Маркос де Соуза был доволен: он чувствовал, что журнал – полезное дело. Он увлекся им и подолгу спорил с Сисеро по поводу материалов, которые предстояло опубликовать. Все это время он поддерживал связь с Жоаном и был очень взволнован, когда получил от руководства партии поздравления по поводу первых номеров. Руководители партии активно сотрудничали в журнале, от них и поступила статья об Эрмесе. Маркос был занят, с одной стороны, журналом, с другой – окончанием строительства группы небоскребов в Сан-Пауло для Лузитанского банка; он редко теперь бывал в Рио. За последние месяцы он виделся с Мануэлой лишь несколько раз. Поэтому Маркос поразился, получив письмо, в котором она сообщала ему свой новый адрес – в пансионе на Фламенго. Что произошло с Мануэлой, почему она оказалась вынуждена покинуть свою квартирку в Копакабане?

Когда Маркос закончил постройки в Рио и прекратил свои регулярные поездки в столицу, он решил, что так, возможно, и лучше. Ему становилось все труднее и труднее относиться к Мануэле только как к другу, скрывать от нее свою любовь. Иногда он чувствовал к ней такую нежность, что не знал, как сдержаться и не высказать ей всего, что было у него на душе. Его удерживала одна мысль: Мануэла много выстрадала, он не имел права волновать ее сейчас, когда она едва пришла в себя. Он боялся говорить о любви, чтобы не обидеть ее. Разве она не считала его своим другом, от которого у нее нет секретов? Так было лучше – находиться от нее вдали, узнавая о ее жизни только из писем. Быть может, так ему удастся побороть любовь и она перейдет в дружбу, в которой нуждается Мануэла, – в то единственное чувство, на которое она способна после всего, что ей пришлось испытать.

Однако, получив от Мануэлы неожиданное известие о переезде на другую квартиру, Маркос не удержался и вылетел в Рио. Оставив чемоданы в отеле, где он обычно останавливался, он побежал к Мануэле по ее новому адресу. Девушка протянула ему руки.

– Неблагодарный!

Что произошло? Почему она переехала?

Но разве он не знает, что театральная труппа распущена? Они не захотели последовать совету Маркоса – выступать в кинотеатрах предместий с пьесами, которые могли бы заинтересовать народ, и в результате прогорели. Последний месяц они проработали даром. Это было печально, особенно сейчас, когда «Ангелы» – труппа Бертиньо Соареса – с таким успехом выступила в муниципальном театре с пьесой Юджина О'Нейла[160]. Теперь Мануэла получает скромное жалование статистки балета в муниципальном театре и не в состоянии оплачивать квартиру в Копакабане. Ей пришлось переехать в этот пансион, вот и все.

Все?

Нет! Она получила приглашение вступить в ансамбль «Ангелов», который ввиду достигнутого успеха преобразуется в профессиональную труппу. Но она отказалась, приглашение ей было передано Шопелом, который, помимо всего прочего, имел наглость прочесть проповедь по поводу ее знакомств…

– По поводу твоих знакомств?

– Да, по поводу того, что я теперь имею дело с коммунистами, что я и ты… ну в общем, ты понимаешь… – И она возмущенно закрыла руками лицо. – Я попросту его выгнала. Наговорила ему такого, что он никогда не рассчитывал услышать. Он ушел, доведенный до бешенства. Думаю, теперь больше никогда ко мне не обратится…

– Да, незавидное у тебя положение… – пошутил Маркос, чтобы отвлечь ее от разговора о Шопеле, об «Ангелах», об этих недостойных намеках, о всей этой грязи, в которую все еще пытались втоптать Мануэлу.

– Бедность не порок… – засмеялась Мануэла. – Важно при всем этом сохранить чувство собственного достоинства. Кстати, не только Шопел предложил мне помощь. И Лукас… – сказала она, понизив голос.

– Твой брат?

– Да. Похоже, что он очень богат. Так, по крайней мере, он мне сказал. Я сообщила, что переезжаю, и он пришел ко мне. Узнав, чем это вызвано, Лукас запретил мне покидать квартиру. Заявил, что сам будет ее оплачивать, что он в состоянии это сделать и нет причин, почему бы ему этого не делать. Лукас меня очень любит, ты ведь знаешь?

– Но почему же ты не согласилась? Он твой брат, тут нет ничего особенного.

– Я понимаю. Но, знаешь, Маркос, я столько пережила, что, мне кажется, я теперь – другой человек. Я ни от кого не хочу помощи, хочу сама себе зарабатывать на жизнь. В конце концов, у меня есть мое жалование, пусть, правда, скудное, но мне его хватает. Почему нужно жить обязательно в Копакабане, в отдельной квартире, а не здесь, в комнате пансиона? Лукас сразу начал строить планы – он хочет организовать для меня балетное турне, оплатить все расходы за свой счет. А я ничего этого не хочу. Я могу устроиться сама: мне обещан контракт в одной труппе, которая начнет свои выступления в начале года. Это хорошая труппа… – Она назвала имя известной артистки, ставшей во главе этой новой труппы.

Никогда Маркос не испытывал к Мануэле такой нежности, как сегодня. Ему захотелось предложить ей деньги, чтобы она могла создать балетную труппу, – такую, о которой мечтает, дать ей те деньги, что она не приняла от Лукаса, как не приняла от Шопела приглашение вступить в ансамбль «Ангелов». Но он не сделал ей этого предложения: все равно она бы его наверняка отклонила, а он ни на мгновение не хотел смешиваться с теми, кто обращался к ней с нечистыми помыслами.

– Почему ты молчишь? – неожиданно обратился к ней Маркос. Он взял ее за руку. – Как будет рада Мариана, когда она узнает. Она всегда так верила в тебя, Мануэла…

– Мариана… – улыбнулась Мануэла. – Да, ей и тебе я обязана тем, что не превратилась в падшую женщину. Из меня хотели сделать проститутку или самоубийцу, а Мариана меня спасла… Ты что-нибудь знаешь о ней?

– Да. Хорошая новость – у нее ребенок.

– Мальчик?

– Да. Его назвали Луисом Карлосом в честь Престеса. Я ее видел, она очень довольна…

– Надо будет послать ей подарок для ребенка… Ты знаешь, Маркос, я так обрадована этим известием, будто у меня самой родился сын. Может быть, еще настанет день, когда и у меня будет ребенок… Мариана научила меня не отчаиваться.

Маркое встрепенулся:

– Ты кого-нибудь полюбила?

– Да что ты, ничего подобного… Я живу, как монахиня, тебе это хорошо известно. – Однако какая-то легкая дрожь в голосе архитектора заставила ее задать вопрос: – Почему ты так думаешь?

– Нет, я так не думаю… – Он рассмеялся застенчиво и смущенно; это не был его обычный непринужденный смех. Мануэла задумалась.

Они вышли вместе, пообедали в ресторане, зашли в кино, но досидели только до половины сеанса, потом отправились пешком на Фламенго. Маркос был необычно молчалив, и Мануэла не могла понять, что с ним.

– Ты что-то скрываешь от меня. Друзья мы или не друзья? Я от тебя никогда ничего не утаиваю, рассказываю все, что со мной происходит. Что тебя заботит? Ты не можешь мне рассказать? Это какая-нибудь политическая тайна?

– Нет, у меня нет тайн… даже политических. Ты видела журнал? Как ты его находишь?

Они заговорили о журнале, о шуме, вызванном рецензией на книгу Эрмеса Резенде, о новостях в литературных и артистических кругах. Была жаркая летняя ночь, под руку прогуливались парочки. Неподалеку от них у парапета набережной целовались двое влюбленных. Они так увлеклись поцелуями, будто для них не существовало ни прохожих, ни яркого электрического освещения. Увидев это, Мануэля улыбнулась; Маркос, однако, снова замолчал. Так они дошли до пансиона.

– Не понимаю, что с тобой сегодня. Никогда тебя таким не видела… – еще раз озабоченно сказала Мануэла.

– Да, нет, ничего особенного, просто много забот с журналом. Мы готовим четвертый номер. На этот раз у нас будет сенсационный материал о кабокло, обитающих на берегах реки Салгадо. Им в ближайшее время угрожает изгнание с земель, которые они расчистили и обрабатывали в течение многих лет. Суд в Мато-Гроссо решил, что эти земли принадлежат акционерному обществу Коста-Вале. Там побывал один журналист – некий Жозино Рамос, ты его не знаешь; он кое-что сфотографировал и сделал немало наблюдений. Это репортаж, который всколыхнет и Коста-Вале и американцев… Не знаю, допустят ли они, чтобы после этого журнал продолжал выходить… Кабокло будут изгнаны. Это страшная история. Ты даже не можешь себе представить…