Этот случай остался их тайной. Даже Питер не знал о нем. Хардиджен быстро рос по службе и вскоре стал одним из самых доверенных старших сотрудников Браттона. Маргарет ощущала наличие безмолвного напряжения, даже конкуренции между Хардидженом и Питером. Оба были молоды, красивы, умны и делали успешные карьеры. Ситуация ухудшилась в начале этого лета, когда Питер узнал, что Хардиджен старается воспрепятствовать выделению денег для его инженерной фирмы.

— Я не большой любитель Вагнера, особенно в нынешней обстановке, — сказал Хардиджен и сделал паузу, чтобы отхлебнуть холодного белого вина. Собеседники дружно усмехнулись. — Но уверен, что вы просто обязаны посмотреть на Герберта Джанссена в «Тангейзере» в «Метрополитен». Это изумительно.

— Я слышала очень хорошие отзывы, — отозвалась Дороти. Она любила обсуждать оперы, театральные постановки, новые книги и фильмы. Хардиджен, который умудрялся все видеть и читать, несмотря на огромную нагрузку в банке, старался угодить ей в этом. Кроме того, искусство было безопасной темой, в отличие от семейных дел и сплетен, которые Дороти не одобряла.

— Мы видели Этель Мерман в новом мюзикле Кола Портера, — сказала Дороти после того, как подали первую перемену — холодный салат с креветками. — Совершенно забыла название.

— «Благородная Дюбарри», — поспешил вставить Хардиджен. — Мне очень понравилось.

Он продолжал безостановочно болтать. Вчера вечером он побывал в Форест-Хиллз на матче Бобби Риггса. Бобби, конечно, выиграл. Хардиджен считал, что Риггс наверняка выиграет в этом году Открытый чемпионат Штатов. Маргарет наблюдала за своей матерью, которая не сводила глаз с Хардиджена. Дороти обожала Хардиджена и относилась к нему почти как к члену семейства. Она недвусмысленно давала понять, что предпочитает Хардиджена Питеру. Хардиджен происходил из богатого, консервативного семейства из Мэна; пусть не такого богатого, как Лаутербахи, но способного вести вполне достойную жизнь. Питер же принадлежал к ирландскому семейству очень среднего достатка и вырос в манхэттенском Вест-Сайде. Он может быть блестящим инженером, считала она, но никогда не станет одним из нас. Разногласия на этот счет могли привести к разрыву отношений между Маргарет и ее матерью. Положение спас Браттон, который не пожелал допускать никаких возражений по поводу выбора его дочери. Маргарет вышла замуж за Питера в июне 1935 года. В епископальной церкви Св. Иакова свершилась церемония, достойная описания в исторических хрониках и сборниках детских сказок. Хардиджен присутствовал среди шестисот приглашенных гостей. Он танцевал с Маргарет и вел себя, как подобает истинному джентльмену. Он даже задержался, чтобы проводить молодую чету в двухмесячное свадебное путешествие в Европу. Все выглядело так, будто инцидента в Копакабане вовсе не было... Слуги принесли главное блюдо — холодную вареную лососину, — и беседа, естественно, переключилась на Европу, где вскоре неизбежно должна была начаться война.

— Интересно, есть ли хоть какой-нибудь способ остановить Гитлера, или же Польше суждено стать восточной провинцией Третьего рейха? — задумчиво произнес Браттон.

Хардиджен, который являлся не только проницательным инвестором, но и юристом, был назначен ответственным за вывод активов банка из Германии и других опасных мест в Европе, куда были сделаны инвестиции. В банке ему присвоили шутливое прозвище «Наш домашний нацист» — не только из-за его имени, но и поскольку он в совершенстве владел немецким языком и часто бывал в Берлине. Он также поддерживал существование сети чрезвычайно ценных контактов в Вашингтоне и исполнял обязанности руководителя разведки банка.

— Я сегодня утром говорил с одним моим другом, он служит у Генри Стимсона в Военном министерстве, — отозвался Хардиджен. — По возвращении Рузвельта в Вашингтон из круиза на «Таскахозе» Стимсон встретил его на Юнион-стейшн и поехал вместе с ним в Белый дом. Когда Рузвельт спросил его о ситуации в Европе, Стимсон ответил, что оставшиеся мирные дни теперь можно будет пересчитать по пальцам двух рук.

— Рузвельт вернулся в Вашингтон неделю назад, — заметила Маргарет.

— Совершенно верно. А теперь подсчитывайте сами. К тому же я думаю, что Стимсон проявил излишний оптимизм. Лично я думаю, что война может начаться уже через несколько часов.

— А как же насчет статьи в утренней «Таймс»? — спросил Питер. Он имел в виду информацию об обращении Гитлера к правительству Великобритании, сделанном накануне ночью. «Таймс» предположила, что это могло быть шагом к мирному урегулированию польского кризиса.

— Я думаю, что он хитрит, — продолжал Хардиджен. — Немцы сосредоточили вдоль польской границы шестьдесят дивизий, которые только и ждут приказа, чтобы двинуться вперед.

— Так чего же ждет Гитлер? — удивилась Маргарет.

— Предлога.

— Но ведь поляки не станут предпринимать ничего такого, что могло бы спровоцировать Гитлера на вторжение?

— Нет, конечно, нет. Но это его не остановит.

— Что вы предполагаете, Уолкер? — спросил Браттон.

— Гитлер найдет причину для нападения, выдумает какую-нибудь провокацию, которая позволит ему вторгнуться без объявления войны.

— Как же поведут себя британцы и французы? — спросил Питер. — Мне любопытно, будут ли они соблюдать свои обязательства. Ведь в случае нападения на Польшу они должны объявить войну Германии.

— Я уверен в этом.

— Но ведь они не попытались остановить Гитлера ни в Рейнской области, ни в Австрии, ни в Чехословакии, — сказал Питер.

— Это верно, но с Польшей другое дело. Британия и Франция теперь поняли, что Гитлера необходимо призвать к порядку.

— А как же мы? — воскликнула Маргарет. — Неужели мы можем остаться в стороне?

— Рузвельт утверждает, что у него именно такие намерения, — сказал Браттон, — но я ему не верю. Если вся Европа втянется в войну, то я очень сомневаюсь, что нам удастся сколько-нибудь долго делать вид, будто мы ничего не замечаем.

— А что будет с банком? — спросила Маргарет.

— Мы завершаем все дела с участием немцев, — ответил Хардиджен. — Если начнется война, то будет множество других возможностей для инвестиций. Может быть, война это как раз то, что нам нужно, чтобы наконец вытянуть страну из Депрессии.