… – Вот это да! – невольно воскликнул Воронов.

– Что с тобой? – Карпов смотрел на него с удивлением.

– А то, что я такого дурака чуть не свалял! Я ведь в Берлин-то не хотел ехать. Можете себе представить Василий Степанович, не хотел! Всячески уламывал Лозовского, чтобы не посылал. Такое событие мог пропустить! Потом всю жизнь локти бы себе кусал!

– Тебе и в самом деле не сказали, зачем посылают? – недоверчиво спросил Карпов.

– Теперь я понимаю, почему Лозовский сказал эту фразу! – не отвечая на его вопрос, пробормотал Воронов. – Он сказал… Как это он сказал? – Воронов наморщил лоб – Я эти слова тогда мимо ушей пропустил. Словом что в Берлине могут произойти события… Тогда меня: сбило с толку упоминание о Контрольном совете. Значит, я смогу присутствовать на конференции? – спросил Воронов, глядя на генерала широко раскрытыми глазами.

– Ну, это ты хватил! – рассмеялся Карпов. – На конференции будут только члены делегаций, их советники и переводчики.

– А пресса? – упавшим голосом спросил Воронов.

– Насколько я знаю, время от времени будут допускаться кино– и фотокорреспонденты.

Наступило молчание.

– Тогда о чем же я буду писать? – нарушил его Воронов. – Мне ведь с людьми встречаться надо. С американцами, с англичанами…

– Ну и встречайся, – раз у тебя такое задание.

– Где же я буду их ловить? В Берлине или тут, в Бабельсберге? К кому из наших товарищей обращаться, если надо будет посоветоваться? Может быть, к вам, товарищ генерал? Ведь я – простите меня – до сих пор не знаю, какой пост вы теперь занимаете!

– Служу в штабе маршала Жукова. Точнее, под начальством генерала Соколовского.

Воронову было хорошо известно, что Соколовский – заместитель Жукова и начальник его штаба.

– Значит… значит… – неуверенно, точно извиняясь, что отнимает время у генерала, занимающего такой высокий пост, пробормотал Воронов, – вы… заместитель Соколовского?

– Больно ты скор на назначения, – рассмеялся Карпов. – Впрочем, подчинен я действительно Соколовскому.

И во время конференции буду находиться здесь. Вроде офицера связи, если тебе так понятнее. Теперь по поводу других твоих вопросов. Ты помнишь, как поступали в войсках во время операции? Командир имел свой КП и НП.

Так вот, пусть твой наблюдательный пункт будет здесь, в Бабельсберге, как тебе чекисты сказали. Что же касается КП то советую оборудовать его поближе к Карлсхорсту. Комнату тебе подберем. Наши офицеры на две недели потеснятся.

– Но мне же нужно общаться с союзными журналистами. Да и с немцами тоже!

– Тогда оборудуй НП в Потсдаме. Берлин рядом и Бабельсберг под рукой. Найдут тебе комнатку в немецкой семье, из порядочных конечно. Вот тебе и НП или запасной КП, называй как хочешь. Согласуем с политотделом СВАГА и живи.

– О чем же я все-таки буду писать? – в раздумье проговорил Воронов. – О сотрудничестве между союзниками?

– Это уж ты соображай сам. Я в твоих журналистских делах не советчик, у тебя свои командиры есть. Конечно, и о сотрудничестве неплохо…

Последние слова Карпов проговорил не то чтобы с сомнением, но как бы размышляя вслух. Потом медленно произнес:

– О необходимости сотрудничества – так, пожалуй, будет вернее.

Воронов пристально посмотрел на Карпова. От него не укрылась интонация, с которой генерал произнес эту фразу.

– Какие-нибудь нелады? – глядя в упор на своего собеседника, спросил Воронов.

– Сам знаешь, как отношения складывались… – уклончиво ответил Карпов.

– Второй фронт? – поспешно произнес Воронов. – Во время встречи в Торгау мне все время казалось, что они помнят, как заставляли нас драться один на один. Во всяком случае, многие из них чувствовали свою вину перед нами.

– Что ж, – задумчиво произнес Карпов, – чувствовать вину – это, конечно, неплохо. Грудь под пули подставлять – куда опаснее. Мне рассказывали, что на воротах гитлеровских концлагерей висел лозунг: «Каждому – свое». Одному, значит, миром повелевать, а другому в крематории гореть. Нам – кровью расплачиваться, а твоим друзьям в Торгау – чувствовать свою вину. – В тоне Карпова послышалась горечь.

– Конечно, вы правы, Василий Степанович, – сказал Воронов. – Но теперь ведь мир. Хочется верить, что в мирных условиях легче согласовывать свои действия, чем в переменчивой военной обстановке.

– Тогда почему они сразу не ушли в свои зоны? – с неожиданной резкостью, жестко спросил Карпов.

Этот вопрос застал Воронова врасплох.

– В какие зоны? – неуверенно спросил он. – Я совсем недавно читал в «Правде», что союзное командование начало отвод английских и американских войск из советской зоны оккупации.

– Недавно, говоришь? – по-прежнему жестко переспросил Карпов. – А полагалось им это сделать давно! Сразу после победы. Как было ранее договорено и подписано. А они топтались в нашей зоне почти два месяца. Американцы – в Тюрингии, англичане – в Виттенберге.

– Но все же ушли?

– После того как Жуков заявил, что не пропустит в Берлин ни одного из них до тех пор, пока соглашение о зонах не будет выполнено. Думаешь, маршал сам на такую меру решился? Москва ему приказала. Словом, этот вопрос урегулировали. А как с другими? Что будет с Германией? Или, скажем, с Польшей…

Слушая Карпова, Воронов подумал о том, что в специфических международных вопросах генерал разбирается меньше, чем в военных. Во всем, что касалось минувшей войны, его бывший командир по-прежнему оставался для него непререкаемым авторитетом. Но сейчас Воронов почувствовал некоторое превосходство над своим собеседником.

– Вы ялтинские решения читали? – спросил он Карпова.

– Читал, – с едва уловимой иронией ответил генерал.

– Но ведь там все было решено! Германия будет разделена на зоны. Уже разделена, так? В Крыму было достигнуто единодушное согласие и насчет искоренения фашизма. Что же касается Польши, то она получает за счет Германии новые территории на севере и западе. Это тоже было согласовано. Кроме того, в Декларации об освобожденной Европе…

– В Декларации, говоришь? – прервал Воронова Карпов и с усмешкой добавил: – Деклараций как будто и впрямь хватало. Хороших и верных. Насчет зон ведь тоже договоренность была. А на практике союзничков чуть ли не силком выводили. Слушай, майор, – уже без тени иронии, серьезно проговорил Карпов, – ты что же полагаешь, главы государств приедут сюда только для того, чтобы друг другу ручки пожать?

– Не настолько я наивен… – с оттенком обиды начал было Воронов, но Карпов резко прервал его:

– А раз не настолько, то думай! Соображай. Крути шариками. – Он приложил к виску указательный палец правой руки. – Но хочу предупредить: не думай, что только на войне воронки, ухабы да колдобины, а мир – это накатанная дорога. Хотелось бы, конечно, да не выходит. Ты на Ялту ссылаешься, – разоружить, мол, Германию согласились, все ее войска распустить. А я тебя спрошу: если такое решение было, почему англичане немецкие воинские части не распускали, ну, пленных? Оружие их в порядке содержали. Раз-два – и снова вооружить можно. Да разве только это… – Карпов махнул рукой.

– Вы что-то скрываете от меня, Василий Степанович? – с упреком сказал Воронов. Превосходство над собеседником, которое он только что испытывал, незаметно растаяло.

– Ничего я не скрываю. По старой фронтовой дружбе и так больше положенного наговорил.

Карпов помолчал и сказал уже прежним своим добродушным тоном:

– Ладно, забудем пока об этом. А насчет того, что писать, – соображай сам. Ты ведь теперь, как я вижу, дипломатом заделался. Международником!..

…Нет, Михаил Воронов не был профессиональным журналистом-международником. Им сделала его военная судьба.

В Совинформбюро от Воронова не требовали ни международных обзоров, ни аналитических статей. Тем и другим занимались специалисты в области международных отношений и собственные корреспонденты за рубежом.

Но сложившаяся в годы войны антигитлеровская коалиция вызвала к жизни новый, своеобразный тип советского военного журналиста. Он должен был рассказывать народам союзных стран о событиях на советско-германском фронте.