Из мрачных размышлений меня вырвал голос молодого священника, которого я видела в аббатстве, но не знала, как его зовут.
– Матушка, – робко произнес юноша, но все же так испугал меня, что нитки соскользнули с моих колен на землю.
Молодой человек принялся пространно извиняться и объяснил, что меня хочет видеть его преосвященство. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы окончательно взять себя в руки, после того как все нитки вернулись в корзинку. Несмотря на то, что священник явно был страшно напуган, он терпеливо меня ждал. Мне хотелось, чтобы он оставил меня одну – я могла найти дорогу в кабинет Жана де Малеструа так же легко, как если бы он рассыпал для меня крошки и велел идти по ним.
Интересно, что ему сегодня от меня потребовалось? Он вызвал меня в необычное время, да и выражение его лица удивило меня, когда я вошла. Первым делом Жан де Малеструа отдал мне письмо из Авиньона, я кивком его поблагодарила и погладила пальцами бумагу. А потом, вместо того чтобы отойти в сторонку, сломать печать и погрузиться в чтение – что я обычно делала, – убрала его в рукав и стала ждать, когда епископ объяснит, по какой причине вызвал меня средь бела дня, когда еще полно незаконченных дел. Я заметила, что он взволнован, когда вошла в кабинет. Он расхаживал взад и вперед, и, казалось, ему никак не удавалось привести мысли в порядок.
– Ваше преосвященство, как вам удается заниматься еще и государственными делами, мне понять не дано.
Он тут же сел на стул с высокой спинкой и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.
– Да, Жильметта, я и сам иногда не понимаю. Шляпа дипломата нравится мне гораздо меньше, чем митра. – Он задумчиво улыбнулся и пожал плечами. – Впрочем, еще никому не удавалось занимать сразу два места и не испытывать при этом трудностей. Ведь человеку не дано иметь две головы. Я часто разрываюсь между необходимостью разочаровать Бога или герцога Иоанна, поскольку ни тот ни другой не любят, когда получается не так, как они задумали.
Должна заметить, что я собственными глазами видела, как он с поразительной легкостью менял свои шляпы. Меня бы не удивило, если бы выяснилось, что у Жана де Малеструа имеется запасная голова, спрятанная в потайном месте, где никто не станет ее искать. Я представила себе, как случайно натыкаюсь на эту не слишком приятную вещь в шкафу со скрипящими дверцами. Я открываю ее в поисках клубка ниток или оселка, а оттуда на меня смотрит голова, приподняв одну бровь, а потом велит немедленно заняться дверными петлями, чтобы они перестали так отвратительно визжать. «Или, может быть, сестра Элен это сделает…» – мерзко улыбаясь, заявит голова.
Мои фантазии были нарушены заявлением владельца митры.
– Я должен вам кое-что сказать.
– У вас такой голос, будто вы думаете, что мне это не понравится, – немного помолчав, проговорила я.
– Я не могу предсказать, какой будет ваша реакция, – знаю только, что она обязательно последует.
– Говорите, – попросила я. – Хватит надо мной издеваться.
– Хорошо. Вам не позволено заняться делом об исчезновении детей.
Предсказанная им реакция выразилась в неприятном ощущении у меня в животе. Мой ослик останется в своей конюшне, я никуда не поеду и продолжу исполнять свои обязанности, на которые претендует сестра Элен (что, должна признаться, немного меня утешило). Однако я все равно испытала разочарование, и мой голос прозвучал громче, чем мне хотелось.
– Ваше преосвященство, вы позволили мне этим заняться, приняв в рассмотрение очень уважительные причины. И меня огорчает, что вы так быстро изменили свое решение.
Он встал со стула и широко улыбнулся.
– Этому имеется достойное объяснение. Герцог Иоанн приказал провести серьезное расследование и назначил ответственного человека.
И снова ему удалось меня удивить.
– Но это же замечательно, – радостно заявила я. – И кого же он назначил?
Он поколебался долю секунды, а потом ответил:
– Человека, который, по мнению герцога, сумеет прекрасно справиться с этой задачей.
Благодаря своему предыдущему опыту я знала многих, кто способен был бы разобраться в происходящем; возможно, мне даже удастся повлиять на ход расследования.
– Кого он назначил? – не отступала я.
– Давайте пока это оставим. У меня сегодня еще очень много дел. Просто я хотел, чтобы вы знали и не тратили время на подготовку к путешествию. Мы поговорим об этом завтра.
– Ваше преосвященство, вы невероятно жестоки – вы приговорили меня мучиться размышлениями на этот счет до конца дня, а потом еще и не спать всю ночь.
На лице епископа появилось раздражение.
– Вы настоящая колючка, сестра, на розе моей жизни.
Я тоже рассердилась и сочла, что имею на это полное право.
– Прошу меня простить, но что такое роза без колючек?
– И правда, что… Ну, ладно, можно назвать такую розу образцом совершенства.
– О, ужас, как скучно и неинтересно, и никакого вдохновения.
– Иногда совсем неплохо и поскучать.
– Вдохновение, ваше преосвященство, не следует недооценивать. Тот, кто так поступает, совершает большой грех и заслуживает вашего гнева не меньше, чем если бы он был виновен в любом другом.
– Да… ну… возможно, вы правы. – Затем с беспокойством в голосе он спросил: – Вы и правда не сможете спать?
– Ни секунды.
– Не хотел бы я стать причиной вашей бессонницы, – тяжело вздохнув, проговорил он. – Хорошо. Но вы должны дать мне слово, что никому ничего не скажете.
– Клянусь.
– Герцог Иоанн назначил меня расследовать это дело.
Все его отрицательные качества: ханжеская строгость, упрямство и несговорчивость, а еще равнодушие – все, чем он так часто пользуется, чтобы отгородиться от окружающих его людей, скажутся на расследовании. С другой стороны, я смогу на него влиять.
Я поручила присмотреть за уборкой засохшей грязи с каменного пола собора весьма расторопной сестре Элен, которая, к моему огромному удивлению, была искренне мне благодарна. В бурой грязи то и дело попадались кусочки лошадиного навоза, так что сама я не особенно стремилась заниматься подобными вещами. Послушницы соберут сухую грязь, отнесут ее в сад и разложат под суровым присмотром брата Демьена, а он будет без устали благодарить Бога за то, что тот предоставил в его распоряжение так много merde[26]. Мы ничего не тратим попусту, чтобы не огорчить нашего Создателя.
Когда сестры выходили из собора с метлами и совками, меня снова призвал к себе Жан де Малеструа.
– Я готов начать.
– Так скоро?
– Как вам известно, сестра, я стараюсь экономить свое время. А также ваше. Я хочу, чтобы вы пересказали мне истории, которые услышали в Бурнёфе, причем как можно подробнее, – сказал он. – Это поможет мне решить, какой путь выбрать.
Тени стали короче, а потом снова удлинились, прежде чем мы закончили. Мы даже представить себе не могли, сколько еще дней нам суждено на это потратить.
Три года назад женщина по имени Катрин Тьерри отдала своего брата поселившемуся у нас парижанину, некоему Анри Гриару, чтобы мальчик поступил на службу в часовню Машекуля. Его больше никто не видел, и в часовне он не появился. И никто не дал никаких объяснений тому, что с ним произошло.
Был еще Гийом Дели, сын Гибеле, мальчик с ангельской внешностью, который помогал повару жарить мясо для милорда де Ре. Сам шеф-повар, Жан, сказал матери мальчика, что ей не стоило посылать сына на кухню, потому что в окрестностях Нанта маленьких детей ловят и убивают. Позже мать пожаловалась жене повара, что после первых расспросов к ней пришли двое мужчин, которые довольно грубо велели ей прекратить искать ребенка, потому что от этого не выйдет ничего хорошего ни для нее, ни для сына.
Сын Жана Жанвре, девяти лет, часто бывал около владений де ла Суза в Нанте. Его семья жила в приходе Сен-Круа в Нанте, но имела близких родственников в Бурнёфе. Два года назад, как рассказала мне его сестра, примерно за восемь дней до праздника Иоанна Крестителя, мальчик бесследно исчез.
26
Дерьмо (фр.)