Вдруг вдалеке мы услышали несколько выстрелов. Хэнк и Бедди мгновенно поставили верблюдов на колени среди скал, мы слезли и взяли винтовки.

– Нельзя, чтобы застрелили наших зверей, – сказал Хэнк мне. – Держи их, сынок, а мы посмотрим, что там делается. – И, согнувшись, Хэнк и Бедди исчезли за камнями. Минуты две спустя они возвратились назад. Они ничего не увидели, и поэтому решили продолжать путешествие. Проехав мили две, мы обогнули высокую, круглую скалу, напоминавшую башню, и увидели страшное зрелище. К акации был привязан труп женщины. Она была страшно искалечена… По-видимому, она пасла стадо коз.

– Деревня близко, – сказал Хэнк, и снова мы сошли с верблюдов.

– Здесь мы оставим наших благородных коней, – продолжил Хэнк. – Отсюда пойдем на разведку. Я дал бы доллар, чтобы первым увидеть этих прохвостов.

Мы привязали верблюдов к деревьям и пошли, рассыпавшись стрелковой цепью, как сотни раз ходили в атаку на маневрах. Наконец мы подошли к совершенно пустой деревне. Ее дома выглядели, точно стояли здесь тысячи лет. В эту деревню мы осторожно вошли и стали осматривать один дом за другим. В одном из них лежал раненый араб. Когда мы вошли, он вынул из-за пояса гнутый кинжал и замахнулся на нас.

– Мы друзья, – сказал я по-арабски. – Скажи нам, что случилось. Мы хотим тебе помочь.

Дигби тоже заговорил, и араб успокоился. По-видимому, он понимал все, что мы говорили, и мы понимали его настолько, насколько говорящий по-английски француз мог бы понять девонширского землепашца. Вот что он рассказал.

Женщина, пасшая коз, увидела приближение банды туарегов (араб назвал их «забытые Богом» и «закрытые плащами»). По глупости, а может быть, из геройства, она взбежала на скалу и крикнула об этом какому-то юноше, который работал поближе к деревне. Потом оба они бросились бежать, но женщину туареги поймали. Юноша поднял деревню на ноги, и все мужчины бросились с винтовками на скалы, рассчитывая принять бой с туарегами. Женщины и дети бежали в овраг позади деревни. По этому оврагу они надеялись добраться до того тайника, в котором обычно прятались.

Несколько юношей было послано предупредить верблюжьих пастухов. Наш рассказчик был в числе пасших. Они не успели собрать все свое стадо и погнать его в убежище, как на них налетели туареги. Туареги дали залп и набросились на верблюдов. Его они сочли убитым и потому не тронули. Когда он пришел в себя, то увидел, что, кроме трупов остальных пастухов, на месте стычки не осталось ничего. Тогда он приполз сюда, потому что хотел умереть в своей хижине.

Теперь туареги разбили поблизости лагерь и, по-видимому, наслаждались заслуженным отдыхом. Мужчины деревни, видимо, все еще сидели на камнях и ожидали нападения, женщины и дети прятались в овраге, а верблюды были захвачены. Судя по тону рассказчика, было бы не так ужасно, если бы верблюды были спрятаны, а женщины и дети захвачены туарегами.

Мы объяснили положение Хэнку и Бедди.

– Безопасный спорт и сочетание дела с развлечением, – заявили они и добавили, что нам следовало бы доставить туарегам еще какое-нибудь развлечение.

Мы устроили военный совет и решили послать раненого к остальным жителям деревни с сообщением, что мы их друзья. Мало того, мы враги туарегов и возвратим им их верблюдов, и не только их верблюдов, но и тех, которые принадлежали туарегам, если у них хватит храбрости нам помочь и они будут нас слушаться.

Когда раненый понял, что мы хотим ему помочь, он сразу перестал думать о том, что умирает. Ему сделалось лучше, и он встал. У него была прострелена грудь, но я думаю, что легкие задеты не были, потому что изо рта у него кровь не текла. Выпив воды и проглотив пилюлю, которую дал ему Дигби, уверяя что она совершит чудеса (боюсь, что эти чудеса не были подходящими для него), он шатаясь вышел из хижины. Стоя у входа, он осмотрелся и начал руками подавать какие-то сигналы. По-видимому, со скал кто-то ему ответил, хотя мы этого не видели. Через некоторое время он ушел и исчез в овраге. Он возвратился с огромным грязным косоглазым арабом, которого представил нам как старшину деревни Аззигиг.

Старшина был насмерть перепуган. Он совершенно ошалел, увидев четырех французских солдат, из которых двое говорили с ним по-арабски и предлагали ему с оружием в руках выступить на защиту Аззигига, домашнего очага и высшей справедливости. Сам он, по-видимому, думал, что следовало благодарить Аллаха за то, что все обошлось так легко, ничего не предпринимать и молиться, чтобы туареги поскорее ушли и перед уходом не сожгли бы деревни, не перебили бы коз и не начали бы охоту за мирными жителями.

Когда я спросил его, не огорчает ли его гибель замученной туарегами женщины, расстрелянных пастухов и потеря всего стада верблюдов, он ответил, что, по-видимому, такова воля Аллаха и против этой воли спорить не приходится. На это я указал ему, что наше прибытие также было волей Аллаха, и то, что туареги вместо того, чтобы ехать дальше, разбили лагерь, также совершалось по приказанию свыше. Он задумался и сказал, что пойдет переговорить со своими братьями. Он ушел и вскоре вернулся с депутацией невероятно грязных и подозрительных арабов. У них был такой вид, будто они не поверили его словам и пришли лично, чтобы убедиться в его правоте.

– Ну и ну, – заметил Бедди. – Вот хулиганы! Нигде таких не видел.

– Хороши, нечего сказать, – согласился Хэнк.

Я обратился к ним с речью и предложил им проучить туарегов. Я попытался припомнить все арабские слова, чтобы доказать этим фаталистам, что они имеют такое же «право на существование», как туареги. Словом, по мере сил и возможности произнес митинговую речь, упирая на необходимость возвратить верблюдов и указывая на то, что волю Аллаха они узнают, если последуют за нами и попробуют быть храбрыми.

Дигби добавил:

– Если вы струсите, то мы нападем на них одни, но те, кто нам помогут, будут участвовать в дележе добычи.

Добыча состояла из великолепных винтовок и самых прекрасных верблюдов. Поэтому арабы призадумались. Наконец они заявили, что если мы действительно будем сражаться за них, то они нам помогут. Кроме того, они выговорили себе всю добычу, за исключением двух верблюдов. На это мы согласились.

Мы немедленно отправились на разведку. Туареги, совершенно уверенные в своей безопасности, зажгли костры и легли отдыхать, поставив одного человека охранять своих верблюдов и двух охранять захваченных животных. Туареги, охранявшие верблюдов, вели себя не как часовые, а как пастухи. В самом деле, чего им было бояться. Жители деревень никогда не атакуют туарегов Хоггара. Это просто не принято. Они заботились только о том, чтобы верблюды сами не ушли куда-нибудь. Кроме того, они хотели отдохнуть перед походом на следующие деревни.

Наш план был совершенно прост. Полдюжины избранных героев Аззигига должны были расправиться с ленивыми пастухами. Проделать это, по возможности, без шума. Потом все винтовки Аззигига должны были дать залп по лагерю туарегов с возможно более короткой дистанции. Кода туареги бросятся в овраг, а они несомненно это сделают, чтобы укрыться от огня противника, в их тылу неожиданно должна была появиться вся французская армия в полной походной форме. С трубачом, вызывающим на бой новые батальоны.

Надо сказать, что жители деревни вели себя великолепно. Они были прирожденными воинами, и мы придали им бодрости. После громового залпа, данного с дистанции в сорок метров, они бросились на туарегов как одержимые. Когда мы четверо внезапно появились сзади, разбойники совершенно растерялись и мгновенно были окружены.

Жители деревни в несколько минут отплатили за обиды, которые столетиями наносили им и их предкам горные разбойники. Их было шесть человек на каждого туарега, и они знали, что за ними стоим мы. Поэтому они быстро расправились со своими противниками… Нам, конечно, не удалось спасти туарегов, да мы и не собиралась этого делать: все же нам удалось избавить побежденных от пытки.

Результатом этого боя было то, что мы уехала из Аззигига на великолепных верблюдах мехари, одетые в полные костюмы туарегов, специально вышитые для нас благодарными деревенскими дамами. Жители деревни не знали, как нас отблагодарить. Они сделали все, что могли. Дали нам лишнего верблюда, нагруженного провизией и водой, и проводника до следующей деревни или оазиса на нашем пути.