И они продолжали потешаться в том же духе. Я закурил, но моя девушка отказалась.

– Во всем, что творится с женщинами, виновата эта война, – сказал парень за стойкой, вытирая чашку и вешая ее на крючок позади себя. – По-моему, многие просто спятили. Уже не видят разницы между хорошим и дурным.

– Не-е-е, беда не в этом, – возразил кондуктор, – всему виной спорт. Развивает не только мускулы, а и то, что не следовало бы развивать. Возьми для примера моих младших. Девчонка запросто может поколотить мальчишку. Хулиганка какая-то. Тут задумаешься.

– Это так, – согласился шофер. – Это называют равноправием полов, да? А виновато избирательное право. Нечего им было давать избирательные права.

– Скажешь тоже! – вмешался летчик. – Можно подумать, бабы от избирательного права рехнулись. Да они внутри всегда такими были. Вот где знают, как с ними обращаться, так это на Востоке. Держат их взаперти, и все дела. Вот тебе и ответ. Никаких неприятностей.

– Представляю, что устроит моя старуха, если я попытаюсь посадить ее под замок, – сказал шофер, и все опять покатились от смеха.

Моя девушка потянула меня за рукав. Я посмотрел и увидел, что она уже закончила пить кофе и кивает головой в сторону улицы.

– Хочешь домой? – спросил я.

Глупо. Но мне почему-то хотелось, чтобы эти ребята поверили, будто мы идем домой. Она не ответила. Просто зашагала вперед, руки в карманах. Я пожелал всем спокойной ночи и пошел вслед за ней. Но успел-таки заметить, как из-за своей чашки с чаем уставился на нее этот малый из военно-воздушных сил.

Она шла вдоль улицы. Все еще моросил дождь, навевая какую-то безнадежность и заставляя думать о том, как уютно сидеть дома у камина. Она перешла улицу, остановилась у ограды кладбища, взглянула на меня и улыбнулась.

– И что? – спросил я.

– Могильные камни бывают плоские, – ответила она. – Иногда.

– Ну и что из этого? – спросил я, смутившись.

– На них можно лежать, – ответила она и пошла дальше, внимательно глядя на ограду. Потом остановилась у места, где один прут был отогнут в сторону, а соседний выломан, обернулась ко мне и опять улыбнулась.

– Всегда так, – сказала она. – Если поискать подольше, обязательно найдешь щель.

И она проскользнула через эту щель так же быстро, как нож сквозь масло. Ну, скажу, я был поражен.

– Слушай, подожди, – крикнул я. – Я ведь покрупнее тебя буду.

Но она уже ушла и мелькала где-то впереди среди могил. Пыхтя и отдуваясь, я протиснулся через щель и оглянулся. И провались я на этом месте, но девушка лежала на длинной и плоской могильной плите, подложив под голову руки и закрыв глаза.

Признаюсь, я ведь ничего такого от нее и не ждал. Я хотел только проводить ее домой и все. Назначить свидание на следующий вечер. Конечно, из-за того, что мы так поздно встретились. Мы могли бы постоять у ее дома и поболтать. Ей незачем было бы уходить сразу домой. Но лежать здесь, на могильном камне! Это было как– то непонятно.

Я присел и взял ее за руку.

– Ты промокнешь, – заметил я, просто не зная, что сказать еще.

– Я к этому привыкла, – ответила она.

Широко раскрыв глаза, она смотрела на меня. Неподалеку за оградой торчал уличный фонарь, так что нельзя сказать, что было совсем темно, да и ночь, несмотря на дождь, была не такой, когда говорят, хоть глаз выколи, а просто скорее угрюмой. Как бы мне хотелось сказать ей что-нибудь хорошее о ее глазах. Но мне эти любезности никогда не давались. Знаете, как светятся в темноте люминисцентные часы? У меня у самого такие есть. Когда просыпаешься ночью, то чувствуешь, будто рядом друг. Вот у моей девушки глаза лучились так же. Только они еще были и красивы. И больше они не были похожи на глаза разнежившегося котенка. Они были любящие и нежные, и печальные одновременно.

– Привыкла лежать под дождем? – переспросил я.

– Приучили к этому, – ответила она. – В приютах во время войны нас называли «уличные дети».

– Ты не эвакуировалась? – спросил я.

– Нет, это не для меня, – сказала девушка. – Никогда не могла нигде ужиться. Всегда возвращалась назад.

– Родители живы?

– Нет. Оба погибли, когда разбомбили наш дом, – в тоне, которым она это произнесла, не было ничего трагического. Все совершенно обыденно.

– Не повезло, – сказал я.

Она ничего не ответила. И так я сидел там, держа ее за руку и думал, как бы отвести ее домой.

– Ты давно работаешь в этом кинотеатре? – спросил я.

– Недели три, – ответила она. – Я долго нигде не задерживаюсь. Скоро и отсюда уйду.

– Почему?

– Так, неугомонность.

Вдруг она протянула руки и обхватила меня за шею. Не подумайте, сделала она это очень нежно.

– У тебя хорошее и доброе лицо. Мне оно нравится, – сказала она.

Это было странно. От того, как она это сказала, я сделался каким-то чокнутым и придурковатым. И следа не осталось от того возбуждения, которое охватило меня в автобусе. И я подумал, может, наконец, это то самое, может, я нашел девушку, которую искал. Не просто так, на вечер, а навсегда.

– У тебя есть парень? – спросил я.

– Нет.

– Я хочу сказать, постоянный?

– Нет, никогда не было.

Забавно, что мы вели такие разговоры на кладбище, и она лежала, как изваяние, на старом могильном камне.

– У меня тоже нет девушки, – сказал я. – Никогда этим не интересовался, как другие ребята. Наверное, у меня какой-то сдвиг. А потом очень занят работой. Я в гараже работаю, механик, знаешь, ремонт и все прочее. Хорошо платят. Я и старухе своей могу давать и даже немного скопил. У меня отдельная берлога. Хозяева – приятные люди. Мистер и миссис Томпсон. И мой хозяин в гараже тоже отменный парень. Я никогда не чувствовал себя одиноким. И сейчас не одинок. Но с тех пор, как увидел тебя, у меня не идет из головы, что теперь все у меня будет по– другому.

Она не перебивала, и казалось, я просто думаю вслух.

– Очень хорошо и приятно возвращаться домой к Томпсонам, – продолжал я. – И добрее их трудно отыскать людей. И жратва там хорошая, а после ужина мы болтаем или слушаем приемник. Но знаешь, я хочу, чтобы теперь все стало иначе. Я хочу подходить к кинотеатру к концу программы и забирать тебя оттуда. А ты будешь стоять в дверях и поджидать, когда все уйдут из зала, а потом подмигнешь мне, давая понять, что сейчас сбегаешь переодеться и чтобы я тебя подождал. А потом выйдешь на улицу, как сегодня, но теперь ты пойдешь не одна, а возьмешь меня под руку. А если ты захочешь снять пальто, то я понесу его, или какой сверток, или что у тебя там будет. И мы с тобой отправимся поужинать в Корнер-Хаус или куда еще, поблизости. У нас там будет свой столик, а официантки и все другие будут уже нас знать и приберегут что-нибудь вкусненькое.

Я так ясно мог представить себе эту картину. Столик с табличкой «Заказан». Кивающие нам официантки: «Возьмите сегодня яйца под соусом ``карри''». И мы пробираемся, чтобы взять свои подносы. И моя девушка делает вид, что не знакома со мной, а я посмеиваюсь про себя.

– Понимаешь, что я хочу? – спросил я. – Не просто быть друзьями, а больше.

Не знаю, слышала она или нет. Она лежала, глядя на меня, и нежно так и странно касалась то моего уха, то подбородка. Вроде ей было меня жаль.

– Мне хотелось бы покупать тебе разные вещи, – продолжал я. – Иногда цветы. Очень приятно видеть девушку с цветком на платье. Так это выглядит свежо и опрятно. Ну, а по таким случаям, как дни рождения, Рождество и прочее, я покупал бы то, что ты приглядишь на витрине и тебе понравится, но сама-то ты побоишься зайти спросить цену. Скажем, брошку или браслет, что-нибудь красивое. А я бы пошел туда один и купил. Пусть бы это стоило недельного жалованья, мне плевать.

И я представил, какое у нее будет выражение лица, когда она развернет пакет. И она бы надела на себя то, что я купил. И мы бы пошли куда-нибудь вместе. И она была бы одета чуть наряднее. Нет, ничего кричащего, но так, чтобы обращали внимание. Знаете, такое модное.