— Она стоит каждого сестерция, потраченного на нее, — ответил Лабиен, обнажая в улыбке свои лошадиные зубы. — Хотя я думаю, Цезарь, военные наши трибуны сейчас не произносят твое имя с любовью!

Цезарь засмеялся, изогнув брови. Тысяча шестьсот германцев прибыли в Агединк, и Требоний приложил уйму усилий, чтобы обменять доставивших их пони на боевых скакунов. Трудность была не в том, что ремы не хотели меняться. За каждую сделку они получали такие хорошие деньги, что могли бы обогатиться навеки, но в их загонах ничего не осталось, кроме племенных жеребцов. Прибывший Цезарь разрешил вопрос с дефицитом, заставив всех военных трибунов пересесть со своих (даже личных, а не армейских) италийских красавцев на пони. Крики отчаяния разносились на многие мили, но Цезарь был неумолим.

— Вы можете выполнять свои обязанности и на этих коротконогих животных, — сказал он. — Необходимость диктует, так что молчите, глупцы!

Римская змея длиной в пятнадцать миль, блестя чешуей, ползла на восток.

— Почему они так растянуты? — спросил Тевтомар, разглядывая нескончаемую процессию. — Почему не маршируют более широким фронтом? Ведь они легко могли бы перестроиться в пять или шесть параллельных колонн.

— Потому что, — терпеливо объяснил Верцингеториг, — любая армия не столь велика, чтобы атаковать такую колонну по всему фронту. Сделать так — значит зря распылить свои силы. Римская змея действует очень умно. В каком бы месте на них ни накинулись, остальная часть строя кольцом охватит атакующих. И потом, их солдаты так вышколены, что легко могут выстроиться в квадрат, пока мы отдаем команды своим людям. Вот почему мне и нужны тысячи лучников. Прошел слух, что парфяне около года назад разгромили римлян на марше. Атаковали лишь лучники с кавалерией, без какой-либо пехоты.

— Значит, ты собираешься отпустить их? — удивился царь Тевтомар.

— Но не в целости, нет. У меня тридцать тысяч всадников против их шести тысяч. Хорошее соотношение, Тевтомар. О, наступит ли день, когда я обзаведусь конными лучниками?

Галльская конница тремя отдельными группами атаковала армию Цезаря неподалеку от северного берега реки Икавны. Стратегия галлов была продиктована нежеланием Цезаря позволить своему относительно немногочисленному конному контингенту идти отдельно от колонны пехотинцев.

Галлы так уверовали в свое превосходство, что принародно поклялись перед царем: ни один человек, который не проедет дважды сквозь колонну римской пехоты, никогда больше не испытает радости видеть свой дом, свою жену, своих детей.

Две группы галлов (по девять тысяч всадников в каждой) атаковали римские фланги, третья ударила в лоб. Но беда в том, что для конной атаки была избрана ровная местность, что позволило римлянам развернуться, образовав вокруг артиллерии и обоза квадрат. Далее Цезарь повел себя странно. Вопреки ожиданиям Верцингеторига он не приказал кавалерии защищать пехотинцев, а разделил ее на три равные части и послал навстречу врагам.

В этот день отличились германцы. Выскочив на холмы, где сосредоточились пешие галлы, они с ужасными криками врезались в их ряды. Галлы бросились наутек, их гнали до самой реки, где метался Верцингеториг, пытаясь справиться с паникой. Но ничто не могло остановить германцев в их бешеной скачке. Воины-убии, с замысловатыми узлами волос на гладко выбритых головах, гнали галлов вниз, охваченные безумной жаждой убийства. Менее безрассудные ремы почувствовали, что их гордость уязвлена, и сделали все от них зависящее, чтобы превзойти германцев.

Верцингеториг отступил, но германцы и ремы весь день не давали ему покоя.

По счастью, ночь выдалась темной. Кавалерия Цезаря поскакала обратно к колонне, позволив царю Галлии собрать своих людей во временном лагере.

— Так много германцев! — вздрагивая, произнес Гутруат.

— Да еще с ремами и на их лошадях, — с горечью добавил Верцингеториг. — Мы должны взять в оборот этих ремов!

— А наша главная беда в том, — заметил Седулий, — что мы много болтаем о сплоченности, несмотря на то что некоторые галльские племена отказались поддерживать нас, а кое-какие примкнули к нам нехотя. — Он пристально посмотрел на Литавика. — Например, эдуи!

— Эдуи доказали, чего они стоят, — процедил сквозь зубы Литавик. — Котий, Каварилл и Эпоредориг не вернулись. Они мертвы.

— Нет, Каварилл взят в плен, — возразил Драпп. — Я сам это видел. И еще видел, как двое других отступали, но не на юг, как мы, а на запад, очевидно намереваясь уйти.

— И что же нам теперь делать? — спросил Тевтомар.

— Я думаю, — медленно произнес Верцингеториг, — что теперь надо дождаться общего сбора. Он уже не за горами. Я надеялся лично поехать в Карнут, но — увы! — должен остаться с войсками. Гутруат, доверяю тебе провести общий сбор. Возьми с собой Седулия с лемовиками, Драппа с сенонами, Тевтомара с нитиобригами и Литавика с его людьми. Со мной останется часть кавалерии и восемьдесят тысяч бойцов: мандубии, битуриги и все арверны. Как далеко до Алезии, Дадераг?

Главный вождь мандубиев ответил не задумываясь:

— Около пятидесяти миль на восток, Верцингеториг.

— Тогда мы на несколько дней остановимся там. Только на несколько дней. Мне не нужен еще один Аварик.

— Алезия не Аварик, — возразил Дадераг. — Город слишком велик, слишком высоко расположен и хорошо защищен от штурма. Даже если римляне попытаются осуществить блокаду, как в Аварике, им это полностью не удастся. Мы всегда сможем уйти.

— Критогнат, сколько у нас продуктов? — спросил Верцингеториг.

— На десять дней, если Гутруат и те, кто идет с ним, поделятся с нами.

— А сколько еды в Алезии, Дадераг? При условии, что туда войдут восемьдесят тысяч пеших бойцов и десять тысяч конных?

— Хватит еще дней на десять. Но мы не останемся без еды. Римлянам не окружить нас наглухо. — Он хихикнул. — Силенок не хватит.

— Тогда разделимся так, как я сказал. В Карнут с Гутруатом отправится большая часть кавалерии с малым числом пехотинцев. Со мной в Алезию пойдут все остальные.

Земли мандубиев находились на высоте около восьмисот футов над уровнем мора, а их горы возвышались еще на шестьсот пятьдесят футов. Алезия, главная крепость мандубиев, стояла на плоской вершине ромбовидной горы, окруженной горами почти такой же высоты. С двух длинных сторон, с севера и юга, соседние горы приближались вплотную, на востоке конец горного хребта почти соединялся с ромбом. У крутого основания с двух длинных сторон протекали две реки. Словно для того, чтобы дополнить отличное природное расположение, подступы к Алезии с запада были абсолютно отвесными, а внизу имелся единственный клочок открытой ровной земли, небольшая долина длиной в три мили, где обе реки текли почти бок о бок. Окруженная грозными стенами кладки murus gallicus, крепость занимала более крутую, западную сторону горы. Восточная сторона постепенно спускалась вниз, и стены здесь не было. Несколько тысяч мандубиев — женщины, дети и старики, чьи воины-мужчины ушли на войну, — укрывались в городе.

— Да, я хорошо помню это место, — сухо сказал Цезарь, оглядывая отвесные скалы. — Требоний, что сообщают разведчики?

— Верцингеториг укрылся в городе вместе с восьмьюдесятью тысячами пехоты и десятью тысячами кавалерии. Вся кавалерия, кажется, обосновалась снаружи стен, на восточном конце плато. Подъезды туда достаточно безопасны, если захочешь взглянуть.

— Ты хочешь сказать, что я не поехал бы, если бы это было опасно?

Требоний растерялся.

— После всех этих лет? Разумеется, нет. Во всем виноват мой язык. Плетет какую-то чушь там, где довольно короткой фразы.

Вскочив на германского пони, Цезарь резко развернул его и несколько раз пнул под ребра.

— О-о-о! Откуда такая ранимость? — простонал Децим Брут.

— Он надеялся, что сейчас тут не так плохо, как в прошлом, — пояснил Фабий.

— А почему это так заботит его? — усмехнулся Антоний. — Он ведь не собирается брать этот город.