– О, Екатерина Алексеевна! – воскликнул подполковник. – И еще с какими дураками! Все же, слуги в городе куда как цивилизованней или хотя бы, сообразительней, но в деревне!..

– Неужели так безнадежно? – спросила я.

– И еще как! Куда им вольную давать! – опять начал возмущаться Михаил Дмитриевич. – Они, небось, без хозяина и вовсе вымрут! Такие балбесы, Господи прости! Пока я туда добрался, пока втолковал им, кто я такой, да что мне надо, поверите ли, столько здоровия потерял, сколько за год на службе не теряю!

– Ну, полноте, Михаил Дмитриевич, – сказала я, как можно более спокойным тоном, – не желаете ли отобедать?

– Хм, отобедать? – спросил Поздняков. – Отчего же, это можно-с, это даже в самый раз, не откажусь.

– Вот и славно, пройдемте в столовую, там и договорим. Небось, после горяченького-то и подобреете, – лукаво улыбнулась я и пошла в столовую, где уже был накрыт стол.

За обедом мы обменялись новыми сведениями, которые попытались свести воедино, составив общую картинку. Получалось следующее.

Безусловно, история романа между графом Успенским и Елизаветой Михайловной представлялась весьма и весьма некрасивой, да и роль Гвоздикина во всем этом, была не очень-то приличной. Однако ж мы допускали, что его предположения вполне могут оказаться верными. Коль мы стали посвящены в столь интимные подробности, то следовало откинуть всякую стыдливость и, опираясь, на имеющиеся у нас данные, попытаться сделать правильные выводы.

Гвоздикин очень даже может быть прав. Поэтому Поздняков решил, что непременно примет участие в ночной слежке. Я от его помощи решила не отказываться, поскольку не знала, с каким противником придется иметь дело и куда нас подобная слежка может завести. Мы условились с Михаилом Дмитриевичем, что он прибудет к клубу около полуночи, с тем расчетом, что Пряхин вряд ли покинет заведение раньше. По словам Гвоздикина, выходило, что Пряхин и появляется-то там не раньше десяти.

Закончив трапезу, Поздняков откланялся, затем, чтобы в полночь вновь ко мне присоединиться. Я уже было собралась прилечь, но вспомнила о том, что обещалась встретиться с генералом. Но что я могла ему сказать? Пока ничего, а потому воздержалась от визита к нему.

Через час, ровно в девять, ко мне прибыл Гвоздикин, наряженный настоящим франтом. Откуда у скромного письмоводителя такая отличная фрачная пара и такая горностаевая шуба, спросила я себя. Но вопроса вслух не задала, не то воспитание, а сам Аполлинарий Евгеньевич ничего не сказал. Что ж, это приватная территория, и мне на нее доступ закрыт. Тем лучше.

Мы еще раз обсудили детали нашего ночного приключения и я, ссудив ему ради такого дела пятьсот рублей, чтобы он не вызывал лишних подозрений, не играя, выпроводила Гвоздикина в клуб, к которому должна была подъехать чуть позже. Собиралась я очень тщательно: и оделась тепло, и две пары пистолетов захватила.

Мои сани подъехали к клубу в начале одиннадцатого, это я смогла определить по своем брегету. Ночь выдалась лунной, но облачной, что вполне располагало к слежке. Я велела Степану встать неподалеку, на другой стороне дороги, в арке соседнего двухэтажного особняка. Место для наблюдения было более чем подходящее. Нас совсем не было видно с улицы, но на всякий случай я отправила Степана проверить, и он подтвердил, что выбранное мной укрытие прекрасно подходит для слежки, или засады, если угодно.

Тень от арки скрывала наш возок от любопытных глаз и это меня более чем устраивало. Расстояние до освещенного особняка, выстроенного все в том же кричащем стиле рококо, бельэтаж которого занимало игорное заведение, было довольно близким, может быть, шагов двести, не более. Таким образом, моя позиция была, выражаясь по-военному, стратегическим пунктом – с нее прекрасно просматривалась вся улица.

Я поудобнее устроилась внутри возка и приготовилась к долгому ожиданию. Однако ждать пришлось недолго, примерно через час, к моему возку подбежал запыхавшийся Гвоздикин, рванул дверцу на себя и, буквально запрыгнув вовнутрь, просипел, голосом взволнованным и сдавленным:

– Ек-катерина Алек-ксеевна, он вышел!

– Уже? – удивилась я и, выглянув из оконца, велела Степану следить.

– За кем, барыня? – спросил Степан.

Мне пришлось выйти из возка и внимательно оглядеть улицу. Неподалеку я увидела одинокий силуэт, по всей видимости, и принадлежащий Пряхину. Следом за мной выглянул и Гвоздикин, пытаясь проследить за моим взглядом. В этот момент луна ненадолго появилась из-за туч и Аполлинарий Евгеньевич, схватив меня за руку, горячо зашептал:

– Вот он!

Я коротко кивнула и, отойдя поглубже в тень, но так, чтобы видеть Пряхина, наблюдала за тем, как тот, неспешным шагом удалялся от нас. Немного погодя по улице проехал пустой извозчик и Пряхин, окликнув ваньку, сел в крытые сани и поехал в сторону Камышинской. Я подошла к Степану и указала объект преследования, затем немедленно вернулась в свои сани, Гвоздикин забился в самый уголок и тяжело дышал, видимо, пребывая в изрядной ажитации.

Степан что-то кликнул своим лошадям и возок выехал на улицу. Какое-то время мы ехали молча, потом я обратилась к Гвоздикину:

– Ну, рассказывайте, что там в клубе?

– Да так-с, н-ничего, – пробормотал Гвоздикин. – К-как обычно было. П-правда, к-когда я п-приехал в клуб, П-пряхин там уже был. Он играл в вист. Я п-пристроился неподалеку. Сел играть в фараона, т-только, сами п-понимаете, играл уж больно невнимательно, все на П-пряхина п-поглядывал… П-проиграл я ваши деньги, Ек-катерина Алек-ксеевна, – покаялся он.

– Это не беда, Бог с ними, с деньгами. Кстати, где это мы едем? – я выглянула в окно.

Поскольку мы ни разу не сворачивали, разумно было бы предположить, что мы все еще едем по Камышинской. Так и оказалось. Правда, вскоре Степан притормозил и возок качнулся, мы повернули направо. Я снова выглянула и заметила по левую сторону темное здание Шурочкиного дома, значит, мы едем по Московской. Еще некоторое время мы ехали прямо, а затем Степан остановился. Я снова выглянула и увидела, что мы находимся аккурат напротив купеческой гостиницы Смирнова. Здание было деревянным и двухэтажным, во всех окнах горел свет. Я знала, что смирновская гостиница слывет довольно неплохой, особенно среди купечества. У освещенного газовыми фонарями входа, я увидела знакомый силуэт. Значит, вот где господин Пряхин остановился. Прекрасно.

Я велела Степану ехать обратно к клубу и привезти Позднякова, который к этому времени уже должен бы был там объявиться. Затем я взяла два заряженных пистолета и еще по одному отдала мужчинам. Мы с Аполлинарием Евгеньевичем вышли из возка и направились к освещенному зданию, из которого то и дело доносились звуки музыки и нетрезвые голоса, поющие народные песни. Масленица, что еще можно сказать.

В дверях нас встретил здоровенный детина, в красной косоворотке и плисовых черных штанах, в сапогах бутылками, с круглой совершенно рязанской физиономией и прямым пробором светло-русой шевелюры, густо смазанной маслом, по всей видимости, местный швейцар. Он широко улыбнулся, хитро сощурился и поклонился. Я, конечно, поняла смысл издевки, однако ж виду не подала, надеясь только на одно – чтобы не дай Бог, не встретить здесь кого-нибудь из знакомых, что, в общем-то было маловероятно. В противном случае, неминуемо грозил бы скандал. Еще бы, появиться в столь позднее время, с мужчиной (как бы непрезентабельно не выглядел Гвоздикин, но он все-таки принадлежал к мужскому полу) в гостином дворе, это означало скомпрометировать себя по самому высшему разряду. Однако я упрямо тряхнула головой, мол, будь что будет и решительно шагнула в освещенный вестибюль. Гвоздикин последовал за мной, не забыв все же, сунуть в огромную волосатую ручищу лукавого детины монету.

В просторном вестибюле, отделанном в русском стиле, никого из постояльцев не было. Я прошла к стойке, за которой сидел средних лет человек, с довольно смышленым лицом, в пенсне и такой же «форме», что у швейцара. Завидев нас, он буквально расплылся в улыбке, однако, показавшейся мне довольно двусмысленной. Ничего, голубчик, мстительно подумалось мне, сейчас от твоей улыбочки мало что останется.