— Нарбонцы заметно успокоились, как только услышали, что я оставляю им консуляра твоего статуса, — вскинув бровь, сказал он кузену. — Проследи, чтобы у вольков-тектосагов, вольков-арекомиков и гельвиев было достаточно вооружения. Афраний с Петреем придвинут войска к границе и будут ждать твоего сигнала, так что за Нарбон будь спокоен. Чего я боюсь, так это вторжения дальних племен. — Цезарь повернулся к Дециму Бруту. — Децим, пятнадцатый полностью готов к зимней кампании?

— Да.

— А как у них с экипировкой?

— Я заставил всех выложить содержимое ранцев на землю. Идет проверка. Утром центурионы доложат мне обо всем.

— В прошлом году эти центурионы показали себя не с лучшей стороны. Стоит ли доверять их оценке? Может быть, тебе лучше взглянуть самому?

— Я так не думаю, — спокойно возразил Децим Брут, никогда не боявшийся говорить с Цезарем откровенно. — Мое недоверие ослабит пятнадцатый. Они со всем справятся сами.

— Ладно, пусть все идет как идет. Я реквизировал в округе все шкурки кроликов, ласок, хорьков. Там, куда я их поведу, обычные шерстяные носки не годятся. А еще я заставил всех женщин Нарбона и его окрестностей вязать теплые шарфы и рукавицы.

— О боги! — воскликнул Луций Цезарь. — Ты что, поведешь их к гипербореям?

— Там будет видно, — сказал ему Цезарь и вышел.

— Я знаю, — вздохнул Луций Цезарь, опечаленно глядя на Гиртия. — Мне скажут, когда будет нужно.

— Шпионы, — коротко бросил Гиртий, поспешая за генералом.

— Шпионы? В Нарбоне?

Децим Брут усмехнулся.

— Может быть, их и нет, но зачем рисковать? Недоброжелатели и обиженные существуют везде.

— Как долго он здесь пробудет?

— Уйдет к началу апреля.

— Через шесть дней?

— Нехватка шарфов и рукавиц — единственное, что может его задержать. Но вряд ли такое случится. Думаю, он не преувеличивал, говоря, что заставил работать всех женщин.

— Он скажет солдатам, куда поведет их?

— Нет. Он просто их поведет. Нет лучше способа распространять новости, чем кричать о них во весь голос. Пусть кричат галлы, им это свойственно. А он будет молчать.

И все же Цезарь дал объяснения своим легатам на застолье в последний день марта. Но лишь после того, как отпустили всех слуг и удвоили охрану в коридорах.

— Обычно я не столь скрытен, — сказал он, откидываясь на ложе, — но в одном отношении Верцингеториг прав. У Длинноволосой Галлии действительно достаточно сил, чтобы изгнать нас. Но только в том случае, если он успеет собрать их. Сейчас у него под рукой где-то от восьмидесяти до ста тысяч воинов. А к общему сбору, который им запланирован в секстилии, их число возрастет до четверти миллиона. До секстилия его нужно разбить.

Луций Цезарь вдохнул сквозь стиснутые зубы, издав тихий свист, но промолчал.

— Он не планировал каких-либо военных действий римлян до секстилия и середины весны, — продолжал Цезарь, — вот почему сейчас у него не так много людей. За зиму он намерен подчинить непокорные племена. Он думает, что я нахожусь по другую сторону Альп, и уверен, что, когда я приду, он сможет помешать мне соединиться с моим войском. Он уверен, что у него будет время возвратиться в Карнут и присутствовать на общем сборе. Поэтому пока Верцингеториг очень занят, я должен добраться до моих легионов. И не долее чем за шестнадцать дней. Но если я пойду вверх к истокам Родана, Верцингеториг узнает о том, прежде чем я дойду до Валентин. И запрет меня в Виенне или Лугдуне. С одним легионом я там не пробьюсь.

— Но ведь другого маршрута нет! — выпалил Гиртий.

— В том-то и дело, что есть. Завтра, Гиртий, я двинусь на север. Мои лазутчики сообщают, что Луктерий переместился на запад и осаждает крепость рутенов Карантомаг. А габалы решили — вполне разумно, учитывая их близость к арвернам, — присоединиться к Верцингеторигу. И сейчас усиленно тренируются, готовясь к походу на гельвиев.

Цезарь выдержал драматическую паузу, прежде чем открыть карты.

— Я намерен обойти Луктерия и габалов с востока и перевалить через Севеннский хребет.

Даже Децим Брут был поражен его заявлением.

— Зимой?!

— А почему бы и нет? Я ведь однажды перешел Альпы на высоте десяти тысяч футов, когда торопился из Рима в Генаву, чтобы унять распоясавшихся гельветов. Все говорили, что я не пройду, но я прошел. Правда, дело было осенью, но на высоте десяти тысяч футов всегда зима. Правда и то, что армия не смогла бы пройти по козьим тропам до Октодура, но Севенны не столь уж грозны. Перевалы там в три-четыре тысячи футов, и есть дороги. Галлы путешествуют с одной стороны хребта на другую довольно крупными группами, так почему же и я не смогу?

— Не нахожу причин для возражений, — нехотя признал Децим.

— Если снег будет глубоким, мы пророемся сквозь него.

— То есть ты намерен подойти к Севеннам в верховьях реки Олтис и перейти через Родан где-то около Альбы Гельвеции? — спросил Луций Цезарь, торопясь блеснуть нахватанными в последние дни географическими познаниями о регионе, которым ему было поручено управлять.

— Нет, думаю, я зайду дальше, — ответил Цезарь. — Хочу спуститься с хребта как можно ближе к Виенне. Чем дольше мы останемся невидимками, тем лучше для нас и хуже для Верцингеторига. Я надеюсь появиться там раньше, чем он прознает о нас. И забрать с собой четыре сотни германских всадников. Если Арминий хозяин своему слову, они уже должны меня ждать.

— Значит, ты положил шестнадцать дней на то, чтобы перевалить через Севеннский хребет и соединиться с нашими силами в Агединке? — уточнил Луций Цезарь. — Это же более четырехсот миль, и местами по глубокому снегу.

— Да. Я намерен делать в среднем по двадцать пять миль в день. Быстрее мы сможем идти от Нарбона до реки Олтис и после того, как покинем Виенну. Этим мы компенсируем потерю скорости на перевалах. В Агединке будем вовремя, уверяю тебя. — Цезарь пристально посмотрел на кузена. — Я хочу все время опережать информаторов Верцингеторига. Я хочу, чтобы он был обескуражен. Где Цезарь? Кто-нибудь слышал, где находится Цезарь? Ага, вот он где! Сейчас мы захлопнем ловушку! А меня там уже три дня как нет.

— Ты делаешь ставку на то, что он не профессионал, — задумчиво заметил Децим Брут.

— Именно. Много амбиций и мало опыта. Я не говорю, что он боязлив и неспособен к решительным действиям. Но у меня есть преимущества, и я должен использовать их. Я умен, опытен, и мои амбиции превосходят самые дерзостные его чаяния. Для победы мне нужно всего лишь заставить Верцингеторига это понять.

— Надеюсь, ты не забудешь взять с собой свой сагум, — усмехнулся Луций.

— Я не расстанусь с ним ни за какие сокровища! Когда-то он принадлежал Гаю Марию. Бургунд принес его мне. Ему девяносто лет, вонь от него поднимается до небес, ее не могут отбить никакие душистые травы, и меня передергивает всякий раз, когда я его надеваю. Но говорю тебе, таких плащей уже больше не делают, даже в Лигурии. Дождь от него отскакивает, ветер не продувает, а алый цвет его столь же ярок, как в тот день, когда он был соткан.

Пятнадцатый легион оставил Нарбон без единой повозки. Палатки центурионов были погружены на мулов вместе с запасными пиками, инструментами и большими лопатами. Остальное, включая любимую артиллерию Цезаря, в обстановке строжайшей секретности пустилось в длинный кружный путь к долине Родана. Зато количество приданных центуриям мулов увеличили вдвое. Теперь одни лишь четвероногие вдобавок к привычной поклаже волочили на себе весь провиант, а походные ранцы солдат полегчали до пятнадцати фунтов.

Знаменитая удача не покидала Цезаря, ибо северную дорогу подернул туман, не давая наблюдателям Луктерия или габалов видеть, что на ней происходит. Легион незамеченным подошел к горным кручам. Повалил крупный снег, поторапливая легионеров. К восхождению приступили немедленно. Цезарь хотел как можно скорее добраться до перевалов.

Снежный покров достигал местами глубины шести футов, но метель прекратилась. Каждая центурия поочередно выходила вперед, расчищая путь остальным. Чтобы уменьшить риск, людей перестроили, они шли по четверо в ряд, а мулов в опасных местах проводили поодиночке. Время от времени кто-нибудь оступался, срываясь в расщелину, или снежная толща обваливалась, увлекая кого-нибудь за собой. Но потери были редки, бедолаг обычно вытаскивали наверх невредимыми. От возможной гибели и переломов их спасал все тот же снежный покров.