носом, несмотря на поданный ей платок. — Но она полностью растворилась в отце. Я для нее не существую. Никто не существует для Марции, кроме Катона! Брут, я хочу значить что-нибудь для кого-то! — рыдала она. — А я не значу! Не значу!

— У тебя есть Луций, — сказал он, сглатывая подступивший к горлу комок.

Он, который тоже ни для кого ничего не значил, хорошо знал, что она чувствует. Чудаков и уродов чураются все. Даже те, кто обязан любить их по долгу.

— Луций растет, он отдаляется от меня, — возразила Порция, возя платком Брута по своим мокрым щекам. — Я это понимаю и не осуждаю. Его взгляды меняются. Так и положено. Уже полгода ему интересней с моим отцом, чем со мной. Политика важнее детских игр.

— Скоро вернется Бибул.

— Да? Ты уверен, что он вернется? А мне кажется, что я больше никогда не увижу его. У меня такое чувство!

То же самое чувствовал и Брут, только не знал почему. Кроме того, Рим для него вдруг стал невыносимым местом. Что-то опасно нависало над ним. А народу на это было, похоже, плевать. Точно так же, как и Катону. Свалить Цезаря — вот все, что его занимало.

Он взял ее руку, поцеловал и — уехал.

В декабрьские календы Гай Скрибоний Курион собрал Сенат. Фасциями в тот месяц владел Гай Марцелл-старший. Курион понимал, что это ему не на руку, как и то, что Помпей теперь пребывал на Марсовом поле и, разумеется, заседание проводилось в его курии. «Надеюсь, Цезарь выиграет свое сражение, — думал Курион, пока сенаторы усаживались и успокаивались. — По крайней мере, Цезарь хочет восстановить нашу собственную курию Гостилия».

— Я буду краток, — сказал он собравшимся. — Ибо я тоже устал от бесплодного, идиотского положение, в какое мы попали. Вы будете пытаться лишить Цезаря полномочий, не трогая при том Помпея, я буду продолжать накладывать на это вето. И так — до бесконечности. Поэтому я намерен сейчас поставить на голосование одно свое предложение, а вы уж решайте, принять его или нет. Я настаиваю на голосовании. И если Гай Марцелл попытается помешать мне, я воспользуюсь своими правами и добьюсь, чтобы его скинули с Тарпейской скалы. Я не шучу! Я отвечаю за каждое свое слово! Если понадобится, призову себе на помощь уже собравшийся возле курии плебс. Будьте уверены, почтенные отцы, я сделаю это. Младший консул, ты меня слышишь? Даже не думай мне возражать.

Сжав зубы, Марцелл-старший молчал. Курион знает законы. Он может требовать голосования, и оно будет проведено.

— Мое предложение таково, — продолжал Курион. — Гай Юлий Цезарь и Гней Помпей Магн одновременно должны утратить свои полномочия, лишившись провинций и армий. Кто за — встаньте справа. Кто против — слева.

Результат был ошеломляющий. Триста семьдесят сенаторов встали справа. Двадцать два — слева, и среди них сам Помпей, Метелл Сципион, трое Марцеллов, выбранный на будущий год консул Лентул Крус (сюрприз!), Агенобарб, Катон, Марк Фавоний, Варрон, Понтий Аквила (еще сюрприз: никто не знал, что он любовник Сервилии) и Гай Кассий.

— Декрет одобрен, — с довольным видом сказал Курион. — Теперь надо принять его к исполнению.

Гай Марцелл-старший поднялся и жестом подозвал ликторов.

— Собрание окончено, — коротко бросил он и вышел из курии.

Хороший ход. Все случилось так быстро, что Курион не успел позвать собравшийся в перистиле народ. Декрет был принят, но не оформлен официально.

И этого так и не произошло. Пока Курион распинался на Форуме перед возбужденной толпой, Гай Марцелл-старший созвал сенаторов в храме Сатурна.

Он держал в руке свиток.

— Это письмо от дуумвиров Плаценции, почтенные отцы! — Голос младшего консула зазвенел. — В нем сообщается, что Гай Юлий Цезарь только что прибыл в Плаценцию с четырьмя легионами. Его надо остановить! Он собирается свергнуть Республику, дуумвиры сами слышали это. Он не сдаст армию, он двинет ее на Рим!

Палата взорвалась. Сенаторы вскочили с мест, опрокидывая стулья. Некоторые заднескамеечники торопливо двинулись к выходу, некоторые, возглавляемые Марком Антонием, кричали, что это неправда. Два старика потеряли сознание, а Катон все вопил, как безумный:

— Цезаря надо остановить, надо остановить, надо остановить!

Из этого хаоса вдруг вынырнул Курион, тяжело отдувающийся после быстрого бега.

— Это ложь! — крикнул он. — Сенаторы, остановитесь, задумайтесь на минуту! Цезарь сейчас в Дальней Галлии, а не в Плаценции! В Плаценции нет никаких легионов! Даже тринадцатого там нет! Тринадцатый легион в Иллирии, в Тергесте! — Он нашел взглядом Марцелла. — Ты, Гай Марцелл, бессовестный, возмутительный лжец! Ты — пена на римском пруду, ты — дерьмо в римских сточных канавах! Лжец, лжец, лжец!

— Собрание закончено! — во все горло гаркнул Марцелл-старший, затем оттолкнул Куриона и молча покинул храм Сатурна.

— Это ложь! — продолжал кричать Курион. — Младший консул солгал, чтобы спасти шкуру Помпея! Помпей не хочет терять свои провинции, свою армию! Откройте глаза! Пошевелите мозгами! Марцелл врет! Он соврал, чтобы выгородить Помпея! Цезаря нет в Плаценции! Нет никаких легионов в Плаценции! Все это ложь, ложь, ложь!

Но никто не слушал его. Сенат в ужасе разбежался.

— О, Антоний! — плакался Курион в пустом храме. — Я не думал, что Марцелл зайдет так далеко. Мне и в голову не приходило, что он начнет врать! Отныне ложь правит Римом!

— Но, Курион, ты же знаешь, откуда ветер дует, — проворчал Антоний. — С Марсова поля. Марцелл просто лгун. А Помпей — и лгун, и подлец. Он подлец по натуре.

— Но где же Цезарь? — пробормотал Курион. — Неужели все еще в Неметоценне?

— Если бы ты спозаранку не ускакал из дому, чтобы трепать на Форуме языком, ты нашел бы письмо от него, — спокойно заметил Антоний. — Письмо к нам обоим. Цезарь не в Неметоценне. Он был там, чтобы перебросить Требония с четырьмя легионами к Мозе, сделав его буфером между треверами и ремами, а потом ушел к Фабию, который теперь в Бибракте с другими четырьмя легионами. А сам Цезарь сейчас в Равенне.

Курион вытаращил глаза.

— В Равенне? Как он мог там оказаться?!

— Ха! — усмехнулся Антоний. — Он передвигается быстрее ветра.

— И что же нам делать? Что мы скажем ему?

— Правду, — невозмутимо ответил Антоний. — Мы его люди, и только, мой друг. А он принимает решения.

Гай Клавдий Марцелл-старший тоже принял решение. Распустив собрание, он направился к Марсову полю в сопровождении Катона, Агенобарба, Метелла Сципиона и двух будущих консулов — Гая Метелла-младшего и Лентула Круса. На полпути их догнал слуга Марцелла-старшего и вручил хозяину меч, обычный двухфутовый обоюдоострый римский гладий. От солдатских мечей его отличали лишь отделанные серебром и золотом ножны и рукоять слоновой кости с навершием в форме орла.