На лице у него появилось так хорошо знакомое мне выражение неудовольствия, которое, как это ни странно, меня успокоило.
– Давайте не будем сейчас это обсуждать, сестра; позже у нас будет достаточно времени для разговоров. Должен признаться, я рад, что он мне сказал. Одному Богу известно, что вы могли натворить. Для женщины, занимающей ваше положение, так себя вести…
– Будь проклято мое положение! Почему я должна жить, руководствуясь тем, что оно от меня требует?
– Потому что мы все живем по этим законам, и так должно быть, чтобы не допустить наступление хаоса, рожденного беззаконием. – Он немного помолчал, а потом добавил: – Должен заметить, мы все видели, что происходит, когда кто-то забывает про закон – а в случае с милордом и вовсе его презирает. Впрочем, учитывая все обстоятельства, великодушный судья посчитал бы, что вы не заслуживаете наказания за убийство милорда.
– Как в случае с женщиной, убившей мужа, который чуть не забил ее до смерти?
– Это совсем другое дело. То, что вам довелось пережить, гораздо страшнее.
– Вы даже половины того, что мне пришлось пережить, не знаете.
– Au contraire[80], – сказал он, и я услышала, как потеплел его голос. – Я все знаю.
– Это невозможно. Если только Жан вам не рассказал.
– Мне не нужно было говорить с Жаном или еще кем-нибудь, чтобы понять, что вас мучило. Вы несколько месяцев подозревали, что милорд убил вашего сына. А теперь узнали, что он действительно это сделал.
– Почему же вы ничего не говорили мне раньше?
– Потому что, как и вы сами, в глубине души я не был в этом уверен – до нынешнего момента. А еще потому, что он совершил множество других убийств, и нам не требовалось доказательств в его виновности в смерти Мишеля, чтобы вынести ему приговор. Я довольно долго думал, что иначе и быть не могло. Я хотел вас защитить, сделать все, что в моих силах, чтобы вы не узнали правды.
Я тоже этого хотела, так сильно, что мое сознание защитило меня, отказавшись видеть очевидные вещи. Где-то посреди дороги откровений я наткнулась на страшную правду, которая окатила меня с головы до ног, точно ледяной дождь. Некоторое время, пока у меня еще были силы, я куталась в промасленный плащ, и тяжелые, жуткие капли скатывались с его поверхности. Мне удалось на время изгнать свои подозрения, когда Жиль сказал, что никогда не сделал бы ничего подобного. Почему я ему поверила? По той же причине, по которой он убивал, – он хотел убивать, и у него была такая возможность. Я хотела верить, и он мне ее предоставил.
Мы молча спускались по лестнице, а когда вышли во двор, я сказала:
– Спасибо за то, что пытались меня защитить, но, узнав правду, я сумела освободиться от ее тяжести. Я столько лет несла в себе сомнения насчет того, что случилось с Мишелем. Боюсь, теперь, когда я рассталась с этим грузом, мне будет его не хватать. Там, где когда-то была надежда, появится пустота.
– Вы найдете, чем заполнить пустоту, – сказал он и нежно убрал выбившиеся пряди моих волос под белый покров. – Мы постараемся вас занять, уж можете не сомневаться.
Жан, видимо, уже пришел в себя и присоединился к делегации, с которой сюда приехал, потому что в комнате его не оказалось.
– Я понятия не имею, сколько сейчас времени, – сказала я и без сил опустилась на кровать. – В жизни так страшно не уставала. Наверное, я буду очень долго спать. Но прежде, умоляю вас, откройте мне, что вы сказали милорду, когда вошли к нему?
– Сейчас не время обсуждать подобные вещи.
– Ваше преосвященство, пожалуйста, сейчас самый подходящий момент.
Одной рукой он потянулся к двери и закрыл ее, а потом осторожно опустился на мой маленький стул. Он тут же увидел синее платье, но ничего не сказал.
– Я заключил с ним соглашение. Завтра милорд сделает новое признание. Он расскажет, что начал совершать свои преступления в юности, а не в тот год, когда умер его дед.
Жиль де Ре имел полное право сказать все, что он пожелает, завтра; это право он уже получил, и оно не могло быть у него отнято. Это будет для него последним шансом обратиться к представителям Господа, чтобы объяснить свои поступки.
– И он ничего не скажет про убийство Мишеля.
– Нет, но, если хотите, я могу потребовать, чтобы он в этом признался.
– Нет, – тихо ответила я. – Выслушать все это снова я не смогу. Но вы там были какое-то время. Наверняка вы говорили о чем-то еще.
– Мы договорились кое о чем еще, но сейчас это не имеет значения, и вам не стоит беспокоиться. – Он встал, пожалуй, слишком резко. – Я оставляю вас с вашими снами. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мой епископ.
Я осталась наедине с горькой правдой. Прежде чем лечь в кровать, я сняла все, что на мне было надето: облачение, рубашку, даже золотую цепочку, висевшую на шее. Мне хотелось выглядеть так, как в тот момент, когда я появилась на свет, без украшений и прочих глупостей, – я рассчитывала, что таким способом мне удастся представить себе, что меня не коснулись земные печали. Но ничего у меня не получилось. Сознание не позволило.
Мне снились неописуемо темные сны. Я несколько раз просыпалась в поту, когда передо мной всплывало обезглавленное тело моего сына. Он звал меня и бежал за мной, я от него убегала, а в следующем сне мы менялись местами. Я видела его блестящие от крови внутренности, потом он о них спотыкался, терял равновесие и катился вниз по склону к берегу ручья неподалеку от дубовой рощи, и оставался на земле, корчась от боли. В другом коротеньком сне я держала в руках его голову, но остального тела не было видно. Мы стояли около могилы, наверное, Этьена, и из его безжизненных глаз катились слезы. Из моих тоже. Когда я проснулась, подушка моя была мокрой, а глаза опухли от слез.
И снова милорд все рассказал, он даже исправил недостатки, возникшие в признании, которое он сделал в своих личных покоях. Он не упомянул имени Мишеля, хотя других детей вспоминал подробно и с указанием имен – особенно мальчика по имени Виан, обезглавленное тело которого Пуату засунул в отхожее место.
Как и было обещано, он подробно рассказал о времени, когда ступил на эту ужасную дорогу, но не сдержался и обвинил в своих несчастьях других.
– …С самого юного возраста, и что я грешил против Бога и нарушал Его заповеди и нанес оскорбление нашему Создателю из-за того, что со мной неправильно обращались в детстве, когда, не знавший ни в чем отказа, я делал все, что хотел, и доставлял себе удовольствие, совершая всевозможные дурные поступки.
…Что я грешил против природы способами, описанными без привлечения подробностей в статьях обвинения, и согласен на то, чтобы они стали всеобщим достоянием и были переведены на доступный язык, потому что большинство жителей этих мест не знает латыни. Пусть, к моему величайшему стыду, эти показания будут выставлены на обозрение народа, потому что, только признавшись открыто в своих преступлениях, я смогу получить прощение Бога и отпущение грехов. Из-за того, что в детстве я был очень тонкой и чувствительной натурой…
Брат Жан ла Драпье сидел с одной стороны от меня, а брат Демьен де Лиль – с другой. Они одновременно схватили меня за руки, когда я, не в силах справиться с гневом, попыталась встать.
Мой голос прозвучал тихо, но слова я выговорила очень четко:
– Он никогда не был тонкой и чувствительной натурой.
– …Я стремился к разнообразным удовольствиям и совершал дурные поступки, как только мне представлялась такая возможность. Прошу вас, отцы, и матери, и соседи всех маленьких мальчиков, живущих на этом свете, заклинаю вас, прививайте им хорошие манеры, воспитывайте собственным примером и, опираясь на учение церкви, внушайте им вечные истины и наказывайте их, чтобы они не угодили в ту же западню, в какую попал я. Движимый страстями и стремлением удовлетворять свои чувственные желания, я заманивал к себе и приказывал своим слугам приводить маленьких детей. Их было так много, что я не могу назвать точного числа. Я всех убивал – сам или это делали мои слуги, – но лишь после того, как совершал грех содомии, изливая свое семя им на животы, как после их смерти, так и до. Де Силлэ и де Брикевилль, как правило, были со мной, а также Пуату, Анри, Россиньоль и малыш Робин.
80
Наоборот (фр.)