Сейчас Лютер напоминал вовсе не вора, а скорее старика Хоттабыча из старой детской сказки: бородка, крючковатый нос, смуглая кожа, какой-то нелепый полосатый (черная полоса — жирное пятно — белая полоса) халат. Не хватало чалмы и морщин на лице.

— И это знаю, — ухмыльнулся Лютер. — Как же, наслышан. В Новороманов собрался? На поезде, так ведь? Эх, приятель, ну-ну. В смысле, вах-вах. В таком походе тебе понадобится все самое лучшее. Ага? В смысле, угу?

— Угу, — буркнул я. — Только у меня наличными всего пятнадцать штук осталось. Дашь скидку по старой дружбе?

— Нормалек, — подмигнул Лютер и поманил пальцем. — Шагай за мной, дружище.

Я переступил через деревянную клетку с якобы почтовыми голубями, перепрыгнул трехлитровую банку с белыми мышами, левой ногой чуть не наступил в рассыпанный по всему полу кошачий корм, выругался, поскользнувшись на.птичьем помете.

Лютер захихикал.

Потом он подвел меня к неприметной дверце в самом темном углу магазина, открыл ее длиннющим ключом из огромной связки и прошмыгнул в соседнюю комнатенку.

Сейчас торговец напоминал гигантскую крысу, хитрую и въедливую.

Я последовал за ним.

Лютер зажег лампочку под потолком, развел руки в стороны и воскликнул:

— Ну, ты видишь? Видишь, я спрашиваю? А? Ну говори, не томи, ага?

Конечно, я видел. Оружием были увешаны стены, а коробками с патронами был завален весь пол. Под потолком, закрепленный стальным тросом, висел пулемет «Максим». Лютер стоял посреди этого импровизированного оружейного рая и хмурился. Потом он сказал, почесывая прыщ на носу:

— Обои надо переклеить. Е-мае, блин, аж стыдно. Никому не расскажешь? Фигня какая-то розовая. Таким обоям место в детском саду. Ага? В смысле, угу?

Я пожал плечами. Кому какое дело до обоев? Мое внимание было приковано к здоровенному плазмогану «P-100», что покоился за стеклянной витриной на противоположной стене. Лютер проследил взгляд.

— Эге! — воскликнул он. — Ты сделал правильный выбор, парниша! И я не вру, пускай свидетелями будут Иешуа, Магомет и царь Тьмы!

Лютер подумал и сказал:

— Хотя, ты знаешь, лучше без него. Без царя Тьмы, я имею ввиду. В смысле, без дьявола, ага?

Я подошел к оружию, коснулся холодного стекла кончиком пальца. А Лютер сказал:

— Заряда в батарее хватит на триста выстрелов. Перезарядка за три секунды, если наловчишься, конечно. Угу? С двухсот метров пробивает любую броню насквозь с сохранением убойной силы. Скорострельность — триста выстрелов в минуту в режиме автоматической стрельбы. Пятьдесят — если стрелять одиночными. Правда, цацка? Просто лапочка какая-то, а не оружие! И не пугайся внушительных размеров — эта игрушка сделана из сверхлегких сплавов. Весит всего лишь полтора килограмма. Ну не прелесть ли? Достал по блату, братишка один привез из Китая. Так, что, правда, клевая вещичка? Юрка, ну скажи! Давай, не стесняйся! Ага?

— Да, — послушно ответил я.

Лютер расплылся в улыбке и сказал, сплевывая на пол:

— Стоит полтора миллиона. Кроме того, где я возьму разрешение, чтоб ты мог носить эту красавицу по городу без опаски? Вот, возьми лучше это. — И он протянул мне пистолет Макарова.

Я уставился на Лютера, торговец в ответ выпучил свои крысиные глазенки на меня и сказал:

— По дешевке отдаю. Как раз за пятнадцать тысяч.

У меня непроизвольно сжались кулаки, а Лютер улыбнулся как ни в чем ни бывало и сказал:

— По старой дружбе подкину к нему патронов… немножко.

Потом он сказал:

— Кулачишки разожми-то, ага? Тебя держит под прицелом система автоматического наведения. Разнесет в клочья, если решит, что что-то угрожает моей жизни.

Потом был вечер, угрюмые солдаты, проверяющие багаж и хмурые машинисты с короткими автоматами в руках. Машинисты толпились у новенького бронированного электровоза, а нам, пассажирам, достались помятые зеленые вагоны, половина стекол в которых отсутствовала. Вместо них оконные проемы забили кусками фанеры.

Дюжий офицер в темно-синей форме стоял в самом конце перрона и кричал:

— Патроны сдайте сержантам «службы зачистки»! Вам их вернут перед отправлением поезда! Повторяю, патроны сдайте…

Вагонов было немного — кроме электровоза, всего семь. Пассажиров тоже не ахти сколько. В основном, мужчины. Грязные, небритые, помятые жизнью мужики.

Неужели и я так выгляжу?

Протопал к вагону номер четыре. Молоденький безусый сержант достал сканер, ткнул им мне почти что в глаз, потом медленно опустил глянцевую трубку к ботинкам. Спросил, лениво почесывая задницу:

— Судя по документам, вы купили пистолет сегодня утром. Умеете пользоваться огнестрельным оружием?

Я кивнул. Поставил свою сумку на перрон, приготовился расстегивать «молнию».

— Вы чего? — спросил мент с любопытством.

— Ваш офицер сказал, что надо сдать патроны.

— Да хрена там сдавать, — ухмыльнулся сержант и кивнул на вагон: — Идите.

Еще он посоветовал вроде как в шутку:

— Из вашей пукалки пристрелите в поезде кого-нибудь с арсеналом помощнее, а потом уже надейтесь на везение.

Внутри вагон производил такое же удручающее впечатление, как и снаружи.

Даже казался хуже.

Потертый мутно-серый пластик, ржавые пятна повсюду, смятые простыни и грязные подушки. В некоторых отсеках не хватало столиков, в других — кто-то с мясом вырвал полки. Стены вагона неизвестные умельцы прошили стальными листами. То тут, то там в металле виднелись вмятины, большие и маленькие. Некоторые с присохшей кровью.

Я нашел свой отсек — пустой и относительно чистый — запихнул сумку на верхнюю полку и протопал в конец вагона. Здесь обнаружился туалет. Маленькое прямоугольное зеркальце под потолком — наверное, чтоб было удобно баскетболистам — ржавая раковина и унитаз веселенького розового цвета в углу. Окошко в сортире кто-то заколотил куском ДВП. Надпись маркером на этом самом куске гласила: «Расстегивая ширинку, будь осторожен. Кто знает, что кинется на тебя из унитаза».

— Мы все еще в городе, поэтому никто не кинется, — сказал я, расстегивая ширинку.

Заметил еще одну надпись, чуть ниже:

«Самоуверенных смоет в унитаз в первую очередь»

Я пожал плечами, сделал свое дело и вернулся в отсек.

Здесь уже располагался давешний киборг Ульман. Все в том же черном костюме и при бабочке.

— Э… — пробормотал я.

— Быть киборгом очень увлекательно, молодой человек, — сказал старичок, устраиваясь на нижней полке. Он открыл свой чемоданчик, обитый дешевым дермантином, и принялся выкладывать на столик продукты. А именно: копченую курицу, завернутую в фольгу, малосольные огурчики, вареные яйца, маленький целлофановый пакетик с солью, пластиковую тарелку, вилку…

Спросил меня:

— Вы не голодны?

Вот, что еще он выложил на стол: пакетики чая, маленькие помидорчики, баночку из-под детского питания, в которой обнаружился сахар, кабачковую икру, модифицированные яблоки неприятного синюшного цвета и два пластиковых стаканчика, ко дну которых прилипли чаинки.

Я залез на верхнюю полку, повернулся к окну и с тоской посмотрел на серое здание вокзала. Чрезвычайнейше хотелось плюнуть на все, выбежать из вагона и вернуться в свой маленький домик. Который, на самом-то деле, тоже вагончик.

Только без чертовых вмятин, покрытых тонкой коркой свернувшейся крови.

Я сказал:

— Нет, спасибо. Дома поел.

Потом стал мечтать: о пиве, о друзьях, которые постепенно забудут обиды и простят, о Саше, которую, наверное, все-таки не стоит видеть и еще о миллионе вещей, которые я должен был сделать там, снаружи.

Ульман продолжил сервировку стола, приговаривая:

— Когда-то я был таким же молодым и наивным, когда-то я думал, что можно прожить без всяких замечательных устройств, что вживляют в организм. Да-да, вы можете не верить, но когда-то я был человеком.

Я засунул руку в карман, вынул пачку сигарет. Чертовски хотелось курить.

— Не возражаете, если закурю? — спросил у дедка.