– Ты не будешь возражать, если я на немного отложу помолвку? – сказал он, присоединяясь к ним на лестнице. – Мы с Эбони, можно сказать, только начинаем узнавать друг друга и хотели бы оставить немного времени друг для друга. Ты должна понимать, что в этом городе она знаменитость. Ее помолвка со своим опекуном вызовет массу откликов в прессе, и, вероятно, не всегда благоприятных. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Дейдра нахмурилась.

– Я об этом не подумала. Но ты прав. Они могут представить это в неверном свете.

– Ты же пока не говорила с Вики, а?

– Нет, с тех пор, как она в прошлое воскресенье ушла отсюда, я не получила от своей дорогой дочери ни весточки.

– Тогда не надо. Когда надо будет, я сам скажу ей. Ладно?

– Ну что же, – вздохнула его мать и пожала плечами. – Хорошо, пойдемте в дом. Боб приготовил для вас специальную корзинку с едой. Нет ничего, что бы он не сделал для своего «мистера Алана». И прежде чем ты спросишь, скачала ли я ему о вас, я отвечу, что сказала. Надо будет предупредить его и Билла, чтобы они молчали.

– Я не волнуюсь насчет Боба и Билла, – пробормотал Алан. – Они не так болтливы, как Вики.

– Кстати, о Вики, – спросила Эбони, пока они входили в дом, – поладила ли она со своим приятелем?

Дейдра удивленно взглянула на нее.

– Разве Алан не сказал тебе? Он предоставил Алистеру работу на фабрике, помощником главного художника. Работа, конечно, дневная, так что все проблемы Вики чудесным образом разрешились. Как это мило со стороны Алана!

Алан отвел глаза, когда черные глаза Эбони с обожанием взглянули на него. Он не хотел от нее обожания. И уж никак не сегодня.

– Ваш сын разыгрывает из себя сурового человека, миссис Кастэрс, – с теплотой в голосе сказала Эбони, – но на самом деле он очень добр, вы знаете об этом? – Она с нежностью положила руку на его плечо.

Алан почувствовал, что по его телу пробежал электрический ток. Черт бы ее побрал, подумал он. Одно легкое прикосновение, этот обезоруживающий взгляд – и его жажда мести начала слабеть. Она действовала на него как наркотик – не только ее сексуальность, а вся индивидуальность. Бог мой! Ведь несмотря ни на что, он все еще любит ее! Все еще любит и желает ее.

Но как он может закрыть глаза на измены, подобные совершенной прошлым вечером в отеле? Что случится в следующий раз, когда ей опять будет не хватать чувственных наслаждений? Дьявольщина! Да ее нельзя будет ни на мгновение выпускать из вида...

С другой стороны, если он не женится на Эбони, то не женится ни на ком, у него не будет детей и у его матери – внуков, которых она так ждет. Она любит Эбони как дочь и, если он не расскажет ей о ее любовных похождениях, будет продолжать безоговорочно любить ее. В конце концов Эбони не такая уж плохая женщина, если бы только не этот единственный, но существенный недостаток – ничем не сдерживаемая чувственность.

Выйдет ли что-нибудь из этого брака, мучительно спрашивал себя он. Хватит ли у него сил, смелости, способности прощать, чтобы связать свою жизнь с этой женщиной?

Такова была стоящая перед ним дилемма. Но стоило ему в этот момент заглянуть в ее глаза, как начинало казаться, что никакой дилеммы не существует. Ее взгляд был действительно любящим и странным образом невинным. Может быть, она просто не осознавала всей недостойности своего поведения? Может быть, по ее понятиям, секс и любовь не имели между собой ничего общего?

Ее отец был именно таков. Пьер, казалось, любил свою жену, однако это не мешало ему соблазнять каждую хорошенькую женщину, попадавшуюся ему. Джудит делала все возможное, чтобы обеспечить верность мужа, ездила с ним, куда бы он ни направлялся, но Пьер был неисправим. Он частенько хвастался Алану, что ему достаточно всего лишь часа для того, чтобы начать и кончить очередное любовное приключение. Он уверял, что есть такие женщины, которым нравится, когда с ними обращаются просто как с какими-то машинами для секса. Им доставляет удовольствие чисто животное совокупление, а опасность раскрытия связи только усиливает удовольствие.

Алан не соглашался с ним. До теперешнего времени...

Внезапно он понял, что ему надо сделать, и внутренне весь напрягся в ожидании этого.

– Быть добрым не всегда приличествует мужчине, – ответил он резко. – Не хочу, чтобы это вошло в привычку. Не пора ли нам двигаться? Я хотел бы прибыть на место прежде, чем начнет заходить солнце и холодать.

Эбони вся отдалась наслаждению, которое получала от плавания вдоль набережных Сиднейского порта и побережья, ей нравилось ощущать на лице дуновение морского бриза и соленых брызг. Раньше, когда она возвращалась в дом на каникулы, Алан иногда устраивал для нее подобные прогулки, и воспоминания о них она ценила превыше всего. Обычно это бывало летом, и ей нравилось смотреть, как он ходит по катеру, одетый только в плавки. Уже тогда Алан очень нравился ей как мужчина, она с удовольствием разглядывала его стройное тело и мечтала прикоснуться к нему, целовать его.

У Эбони сжалось сердце, и она покрепче ухватилась за поручни. Тело Алана оказалось таким, как она ожидала. Она обожала ощущение крепких мускулов его плоского живота, широких плеч и волосатой груди, крепких ягодиц и сильных бедер.

Но сегодня... сегодня все должно быть еще прекрасней, потому что это будет тело не просто человека, которого она любит, но человека, который любит ее. Боже мой! Она всю свою жизнь ждала подобной любви.

Дрожь предвкушения пробежала по ее телу, и она обернулась, чтобы взглянуть на Алана. Ветер подхватил волосы, и они упали ей на лицо. Алан был в каюте за рулевым колесом, красоту его загорелого лица и тела подчеркивали белые шорты и рубашка с открытым воротом.

Откинув с лица волосы, она захотела улыбнуться ему. Но когда увидела, как он смотрит на нее, улыбка замерла на губах. Она почти физически ощущала этот взгляд. Ветер раздувал полы ее купального халата, поднимая их так, что становились видны обнаженные бедра и ягодицы, обтянутые узкой полоской черного кружевного купального костюма, который Алан попросил ее надеть, как только они выехали из залива. Его взгляд был прикован к развевающимся полам и обнажавшемуся под ними телу и, как ей показалось, не походил на взгляд любящего человека. С тех пор, как они стали любовниками, она часто видела на лице Алана это выражение: грубая страсть, смешанная с презрением.

От неожиданности Эбони забыла о том, что надо крепко держаться за поручни, и, когда нос катера врезался в очередную волну, пошатнулась и чуть не упала.

– Эй, держись! – крикнул ей Алан, и на его лице появилось выражение неподдельного страха.

Такое явное выражение заботы немного успокоило ее, отогнав возникшее было подозрение, что он солгал, сказав ей о своей любви.

Успокоило, но не совсем. Червь сомнения остался, и она лихорадочно начала искать доказательства, которые могли бы подтвердить либо опровергнуть ее страхи.

Всю дорогу Алан был очень молчалив. Даже более того, почти мрачен. Сперва они думали, что он слишком занят управлением, но, возможно, этому было другое, более тревожное объяснение. Может быть, он винит себя в том, что обманул ее. А может быть, не...

– Лучше бы ты перешла на корму, Эбони, резко сказал он. – Со мной чуть инфаркт не случился. Раньше ты стояла на ногах крепче.

Эбони осторожно перешла на корму, углубленная палуба которой обеспечивала большую безопасность, но на сердце у нее не стало легче. Она старалась уверить себя в том, что это просто психоз, почти паранойя. Конечно, Алан любит ее. Теперь мужчины не женятся только для того, чтобы спать с женщиной.

Но он еще не женился на ней, мелькнула у нее мысль. Он даже не захотел устроить помолвку. Может быть, свадьбы никогда не будет...

Эбони хмуро посмотрела на Алана, стоящего теперь спиной к ней. Несомненно, с самого начала он вел себя странно.

Внезапно он резко обернулся и заметил ее хмурый взгляд.

– Тебе там удобно? – спросил он.