Без трех пять. На огромном плане Парижа, занимающем целую стену, вспыхивает белая точка. Дежурный откладывает сандвич, втыкает штекер в одно из бесчисленных гнезд коммутатора.

– Алло? Четырнадцатый?.. Машину выслали?..

Мегрэ с деланно безразличным видом стоит на солнце и утирает пот. Дежурный что-то бормочет, выдергивает штекер, берет сандвич и говорит, адресуясь к комиссару уголовной полиции:

– Очередной тепленький.

На профессиональном жаргоне – пьяный. Время – август. Париж воняет асфальтом. Шум с острова Сите врывается через распахнутые окна в этот зал, где как бы находится мозг службы охраны порядка. Внизу, во дворе префектуры, стоят наготове и ждут сигнала два грузовика с полицейскими.

Еще одна точка – теперь в XVIII округе. Сандвич с колбасой – на стол. Штекер – в гнездо.

– Алло! Ты, Жерар? Дежуришь? Что у тебя, старина?.. Ладно, бывай…

Кто-то выбросился в окно. Излюбленный способ самоубийства у бедных людей, прежде всего у стариков, и – примечательная деталь! – особенно в XVIII округе. Мегрэ выбивает трубку о подоконник, набивает заново, смотрит на часы. Без двух пять. Убита гадалка или нет?

Дверь отворяется. Пришел бригадир Люкас, маленький, кругленький, деловитый. Он тоже утирается.

– Все еще ничего, шеф?

Как и Мегрэ, он пришел со стороны соседей – пересек бульвар, отделяющий уголовную полицию от префектуры.

– Понимаете, опять этот тип…

– Маскувен?

– Лицо у него – как жеваная бумага. Твердит, что должен поговорить с вами. Уверяет, что ему остается одно – покончить с собой.

Загорается новая точка… Может быть, на этот раз? Нет, драка у заставы Сент-Уэн.

Телефон. Начальник уголовной полиции требует комиссара.

– Алло! Мегрэ? Ну? Ничего?..

В голосе его угадывается ирония. Мегрэ в бешенстве. Ему жарко. Он дорого бы дал за кружку холодненького. И впервые в жизни ему почти хочется, чтобы преступление, которого он ждет, действительно совершилось. Если в пять часов, точнее, ровно в пять пополудни, как написано на промокашке, гадалку не убьют, комиссар долгие месяцы будет видеть вокруг насмешливые улыбки и выслушивать более или менее остроумные шутки.

– Сходи-ка за Маскувеном.

Видит Бог, этот тип непохож на трепача. Явился накануне в уголовную полицию, мрачный, упрямый, с лицом, подергивающимся от нервного тика, и настойчиво потребовал приема лично у комиссара Мегрэ.

– Вопрос жизни и смерти! – заявил он.

Тощий бесцветный человечек, не стар, но уже и не молод, унылый запах неухоженного холостяка… Историю свою он изложил, ломая пальцы так, что трещали суставы, – точь-в-точь школьник, отвечающий урок.

– Я пятнадцать лет работаю у Пру и Друэна, торговцев недвижимостью на бульваре Бонн-Нувелль. Живу один: у меня двухкомнатная квартира на Вогезской площади, двадцать три… Каждый вечер хожу играть в бридж в один салон на улице Пирамид. Последние два месяца мне не везет. Я просадил все свои сбережения. Задолжал графине восемьсот франков…

Мегрэ слушает вполуха: он думает о том, что половина Парижа сейчас на каникулах, а другая пьет прохладительное под тентами террас… Что еще за графиня? А, понятно! Печальный человек поясняет: светская дама, которой не повезло и пришлось открыть салон бриджа на улице Пирамид. Очень красивая женщина. Чудак явно в нее влюблен, это чувствуется.

– Сегодня в четыре часа, господин комиссар, я взял тысячефранковый билет из кассы своих хозяев.

Сознайся Маскувен в убийстве целой семьи – он и тогда не выглядел бы трагичнее. Потрескивая суставами пальцев, он продолжает свою исповедь. Когда контора Пру и Друэна закрылась, он побрел по Большим бульварам с тысячефранковым билетом в кармане. Его мучили угрызения совести. Он зашел в кафе «Спорт» на углу площади Республики и бульвара Вольтер, где обычно в одиночестве выпивает свой аперитив перед обедом.

– Принесите на чем писать, Нестор…

Он, знаете ли, зовет официанта по имени. Да, он напишет хозяевам. Во всем признается, вернет деньги. Довольно испытывать судьбу! Вот уже два месяца он только и делает, что проигрывает. А графиня, которую он молча обожает, не видит никого, кроме одного отставного капитана, и безжалостно требует уплатить все, что Маскувен ей задолжал.

Затерянный в предобеденной толчее, Маскувен раскрывает бювар, принесенный официантом. Машинально кладет на него пенсне, уставясь на стекла большими близорукими глазами. И тут происходит чудо. Один из стаканов, сыграв роль зеркала, отражает чернильные отпечатки на промокашке. Служащий Пру и Друэна различает слово «убью…». Присматривается повнимательней. В стекле стакана восстанавливается фраза: «Завтра в пять пополудни я убью…»

И подпись:

Пять минут шестого. Дежурный у телефона успевает дожевать пахнущую чесноком колбасу, а белые точки на плане Парижа так и не вспыхивают. На лестнице слышны шаги. Люкас приводит печального Маскувена.

Вчера Мегрэ велел бедняге идти домой, а утром отправиться на службу и положить тысячу франков на место. На всякий случай Люкас понаблюдал за ним. Около девяти вечера Маскувен прошелся по улице Пирамид, но в дом, где живет графиня, не заглянул. Ночевал он у себя на Вогезской площади. Утром отправился в контору, позавтракал в ресторане на бульваре Сен-Мартен.

Лишь около половины пятого он не выдержал, сбежал из мрачной конторы Пру и Друэна и направился на набережную Орфевр.

– Не могу больше, господин комиссар. Я не смею взглянуть в лицо хозяевам. По-моему…

– Сядьте и помолчите.

Восемь минут шестого. Солнце победоносно заливает кишащий людьми Париж, мужчины щеголяют без пиджаков, легкие платья женщин надеты почти что на голое тело. А полиция тем временем наблюдает за четырьмястами восемьюдесятью двумя гадалками и прочими особами, в той или иной мере наделенными даром прорицания.

– Вам не кажется, Мегрэ, что это розыгрыш? Даже Люкас беспокоится за шефа: тот рискует стать посмешищем. Вдруг в III округе вспыхивает точка.

– Еще один пьяный, – обращаясь к Мегрэ, вздыхает дежурный. – А ведь сегодня не суббота!

Маскувен – ему не сидится на месте, и он по-прежнему хрустит пальцами – раскрывает рот:

– Простите, господин комиссар, мне хотелось бы вам сказать…

– Помолчите! – обрывает Мегрэ. Решится или нет некто по фамилии Пикпюс убить гадалку?

Загорелось. Снова XVIII округ.

– Алло! Да… Пост на улице Дамремон?.. Что, что? Улица Коленкура, шестьдесят семь-а?.. Мадмуазель Жанна? Гадалка?..

В голосе его звучит трубная медь, лицо озаряется.

– Живо, ребята! Прихвати его с собой, Люкас. На всякий случай.

Жозеф Маскувен, как лунатик, зловещий лунатик, следует за ними по пыльным лестницам. Во дворе ждет полицейский автомобиль.

– Улица Коленкура, шестьдесят семь-а. Быстро!

По дороге Мегрэ пробегает список гадалок и прорицательниц: его составили еще накануне, взяв каждую под негласное наблюдение. Так и есть! Мадмуазель Жанна в нем не значится.

– Быстрей, старина!

А тут еще этот дурак Маскувен тихонько осведомляется:

– Она мертва?

На секунду Мегрэ задумывается: так уж ли этот парень наивен, как кажется? Ладно, увидим.

– Револьвер? – любопытствует Люкас.

– Нож.

Искать дом нет нужды: толпа у здания как раз напротив площади Константен-Пекер указывает, где произошла драма.

– Вас подождать? – лепечет Маскувен.

– Нет, вы с нами. Следуйте за мной.

Полицейские расступаются, освобождая проход Мегрэ и Люкасу.

Шестой этаж, направо.

Лифта нет. Дом чистый, довольно комфортабельный. Как и следовало ожидать, жильцы толпятся на лестничных площадках. На шестом этаже полицейский комиссар XVIII округа протягивает Мегрэ руку.