Маркиз де Сева продолжал жить у меня; думаю, он посчитал мой дом более годным для господина с его происхождением. Он вел себя очень требовательно, даже в те времена, когда я была сильно расстроена ухудшающимся состоянием мужа, но никогда не платил вовремя, а если все-таки отдавал деньги, это происходило после долгих, тяжелых переговоров относительно сумм, которые он задолжал, или грубых заявлений о том, что его обманывают. Франческо Прелати и Эсташ Бланше часто приезжали к маркизу в гости из своего дома в Машекуле и останавливались в его комнатах на верхнем этаже, но окончательно от своего жалкого жилища не отказывались. Наоборот, они оставляли там пажей следить, чтобы его никто не занял. И вскоре я поняла, что на это у них имелись причины.

Случилось так, что мне нужно было на несколько дней сходить в Машекуль, чтобы посоветоваться с врачом относительно состояния мужа. Это было как раз незадолго до ареста милорда Жиля – слухи о том, что у него серьезные неприятности, уже давно ходили, и мне стало любопытно, что происходит в доме Кау. Пару раз я пряталась в кустах неподалеку и наблюдала за господами и их слугами, и мне показалось, что все они ужасно нервничали.

Однажды я видела, как они нагрузили большую тачку пеплом, который выносили из дома. Его было так много, что он сыпался на землю, а молодой человек – стройный, точно девушка, – с трудом удерживал ее в равновесии. Я не знаю, куда они отвезли пепел, но, как только у меня появилась возможность, я подошла посмотреть, что просыпалось на землю. Когда я растерла пепел между пальцами, он показался мне жирным, а запах – Боже праведный, он не походил на обычный запах мяса, которое я готовила. Потом я нашла несколько грязных обломков и сдула с них пепел. Они оказались белыми, а когда я попробовала их на зуб, то решила, что это кость.

Только тут я поняла, что держу в руках и что попробовала на вкус, и меня затошнило. «Храни меня Боже, – подумала я, – это же человеческие кости – может быть, того красивого юного пажа». Я долго отплевывалась, пока не перестала ощущать неприятный вкус во рту.

Перрин Рондо показала, как она отплевывалась, прямо в часовне, а потом вдруг ее начало трясти, словно она неожиданно заболела. Несчастная дрожала, и мы видели только белки ее глаз.

И снова Жан де Малеструа начал подниматься, но прежде, чем он окончательно выпрямился, она взяла себя в руки.

– О милорды, прошу меня простить… У меня иногда случаются припадки, а когда я волнуюсь, это случается чаще.

Подозрительность и сочувствие смешались на лице Жана де Малеструа.

– Вы можете продолжать, мадам?

– Могу, милорд. Вскоре после этого я заметила возвращающихся слуг и потому поспешила в свое укрытие в густых кустах. Я боялась, потому что оказалась слишком близко от дома, но больше мне было негде спрятаться. Думаю, я находилась всего в двух шагах от месье Прелати, когда он вышел из дома с несколькими предметами в руках, я их очень хорошо рассмотрела. Среди них я увидела детскую рубашку, перепачканную кровью и еще чем-то. Он держал ее на вытянутых руках, и не удивительно, потому что даже я чувствовала запах – ужасный, гнилостный запах – и испугалась, что меня вытошнит. Но я сдержалась и внимательно посмотрела на рубашку, когда Прелати прошел мимо меня. Я была рада, что она не может разговаривать, – я бы не хотела знать, откуда на ней, прямо посередине, появился аккуратный разрез, измазанный кровью.

Я больше не слышала в тот день показаний свидетелей.

Жан де Малеструа оказался один в своем кабинете, когда я позже нашла его. Он смотрел на огонь одинокой свечи – и я увидела не блестящего дипломата, а простого служителя Господа, сидящего в полумраке и мучительно размышляющего над вопросами веры. Он подпирал голову обеими руками и тяжело дышал.

Я тихонько откашлялась, чтобы привлечь его внимание, но прошло несколько минут, прежде чем он перестал хмуриться и посмотрел на меня.

– Жильметта, – вздохнув, проговорил он, и я услышала в его голосе облегчение и теплоту.

– Я вас побеспокоила, ваше преосвященство?

– Я очень сильно встревожен.

– Может быть, вы хотите, чтобы я вас оставила…

– Нет, прошу вас… по правде говоря, я собирался послать за вами. Я устал от своих мыслей и рад вас слышать. Ваше общество доставит мне удовольствие. Меня уже тошнит от людей, с которыми я вынужден проводить время, включая и меня самого.

Он проводил время с плачущими свидетелями, повторяющими одну и ту же историю, и расчетливыми адвокатами, чья главная задача состояла в том, чтобы ублажить герцога Иоанна. А еще с суровыми писцами, ловящими каждое слово. Его окружали адвокаты, и прокуроры, и представители высшего общества, и всех лично интересовал исход суда. А ему на долю выпала тяжелая миссия принять решение от имени Господа. Я прекрасно понимала его тревогу.

Но мы оба знали, что все могло быть хуже.

– Представьте, какими бы тяжелыми выдались эти два последних дня, если бы милорд почтил нас своим присутствием, – сказала я.

Слабое утешение.

– Это невозможно представить, – тихо проговорил он. – Кроме того, рано или поздно ему придется предстать перед судом. Не знаю, как мне удастся тогда сохранять порядок.

На следующий день нам предстояло выслушать новых свидетелей, и я рассчитывала, что милорд опять не появится. В определенном смысле так было даже легче переносить это страшное испытание, потому что Жиль де Ре, содомит, убийца, человек, призывавший демонов, продолжал оставаться маршалом Франции, героем, бароном и рыцарем. Думать о нем как о безумном чудовище было проще в его отсутствие, чем глядя на блестящего аристократа.

– Из этих свидетельств сложатся новые обвинения, – сказал Жан де Малеструа. – Если он откажется прийти, тогда мы будем вынуждены силой притащить его в суд. Впрочем, надеюсь, он явится до того, как нам придется прибегнуть к крайним мерам. – Он мягко положил руку поверх моей. – Вы к этому готовы?

Я знала, что Жиль де Ре появится в суде не как покорный обвиняемый, он не будет молча сидеть, выслушивая страшные обвинения в свой адрес, – верный своей природе, он бросится в бой и постарается себя защитить.

– Я думаю, уместнее подготовить к суду милорда, – проговорила я. – Что же до меня, полагаю, я готова – насколько такое возможно.

Должна заметить, что я сказала не совсем правду, – мне тоже требовалась подготовка, но это не имело отношения к появлению милорда в суде. И я решила как можно осторожнее подступиться к Жану де Малеструа.

– Показания Перрин Рондо были интригующими, не так ли?

Он продолжал думать о чем-то своем.

– Тем, что отличались от остальных.

– Она проявила храбрость, когда спряталась, чтобы посмотреть, что там происходит.

– Да, храбрость.

– Я даже представить не могу себя на ее месте, и не важно, что я могла бы от этого получить. Только вот что мне интересно, – осторожно проговорила я, – знает ли кто-нибудь, что стало с вещами, которые Прелати и его сообщники вынесли из дома, я имею в виду, кроме пепла.

Он наградил меня странным взглядом.

– А почему вас это интересует?

– Я бы хотела на них взглянуть.

– Боже праведный, зачем?

– Потому что мне кажется, мы сможем узнать что-нибудь новое.

– Что еще можно узнать, взглянув на вещи? Они творение дьявола и недостойны нашего внимания.

– Творения дьявола указывают нам на самого дьявола, – возразила я.

Он нахмурился, и на его лице появилось осуждение.

– Это ужасно – кровь, дурной запах. Женщине не пристало смотреть на подобные вещи, любой женщине, особенно той, которая занимает ваше положение. Откуда такой интерес к ужасным подробностям?

Это был отказ в изящной форме, епископ заботливо указал мне на мою предполагаемую слабость, состояние, которое он приписывал моему «положению», но я уже не понимала его сути.

– Просто я подумала… Возможно, мы узнаем что-нибудь новое, изучив предметы, связанные с преступлениями, вот и все.

– А зачем нам это узнавать?