Раздался выстрел.

– По местам! – закричал Лежон и протрубил сбор. Он протрубил его три раза, как будто хотел вызвать резервы. Очевидно, наш форт был загадкой для туарегов. Огонь возобновился и стал усиливаться. Тут я заметил, что в тактике туарегов произошло зловещее изменение. Под прикрытием сильного огня с вершин холмов они ползли вперед, окапывались в песке и за камнями и открывали огонь. Они подползали все ближе и ближе. Они готовились к новому штурму.

Я бегал от одной амбразуры к другой и останавливался только, чтобы выстрелить. Время от времени я видел, как попадал в одну из бегущих или ползущих фигур. Лежон был как одержимый. Он заряжал свою винтовку и бешено стрелял, бегая от одной амбразуры к другой, с одной стороны форта на другую… Почему с одной стороны на другую?.. Заряжая, стреляя и вновь заряжая винтовку, я тупо повторял этот вопрос. Оглянувшись, я понял причину. На стенах справа и слева от меня не было ни одного защитника. Лежон бегал от одной стены к другой. Он защищал обе стены сразу.

Кто-то еще стоял у стены, противоположной моей. Я быстро оглянулся. Это был не Майкл… Только Лежон, Сент-Андре и я остались на ногах. Это был конец…

Майкла больше не было, и я последую за ним… Вставляя новую обойму в раскаленную винтовку, я снова оглянулся. У противоположной стены никого не было.

– Обе стены, черт побери, – на бегу кричал Лежон. – Стреляй с обеих стен, собака!

И я бросился к противоположной стене и выпустил по одной пуле из каждой амбразуры. Затем я бросился назад и стрелял с противоположной стены. Так Лежон и я держали форт Зиндернеф против тысячи туарегов. Жутко подумать – Лежон и я…

Когда я совершенно обессилел, задыхался, как загнанная собаками лисица, обливался потом и почти ослеп от невероятного напряжения и жары, огонь неприятеля вдруг ослаб и прекратился. Наступила полная тишина. Эта тишина после часов непрерывной стрельбы была ужаснее самой сильной перестрелки.

– Ступай вниз! – заорал Лежон. – Свари кофе и суп и тащи сюда! Если услышишь выстрел, беги назад. Они могут снова напасть каждую минуту… Если мы удержим их до темноты, мы спасены. Живее, скотина! – заревел он, потому что я не двигался. Я стоял и смотрел на Майкла, лежавшего лицом вниз в луже крови. Я с трудом заставил себя спуститься по лестнице. Когда я спускался, я услышал, как Лежон трубил отбой и громко выкрикивал всякие приказания воображаемым защитникам форта. Спотыкаясь, я вошел в кухню. Он, кажется, сказал: «Если мы удержим их до темноты, мы спасены»… У меня не было никакой охоты быть спасенным… Ведь Майкл был убит.

Когда я зажигал керосинку, мне показалось, что я услышал выстрел. Я выбежал вверх по лестнице и увидел, как Лежон устанавливал в амбразуре чей-то труп. Только одно тело спокойно лежало на месте. Это было тело Майкла. Вероятно, я ошибся, когда мне послышался выстрел. Во всяком случае теперь все было тихо, и Лежон, повернувшись спиной ко мне, устанавливал мертвеца и вкладывал ему в руки винтовку.

Я повернулся и спустился вниз – к выполнению своих обязанностей. Подложил хворост и дрова под котел с супом и зажег керосинку… Огонь медленно разгорался, и, смотря на него, я представил себе, как Лежон устанавливает тело Майкла в амбразуре. Может быть, Майкл не убит, а только тяжело ранен… Эта мысль была невыносима. Ведь, может быть, его жизнь можно спасти, если позволить ему лежать. Не все же были убиты наповал, хотя многие умирали сразу, как только их поставили.

Не было никаких причин Лежону жалеть Майкла. Но он был моим братом, я его любил, я не мог позволить, чтобы Лежон швырнул его тело, как мешок с картофелем, в амбразуру… Ведь, может быть, я смогу спасти его жизнь. Я повернулся и бросился вверх по лестнице… Но ведь это же мятеж! – мелькнуло у меня в голове. Неужели я откажусь от повиновения моему начальнику и буду указывать, что ему делать и чего не делать в форту, которым он командует?

Ладно, мятеж – так мятеж! Когда я бежал по лестнице, я вспомнил о последней просьбе Майкла. Письма и маленький пакет. Я должен их получить. Я скажу Лежону: «Я буду драться до последнего и беспрекословно слушаться ваших приказаний, но не трогайте моего брата оставьте его тело мне».

Ведь теперь все переменилось. Лежон и я были единственными, оставшимися в живых. Мы прошли через весь этот ад и вдвоем против тысячи защищали форт. Может быть, теперь он будет человечнее…

Когда я вышел на крышу, я увидел, что Лежон наклонился над телом Майкла. Он расстегнул его рубаху, вырвал подкладку из его кепи, снял его пояс и сорвал с него мешочек. У ног Лежона лежало три или четыре письма и разорванный конверт. В руках у него был маленький пакет, завязанный веревкой и запечатанный сургучом. Я бросился к нему, задыхаясь от ярости. Каким прохвостом, каким мерзавцем надо быть, чтобы грабить мертвого, грабить солдата, который дрался плечом к плечу с ним, человека, который спас его жизнь еще до начала битвы.

– Значит, у него не было бриллианта… Он не знал, что я хотел сказать, так, что ли? – издевался Лежон, держа в левой руке пакет и открытое письмо.

– Вор! Мерзавец! – заорал я и в следующую секунду увидел вплотную к своему лицу дуло его револьвера.

– Назад, свинья! – зарычал он. – Назад тебе говорят!

Еще одно движение, и я был бы убит. Я ничего не имел против этого, но сперва хотел сказать ему два-три слова. Я отступил назад, а он опустил револьвер и улыбнулся.

– Я не слыхал, чтобы порядочные люди грабили убитых после боя, Лежон, – сказал я. – Я думаю, что это делают только женщины туарегов, самые худшие из их женщин… Таким ворам, как вы, место не в легионе, а в трущобах Парижа… Карманник!

Лежон оскалил зубы и рассмеялся.

– Хорошенькая речь для вора – специалиста по бриллиантам, – зарычал он. – Может быть, ты хочешь высказать еще какие-нибудь замечательные мысли? Не хочешь… Ладно, помнишь я обещал тебе, что своевременно тобой займусь? Так вот, теперь я тобой и займусь… Я пристрелю тебя на месте. Впрочем, я постараюсь, чтобы ты сразу не умер. Для начала я тебе пущу несколько пуль в живот… Не думай, что ты мне нужен. Туареги сегодня атаковать не будут. Они ликвидировали моих мятежников, а на рассвете прибудет подкрепление… Тогда тебя и всех этих прочих собак закопают в песке, а мне дадут Крест Почетного легиона, чин капитана и отпуск в Париж… В Париже, мой любезный друг, я продам этот самый пустячок, который ваша шайка так любезно привезла мне в легион, – и он показал пакет, который держал в левой руке.

– Я буду богатым человеком благодаря ему, – и он толкнул сапогом тело Майкла.

Я выхватил штык и прыгнул вперед. В этот самый момент я увидел совершенно невероятную вещь: глаза Майкла были открыты и обращены ко мне.

Майкл был жив! Значит, мне тоже надо постараться остаться в живых… Моя рука со штыком опустилась.

– Хорошо, – сказал Лежон. – Вооруженное нападение на своего начальника… В присутствии неприятеля! Великолепно! Это дело подлежит военному суду, и я сам буду военным судом… Я нахожу тебя виновным и приговариваю к смертной казни… Приговор я сам приведу в исполнение здесь же… – И револьвер медленно стал подыматься.

– Вот так…

В этот момент рука Майкла внезапно схватила ногу Лежона. Лежон потерял равновесие и выстрелил в землю. Оглушенный, ослепленный и не помнящий себя от бешенства, я бросился на Лежона и глубоко всадил в него штык. Я споткнулся, и штык вырвался у меня из руки.

Когда я пришел в себя, я увидел, что Лежон корчился в предсмертных судорогах. Рукоять штыка торчала из его груди, а штык был в его сердце.

Лежон был мертв, а я был мятежником и убийцей! В конце концов я оказался мясником, а Лежон – свиньей.