Это позабавило Эрилл. Мир, похоже, действительно ввергался в пучину первозданного хаоса. Ей же, судя по всему, опять удалось избежать верной смерти.

Неподалеку над стеной возвышалась смотровая вышка. Часовой-наблюдатель, находившийся на ней, рухнул вниз, пронзенный сразу несколькими стрелами. Вряд ли сегодня ночью кому-либо придет в голову обыскивать пустой наблюдательный пункт. Эрилл проворно взобралась по лестнице на смотровую площадку. Ее карман приятно оттягивала табакерка с перемолотыми листьями коки, которую она взяла со столика в ванной Эскетры. А перед ее глазами разворачивалась величественная панорама битвы.

Не проскакав и нескольких кварталов, Кейн осознал всю полноту своего поражения.

Навстречу ему попадались группы его окровавленных солдат. Город был поднят по тревоге и брошен против изменников нучи. Всадники Кейна, измученные долгим переходом, не ожидали предательского нападения и уснули мертвым сном. Проснулись они, когда запылали подожженные Стражами Сатаки казармы. Выбегавшие из горящих зданий в темноту, кашляющие от дыма солдаты попадали под мечи сатакийцев.

При всем этом люди Кейна были закаленными в боях воинами. То и дело группам солдат удавалось — спиной к спине — вырваться из ловушки. То, что планировалось как бойня, превратилось в кровавую схватку с большими потерями с обеих сторон. Видя, что против них восстал весь город, наемники предприняли отчаянную попытку прорваться к воротам, чтобы, открыв их, скрыться в джунглях. В темноте и суматохе боя они даже не сообразили, что таким образом лишь открывают путь в город армии Джарво.

Откатившись назад, солдаты Кейна поняли, что попали в еще худшую переделку. Войскам Джарво был дан приказ уничтожать в городе всех поголовно. Фанатичные сатакийцы слепо выполняли последний полученный от Ортеда приказ — убивать неверных, а именно нучи из армии Кейна.

Стальные челюсти смерти должны были вот-вот сомкнуться. Последний слабый шанс для Кейна — пробиваться к северным, дальним, воротам Ингольди, прорваться через них и уйти в джунгли. Кольцо конницы Джарво не могло еще плотно сомкнуться вокруг города. Если удастся спрятаться в лесу, то потом — чем черт не шутит — можно уйти в менее враждебные края.

Еще одна небольшая группа солдат пробилась к Кейну, принеся очередные невеселые новости. Ортед, раненный в голову камнем, но живой и полный сил, лично возглавил яростный налет на инучири. Видимо, Пророк решил подороже продать свою жизнь, посвятив ее последние часы и минуты мести мятежному генералу.

Впереди — полки Объединенной Армии под командованием Джарво. Сзади — обезумевшие сатакийцы и фанатичные Стражи Сатаки, возглавляемые фанатиком Ортедом.

Смерть взглянула в глаза Кейну. В глазах же готовых достойно умереть солдат все же теплилась надежда на последнее чудо, которое мог… нет — должен был явить им генерал.

— Остается только выяснить, не осталось ли в подвалах Седди непрокипяченного вина, — буркнул он и скомандовал: — Вперед, ребята! Увидимся в аду! Только не потеряйтесь там, сдается мне, что сегодня это заведение будет забито под завязку.

Верхом и пешком солдаты направились по черным улицам к дымящимся развалинам Седди. Несколько сотен израненных, полуодетых, вооруженных чем попало воинов — все, что осталось от некогда могучего Меча Сатаки. Эти люди — чернорабочие войны, они привыкли зарабатывать себе на жизнь копьем и мечом. Настал час их последней битвы.

Солдаты гнали перед собой перепуганных глупцов, горожан, посланных на заклание своим Пророком. Сотни и сотни фанатиков сатакийцев находили свою смерть под мечами наемников.

Еще одна толпа — уже более или менее организованная. Времени на размышление нет, и Кейн, пришпорив Энджела, пустил своего скакуна галопом.

Закрутилась адская карусель из сверкающей стали, света факелов, искаженных ненавистью и болью лиц, израненных, изувеченных тел.

Кейн вгрызался в толпу, методично поднимая и опуская меч, даже не глядя на результат. Так опытный жнец не смотрит, как ляжет скошенный сноп пшеницы, зная, что верная рука и серп не подведут его. Все новые и новые люди бросались на него. Их кулаки, копья и клинки рвали в клочья кольчугу и кожу на его теле. Пущенный кем-то камень сбил с его головы шлем. Двое фанатиков в самоубийственном порыве сорвали с его предплечья щит. Карсультьяльский меч сверкал в левой руке Кейна, а в правой он сжимал изогнутую кавалерийскую саблю. Не бой, состоящий из выпадов и блоков, атак, защит и контратак, вел он в ту ночь. Нет, он просто выполнял тяжелую монотонную работу солдата-мясника. Убивать, убивать, убивать. Убивать до тех пор, пока смерть не положит конец холодной ярости своего верного слуги.

Один за другим падали замертво люди генерала. В душе Кейна не осталось места ни для скорби, ни для злости или ненависти. Чувство — это лишняя трата сил, а он сейчас был сосредоточен лишь на одном — на том, чтобы успеть уничтожить как можно больше врагов.

Лишь горстка солдат и офицеров пробилась вместе с Кейном к стенам Седди. Но сколько каждый погибший унес с собой сатакийцев, оставалось лишь догадываться.

Реки крови и груды трупов отметили путь армии Кейна. Стражи Сатаки и жрецы Сатаки, крестьяне и горожане — единство фанатиков, теперь всех их объединила смерть.

Одно желание влекло Кейна вперед — найти Ортеда и голыми руками вырвать у него из груди черное сердце. Но ни среди сражающихся сатакийцев, ни в руинах крепости Пророка не было видно. Страшная ярость охватила Кейна. Пророк Сатаки поступил так, как поступил бы самый обыкновенный главарь разбойничьей шайки. Послав своих верных подданных удерживать подступы к Седди, сам он преспокойно скрылся, захватив с собой столько золота и драгоценных камней, сколько мог унести на себе здоровый мужчина.

Нет, с этим Кейн смириться не мог. Одно дело — погибнуть в бою под натиском численно превосходящего противника; совсем другое — умирать, зная, что человек, чье безумное предательство погубило тебя и твоих друзей, целый и невредимый скрылся от возмездия.

Усталость и дюжина ран ослабили натиск Кейна. Он был львом, на которого напала несметная стая крыс. Сколько вокруг себя он ни убивал, на их место вставали все новые и новые враги. Скоро этому должен был наступить конец.

В какой-то момент Кейн понял, что перед ним у стен Седди появились новые противники. Передовые отряды Объединенной Армии пробились к центру города, и теперь Кейн столь же методично, как он рубил сатакийцев, вступал в схватку с куда более серьезными противниками — солдатами Джарво.

Вот атакующие полки окружили крепость, проутюжив толпы сатакийцев. Вот пали под мечами и саблями нападающих последние соратники Кейна. Вот последний раз заржал и рухнул верный Энджел. Кейн едва успел соскочить с седла. Оказывается, благородное животное даже в кошмаре битвы пощадило метнувшегося прямо под копыта ребенка. За свое благородство израненный конь поплатился жизнью: мальчишка ткнул ему в брюхо обломок копья. В следующий миг меч Кейна рассек мальчишку надвое.

На мгновение толпа сомкнулась над ненавистным еретиком и мятежником. Отчаянным усилием Кейну удалось пробиться к стене. Повернувшись к ней спиной, он стал медленно продвигаться вдоль каменной вертикали, не видя, впрочем, особого смысла в своих действиях. Оставшись без коня, он был обречен. Все должно закончиться в течение нескольких минут.

Отчаянный приступ ярости охватил его при виде уже подзабытого лица со страшным шрамом на щеке. Джарво!

Кейн громко прокричал слова проклятия. Противник узнал его в свете пламени.

Джарво — верхом, в доспехах, в окружении верной охраны — изо всех сил пробивал себе дорогу к Кейну. Теперь ему не составит труда смять, изрубить на куски своего давнего противника.

Эх, если бы поблизости оказался оставшийся без седока конь… Нет, никакой надежды. Словно волка, его со всех сторон обложили своры собак и вооруженные луками и копьями охотники. Последним броском еще можно отправить на тот свет несколько лающих псов, но против их хозяев он уже бессилен.