Когда примерно треть угощения была съедена, столики прямо так, ничего с них не убирая, вынесли. Вместо них в юрту ввалились музыканты с бубнами, барабанами и гитарой с очень длинным грифом. Они сгрудились у входа, гитара протяжно заныла.

В центр юрты выбежали семь босых девушек, до головы замотанных в лоскуты ткани. Гитара затренькала чаще, к ней подключились барабаны, и девушки сбросили покрывала.

Все дружно ахнули, хотя хозяева видели это далеко не в первый раз. Девушки, стоявшие посреди юрты, были великолепны. Из одежды на них остались только полупрозрачные лифчики и короткие юбки, обвешанные металлическими бляшками. Рыжие, блондинки, брюнетки… Кожа у всех была гладкой и блестящей, отличалась лишь оттенками: нежно белая, золотистая, с бронзовым отливом, смуглая, цвета кофе с молоком. У каждой была отличная фигура, стройные ноги, упругая грудь и аппетитная попка идеальной формы, на самый взыскательный вкус.

А потом музыка заиграла чаще, и девушки дали жару. Это называлось танец живота, я уже видел такое – в «Спирали» пару раз показывали подобные шоу. Девушки, которые танцевали там, в подмётки не годились танцовщицам партизан. Это было восхитительное зрелище. Осталось только наблюдать за дивными изгибами тел, удивительной грацией и потрясающим чувством ритма.

Из всех семерых мне понравилась одна длинноволосая брюнетка. Фигурой и лицом она походила на Лику, такая же стройная и высокая. Только глаза у неё были со вздёрнутыми внешними уголками – раскосые. Но от этого она становилась ещё притягательнее, у меня ещё не было девушки с такими глазами. Очень уж хотелось узнать, каковы они в постели.

Примерно те же мысли пьяным шёпотом озвучил Рикки Викингу:

– Ты глянь на этих узкоглазеньких. Интересно, между ног у них тоже узко? Это кто, вообще, такие?

– Буряты, называй их бурятками, – вдруг сказал Сэнсэй. – Я сам в некоторой степени бурят.

– Раз так, без базара, Сэнсэй. Буряты так буряты.

Девушки вдруг всплеснули руками, встали спинами друг к другу, напоследок встряхнули попами и быстро выбежали из юрты. Я остался несколько разочарован, поскольку надеялся на более откровенное продолжение танца, но, может, оно и к лучшему. Тем более я не к месту вспомнил о Лене.

– А вы давно Уйгура знаете? – спросил я у Андрея, желая уйти с темы эротики.

– Пятнадцать лет уже. Как встали здесь, на южных рубежах. Они нам здорово помогают выживать в степи.

Снова внесли столы с едой. По цепочке пирующие передали несколько гитар. Одну из них, к моему удивлению, вручили Андрею. Хотя удивительного ничего не было, голос и впрямь у него был отличный.

Андрей спел пару казацких песен. Но почему-то я понял, что они не родные для него. Нет, пел он отлично и мужиком точно был замечательным, что любого в спираль согнёт, но вот казаком он не был. Хоть и мало знавал я настоящих казаков, но в каждом из них чувствовалась какая-то бесшабашность и вечная тяга к вольнице. Кстати, как раз все настоящие казаки, что мне встречались, трудились трапперами – добывали органы животных, которые потом продавали на Внешнюю Землю. У трапперов свободы больше, чем у разведчиков, хотя работа не менее опасная.

Пир уже начал затухать, когда Андрей спел песню, заставившую мою душу вздрогнуть и снова заныть:

Мхами кутал нетвердый шаг
Синий вереск в сухом бору,
Где плутала всю ночь душа
Да казнила себя к утру,
Что желаньями растеклась,
К ступе ладила помело,
По глаза закопалась в грязь
От отчаянья, всем назло.
Горько
мутным держать ответ
там, где
видишь себя в лицо.
Страшно
вымолвить – смерти нет!
Коль на
пальце её кольцо.
Оторочены облака
Бледно-розовой кисеёй.
От далёка до далека,
Небо дышит сырой землёй,
И тревожит огнями даль,
Что, как свечки, колышет лес.
Отлетает душа-печаль
Птицей серою в дым небес.
Горько
мутным держать ответ
там, где
видишь себя в лицо.
Страшно
вымолвить – смерти нет!
Коль на
пальце её кольцо.
Когда тень превратится в дух,
Когда пламенем станет взор,
На заре промолчит петух,
Принимая зарю в укор.
Успокоится плачем страх,
Растворится в любви вина,
И оттает душа в слезах,
Понимая, что прощена.
Горько
мутным держать ответ
там, где
видишь себя в лицо.
Страшно
вымолвить – смерти нет!
Коль на
пальце её кольцо.

Эта песня была ни о ком, но о каждом, ни о чём, но в точку.

Андрей резким ударом по струнам оборвал гитарный звон.

– Ну что, ребята, собираемся спать. Завтра гости уходят в долгий путь.

* * *

Я услышал, что она вошла, сразу. Выхватил пистолет из-под подушки, включил ночное зрение. Мне выделили отдельную юрту, небольшую, но буквально заваленную подушками, тюфяками и коврами. Вдобавок изрядно окурили внутри благовониями.

Она пришла ко мне, одетая в халат с вышивкой. Та самая, бурятка, похожая на Лику.

– Стой, где стоишь.

Девушка замерла:

– Ты меня видишь или определил на слух, что я вошла.

– Я тебя вижу.

Незнакомка изящным движением скинула халат. М-да… без лифчика и юбки ей ещё лучше.

– Зачем ты пришла?

– Чтобы доставить тебе удовольствие, – выговор у неё был странный, непривычный и оттого ещё более возбуждающий. На вид ей было не больше двадцати лет. – Можно к тебе подойду? Разве я могу где-то скрыть угрозу?

– Что ж, подойди.

Незнакомка ко мне подошла, встала на колени и сразу сунула руки под одеяло, пытаясь нащупать, хм… важную часть тела.

– Подожди.

Я ласково, но твёрдо отстранил её. А пистолет держал наготове, мало ли что.

Если честно, я колебался. Когда мы с Ликой были вместе, она не ревновала меня к женщинам, с которыми у меня был краткий перепих во время рейдов. И я не ревновал Лику, правда, тоже только к женщинам, которые скрашивали ей скуку, когда меня не было рядом с ней. Нас связывало нечто более глубокое, чем обычная любовь и влечение, но долгие разлуки и молодая кровь накладывали свой отпечаток. Иногда в рейде было просто необходимо это сделать, чтобы снять стресс, к примеру. Так разве не глупо ревновать, скажем… к кошке, которая запрыгнула к брату на колени, он её погладил, а она помурлыкала и погрела ему ноги.

Лика теперь не со мной. Я теперь с Леной. То, что она для меня не девушка на одну ночь, почему-то я осознал только сейчас, лёжа рядом с обнажённой красавицей. В любом случае, секс с раскосой незнакомкой будет уже изменой по отношению к Лене, а мне не хотелось этого делать, пускай даже Лена бы ничего не узнала.

– Как тебе зовут? – спросил я.

– Зови меня как хочешь.

Я секунду боролся с искушением попросить, чтобы она назвалась Ликой.

– Нет, так дело не пойдёт.

Я тоже встал на колени, одеяло с меня упало, обнажив орган, столь вожделенный для незнакомки, уже в боевой готовности. Она тут же потянулась к нему ручками. Я снова пресёк её попытку, правда, пистолет уже положил на пол.