— Мэр, мы на небесах?

— Я подозреваю, что в аду! — ответил Барнабе, точно не зная, где они находятся.

После этого они подняли головы и наконец-то разглядели, что тот, кто их избил, и был скотиной, недавно находившейся на вершине монумента Независимости. И тогда они совершили удивительный поступок. Они упали на колени и склонились к земле. Было такое впечатление, будто они благодарят Бога, что еще остались в живых.

Профессор Журема беседовала с Моникой. Шум стоял невыносимый, но мне удалось прочитать то, что было написано у них на губах: «Они все затеяли». «Какая глупая интерпретация», — подумал я. Это были женщины, переевшие романтизма, видевшие то, чего не существовало. Я мгновенно отбросил идею о том, что эти двое непочтительных учеников сознательно применили технику для вытаскивания самоубийцы из «петли».

Мои мысли пролетали со скоростью света. Мне не удавалось прервать их. Я начал бомбардировать себя такими вопросами: «Разве они не лишены академической культуры? Разве они не говорят навязчиво? Разве они способны подумать о последствиях своего поведения? Как же они могли превзойти всех присутствующих и использовать эту стратегию, чтобы спасти его?»

Я пристально посмотрел на их колени, называя номер «одиннадцатый». Я получил эмоциональный удар. Окна моего мозга открылись. Трудно преодолеть стену предрассудков, но я их превзошел и рассмотрел по ту сторону границ воображения. Я начал вспоминать их поведение и рассматривать его под другими углами. Наконец-то я понял, что пустые увещевания не спасли бы самоубийцу. Благодаря способу, которого я раньше никогда не встречал, они спровоцировали самоубийцу, вызвав у него прилив гнева и заставив выйти из состояния самобичевания.

Они не применяли философских слов, как это делал Учитель, чтобы спасти меня и не дать броситься с вершины здания Святого Павла, а использовали ту же страсть, ту же внезапную атаку, ту же способность обезоруживания мозга и уничтожения софизмов. Я сжал голову руками. Я был поражен.

Позже мы узнали, что Краснобай и Мэр не отправили десятерых в могилу, а спасли десятерых самоубийц от падения с моста президента Кеннеди, возле бара, где они напивались. Когда полицейские, пожарники, параврачи, психиатры, психологи и даже духовные лидеры терпели неудачу, когда специалисты исчерпывали свои возможности, они принимались за дело и применяли свою стратегию.

Они были сбродом, провокаторами, но они знали каменистые пути эмоций. На самом деле они заслужили оценку «отлично». Они знали, что жаргон психологов производил маленький эффект и не мог всколыхнуть эмоции того, кто вынес себе смертный приговор без права на защиту. Мои друзья бичевали жертву, чтобы та направила на них свой гнев.

Эти выводы заставили меня глубоко расчувствоваться. Хоть я в прошлом испытал на себе все страдания, характерные для мерзкой и бесплодной полосы депрессии, хоть я и был пустым интеллектуалом, техником в жизни, трусом, бесчувственным мыслителем, который любит свой комфорт и терпеть не может компрометировать свой имидж, держа пари с другими. Как утверждал Учитель, мы все — скрытые специалисты. Возможно, я, и это наверняка так, был участником похоронной процессии.

Молодой человек, сошедший с монумента, был опьянен яростью. Он хотел вырваться, чтобы продолжить избивать их. Внезапно я властно произнес:

— Почему вы избили того, кто вложил в вас все, что у него было? Почему вы надавали пощечин тому, кто подарил себя вам и полюбил вас, не зная вас?

Я говорил таким пронзительным голосом, что молодой человек замер в недоумении. Толпа тоже успокоилась. Я продолжил:

— Вы не заметили, что они провоцировали ваш гнев сознательно? Вы не поняли, что они разумно заставили вас ненавидеть их, чтобы вы не ненавидели себя? Вы наложили на себя наказание, однако они спровоцировали у вас эмоциональную тошноту. Вы так ничего и не поняли? Они продали вам запятую, чтобы вы продолжили написание собственной жизни.

Молодой человек, который сошел с монумента, как лучик, вышел из ада гнева на небеса озабоченности. Его имя было Фелипе, его прозвище — «Разрушитель», которое он получил за свое необузданное поведение на рингах. Он всегда неистово набрасывался на своих противников, пока не был нокаутирован превратностями жизни. Наступает день, когда всякого человека жестко нокаутируют, но Фелипе не хотел признавать своего поражения. Человек, который всегда был неистовым с остальными, не мог быть иным с самим собою.

Боксер погрузился в размышления и сделал вывод, что двое провокаторов послужили для него спарринг-партнерами, превратившись в боксерскую грушу, но при этом они не использовали никакой защиты.

Охваченный аурой чувствительности, он пристально посмотрел на Бартоломеу и увидел фиолетовый ореол вокруг его левого глаза и сильно кровоточащую бровь. Кровь текла по его глазам и по лицу. У Мэра распухли губы и кровь текла из правого уголка рта. У него также кровоточила челюсть.

Бывший самоубийца сник. Он начал плакать, громко всхлипывая, не боясь собравшихся, не боясь критики, не боясь собственных чувств. Публика, присутствовавшая при этой сцене, оставалась в полном молчании. Каждая слезинка передавала ту волнующую боль, которую переживал молодой человек.

Как и предупреждал нас Продавец Грез, у каждого человеческого существа есть свои причины для душевного расстройства. Жизнь циклична. Нет ни гигантов, ни героев, которые бы жили всегда. У каждого человеческого существа есть свои причины, чтобы поплакать; одни — влажными слезами, а другие — слезами, скрытыми от глаз общества. У Разрушителя были свои слезы. Их было немало. Но он вышел из сферы саморазрушения, чтобы войти в возвышенные сферы нежности.

Решившись на редкий по своей трогательности жест, он подошел к Мэру и Краснобаю и надолго обнял их. У Бартоломеу и Барнабе действительно не было семьи, пока они не встретили нас. Они растаяли от такой нежности. Фелипе припал своей грудью к их груди. Он был уверен, что ничто и никто не заставит его отказаться от смерти, но встреча с двумя очарованными жизнью сумасшедшими, которые торпедировали его убеждения, все изменила.

За объятиями последовали поцелуи. Все трое плакали. Слезы и кровь смешивались, как чернила для написания новой жизни. Я впервые видел, как чужие люди плакали и целовались, и это явление переходило границы всякой логики, ибо оно не было предусмотрено учебниками социологии и психологии, но, возможно, было описано в учебнике Продавца Грез.

Сразу же после этого Разрушитель добрался до профессора Журемы, обнял ее и поцеловал таким же образом.

— Спасибо за оплеухи, бабушка.

Профессор Журема тоже стояла с глазами, полными слез. Она почувствовала, что ради подобных событий стоило следовать за незнакомым и загадочным человеком. Ей уже доводилось блистать в зале студенческой аудитории; теперь пожилая женщина с испещренным морщинами лицом, даже зная, что ей недолго оставалось жить, блистала в социальном театре. Она стала продавщицей грез, чего она всегда желала.

Бартоломеу и Барнабе, применяя такую стратегию, чтобы спасти самоубийц с моста президента Кеннеди, получали оплеухи, а порой и настоящие побои. Цена была высока. Дважды им приходилось госпитализироваться. Трижды у них были переломы.

После того как Фелипе попросил у них прощения, наступила моя очередь сделать то же самое.

— Простите меня за то, что я вас осуждал.

Краснобай на этот раз пощадил меня.

— Я бы поступил так же, если бы был на вашем месте, — заявил он и, повернувшись к Фелипе, попросил у него прощения: — Простите меня за то, что я вывел вас из себя. И, непочтительный, он пошутил: — Я уже был похоронен, а вы меня едва не отправили на кладбище.

Мы улыбнулись. Мэр поправил себя:

— Вы искривили мне рот, дорогой мой. Мне теперь придется час не жевать.

Обстановка была настолько располагающей, что Фелипе рассказал о некоторых причинах своего отчаяния.

— Я — боксер-профессионал. Меня наказали на шесть месяцев за употребление медикамента, считающегося допингом. Меня уничтожила пресса. Отец, мой большой друг, страшно переживал весь этот ужас и умер от скоротечного инфаркта через два месяца после того, как меня наказали. Неделю назад я собирался жениться, но потерял почти все свои деньги в акциях на бирже ценных бумаг. Я потерял мои деньги и мою невесту…