— Я думаю, что Гил имел в виду Оскара Палчека, — ответил Джим. — Он часто давал ему разные прозвища, но вслух редко говорил. Оскар постоянно издевался над ним.

Лазарел кивнул, до некоторой степени удовлетворенный предоставленным объяснением.

— Бедный измученный мальчик. Хотя каракатицам, живущим в домах из костей, нет никакого научного объяснения. Я уверен, что если бы нечто подобное имело место на самом деле, то феномен уже давно был бы документально подтвержден. Океан достаточно хорошо исследован.

— Не согласен с тобой, — ответил Уильям. — Даю голову на отсечение, что до прошлого ноября головоногие никогда не строили гнезд из человеческих костей. Но теперь дело другое — ты понимаешь, что я имею в виду?

— Если только Гил действительно необычный ясновидящий, — вставил Эдвард.

— Вот именно, — подхватил Лазарел, заглядывая в свою чашку с кофе.

Заметив в дневнике что-то интересное, Уильям присвистнул. На листке от тринадцатого ноября значилось: «Оскар Смоляная Яма».

За столом воцарилась тишина.

— Довольно зловещее предсказание, вы не находите? — заметил Эдвард.

— Косвенная улика, — отозвался Уильям. — Как ты думаешь, Гил способен на такое?

— Ты что же, — вспыхнул Лазарел, — хочешь сказать, что между Гилом и смертью сына Палчека есть какая-то связь?

Уильям пожал плечами.

— Я ничего не хочу утверждать. Просто такая запись есть в дневнике, вот и все. А вот еще кое-что. «Серебряные провода антигравитационного устройства могут быть вплетены между спицами велосипеда или присоединены к выхлопной системе автомобиля. И в том и в другом случае воздействие прибора на физические свойства эфира одинаково». Посмотрите, как он написал здесь слово «эфир». Где, черт возьми, он откопал это? Он что, изучал Парацельса?

Уильям замолчал, насыпал в свой кофе сахара, затем продолжил чтение.

— «Возможна также прямая левитация людей, поскольку при непосредственном воздействии на молекулярную структуру газа, содержащегося в легких, получаемого излучения достаточно для поддержания человеческого тела в воздухе». Этот парень настоящий гений! — воскликнул Уильям. — Мне нужно срочно связаться с Фэрфаксом. Это совершенно изменит наш взгляд на сенсор.

— Не вижу особой нужды спешить, — быстро заметил Эдвард, опасаясь, что Уильям, погрузившись в научную медитацию, будет тем самым потерян для общего дела. — Что там Гил пишет дальше про антигравитацию с помощью человеческих легких?

— Что? Ах, да. — Уильям пошарил глазами по странице, отыскивая место, где закончил чтение. — «Вполне возможно, что, направив луч должным образом, можно заставить человеческое тело летать. Хотя даже если я сброшу Толсторожего Оскара в одну из смоляных ям на Ла-Бреа, он все равно выберется оттуда. Сначала мне придется немного поработать над ним. Из него выйдет никуда не годная, отвратительная жаба».

— Верю! — выкрикнул Эдвард.

— Чему? — удивился Лазарел.

— Здесь все правда. До последнего слова. И Гил может стать как нашим спасением, так и погибелью.

— Совершенно верно. — Уильям поднялся из-за стола и прошелся по кухне, разминая ноги. Открыв дверцу холодильника, он заглянул внутрь, отодвинул пучок салата-латука и половину черствого батона и вытащил из-за них банку маринованных огурчиков.

— Пиньон просто дурак. Я уверен в этом на все сто. Вместо своего механического крота он с не менее гордой миной запросто может взгромоздиться на садовую скамейку.

На секунду задумавшись, он протянул раскрытую банку в сторону стола. Лазарел жестом отверг угощение, сморщившись от одной мысли о том, что можно начинать утро с маринованных огурцов. Уильям засунул в банку пальцы, выудил огурчик и смачно вгрызся в него, потом выставил перед собой как восклицательный знак.

— Если мы выкрадем Гила, — заявил он, причмокивая от острого вкуса, — то Пиньон и Фростикос с равным успехом могут отправиться к центру Земли на пригородном автобусе.

— Или на трамвае, — подхватил шутку Эдвард.

— Или на инвалидных креслах с моторчиками, — ответил Уильям, широко улыбаясь шурину.

В течение всей этой веселой болтовни под маринованные огурчики Джим лениво листал дневник Гила, быстро пробегая глазами описания разнообразных открытий и изобретений: вечного двигателя из подшипников, шпулек и пустых картонок из-под овсянки; генераторов антиматерии из зеркал и старых пылесосов; сверхсветовых ускорителей из старого лампового плафона и бутылки с подкрашенной розовым водой, кусков угольного шлака и пакетика синьки. В самом конце дневника, после жуткого описания полета Оскара Палчека, Джим увидел длинную торопливую запись. Прервав глубокомысленные разглагольствования своего отца и дяди по поводу того, как и в чем Гил мог бы улучшить конструкцию их батисферы, он прочитал эту запись вслух: «Старт намечен на 21 марта, на день весеннего равноденствия. Вначале аппарат возьмет курс на экватор, медленно забирая вправо до тех пор, пока не выйдет на вертикаль где-то под юго-западной пустыней. Все проникновение займет около восьми часов. Итог экспедиции пока что скрыт от меня в тумане. Возможно, это та самая туманная дымка, за которой, по словам доктора Пиньона, скрывается Эдем. Что касается меня, то мне за ней слышится отдаленный грохот землетрясений и взрывов, что, конечно, может оказаться и ревом подземных рек, изливающихся сквозь полярные проходы. Но, так или иначе, значения это не имеет».

— Да? — спросил Лазарел. — Черт возьми, неужели он не мог выражаться не так путано? Боже мой, это все похоже на научно-фантастический роман, вот на что.

— Гил пишет здесь о катаклизмах, — сказал Уильям. — Эдвард, помнишь мой сон? Смерть Гила Пича в пустыне? Исход динозавров? Когда все внутри Земли взрывается и разлетается на части?

Эдвард кивнул. Он помнил описание сна своего шурина слово в слово и теперь, услышав прочитанное Джимом, сразу же похолодел.

— Я начинаю опасаться, — медленно произнес он, расковыривая тост вилкой, — что Гил за многое в ответе. За все не поддающиеся объяснению явления уж наверняка. И, возможно, за найденных водяных людей тоже…

— А может быть, даже, — перебил его Уильям, — за полость внутри Земли. Я вполне могу допустить, что он создал ее на пару со своим отцом. Если посмотреть на все это с точки зрения психологии…

— Перестань, — воскликнул Лазарел, который медленно терял терпение. — Я не собираюсь ломать копья и тратить силы ради вымыслов. Это не для меня. Делать из мухи слона вполне в вашем с Эдвардом духе.

— Боюсь, — мрачно отозвался Уильям, — дело принимает такой оборот, что преувеличениями здесь и не пахнет. Я почти уверен, что, появись у Гила желание расколоть Землю на части как дыню, он легко сделает это. Ситуация становится крайне опасной, и наше вмешательство просто необходимо. Будет лучше, если двадцать первого Пича на борту подземного вездехода не будет.

— Опять двадцать пять, — ответил Лазарел, намекая на то, что разговор снова вернулся к проблеме похищения Гила. — И что ты хочешь по этому поводу предложить?

Уильям пожал плечами. Эдвард вылил остатки кофе из кофейника в свою чашку и взглянул в окно. Мимо их дома по улице протарахтел обшарпанный грузовичок, свернул к обочине и со скрежетом остановился у соседнего забора. В кузове грузовичка виднелись газонокосилка и машинка для стрижки живой изгороди, а также всевозможные метлы, грабли, секаторы, джутовые мешки и лопаты. Садовник Ямото приехал привести лужайку миссис Пембли в порядок. Сердце у Эдварда упало.

Разрушение, грозящее Земле, немедленно было забыто, когда Уильям, заслышав громыхание и скрип грузовичка Ямото, отставил банку маринованных огурцов и бросился в гостиную.

Пригнувшись у окна и спрятавшись за портьерой, почти невидимый, он принялся следить за садовником. В том, с какой целью азиат появился здесь, Уильям не сомневался. Стрижка газонов только прикрытие — кого-кого, а его японец не одурачит. Ямото красовался в просторных белых брюках и белой полотняной фуражке с козырьком — и то и другое вот уже несколько лет было стандартной экипировкой обслуживающего персонала лечебницы. Уильяму были неведомы сомнения. Для чего, скажите на милость, садовнику рядиться в такие нелепые одежды? Ямото делал вид, что возится со своим снаряжением: подливает бензин в косилку, проверяет свечу у машинки для стрижки живой изгороди, чистит ее стерженек наждачной бумагой. Но Уильяма ему не одурачить. Он отлично видит, как желтолицый человек озирается по сторонам, от него не ускользают ни внимательные взгляды, которые тот украдкой бросает поверх живой изгороди, прикидываясь, что проверяет, как та разрослась, ни то, как дотошно Ямото осматривает газон под вязами у дороги и дождевальные установки, а сам все время присматривается, прислушивается, принюхивается.