В начале общения с Жоау Витором я заставал его в конвульсивных приступах от передозировки. Я страшно паниковал, думая, что он умрет у меня на руках. Я вкладывал в этого юношу всю свою душу. У нас были встречи под виадуками, где он спал. Порой мы беседовали с ним с восьми вечера до четырех утра.

Я был счастлив за него и начал мечтать, что он тоже станет учеником Учителя. Я знаю, что он бы не стер своего прошлого, связанного с наркотической зависимостью, но мог бы восстановить его. Я стал мечтать, что свобода словарных страниц могла бы быть запечатлена на страницах его жизни. Но задание было крайне рискованным. Аресты, которым Жоау Витор подвергался за маленькое количество наркотиков, и полицейские участки, где его допрашивали, никак нельзя было сравнить с учреждением, которым руководил Фернанду Латару.

Кроме Жоау Витора, были и другие наркозависимые, которые следовали за Учителем. Они понемногу узнавали, что можно было впрыснуть приключения в вены, не используя никакого вида наркотиков, достаточно было ходить с Бартоломеу и Барнабе. Но приключение на Острове Демонов было западней.

Мне не хотелось оставлять в заблуждении Жоау Витора, но я колебался даже при наличии гарантий безопасности, даваемых директором. Нужно было продемонстрировать, что мне небезразлична человеческая боль. Нужно было вырваться из статуса интеллектуала и показать мою человечность, но я продолжал сомневаться.

Чувствуя, что я загнан в угол, я задумчиво покачал головой. Моника, Саломау, Димас и Эдсон, которые склонялись к осуществлению этой задумки, подбадривали меня. Бартоломеу, сообразив, что я все еще колеблюсь, снова спровоцировал меня, воскликнув:

— Если бы великий Юлий Цезарь был директором этого театра, он бы организовал незабываемое действо!

— Да! Если бы мной руководил император сценических искусств, я бы разжег огонь в этом учреждении изнеженных людей! — сказал Мэр.

По-прежнему неуверенный, я все-таки решил принять вызов. И, как только это произошло, немедленно появился свет. Зажегся мой животный инстинкт. «Эго будет моей великой возможностью отомстить этим жалким пустомелям. Они унижали меня, превращали меня в ноль, насмехались надо мной, и вот теперь они за все заплатят», — подумал я.

— Хорошо, я согласен! — подтвердил я под аплодисменты толпы и добавил, лукаво улыбнувшись: — Я совершу это путешествие и подготовлю героев к невероятным ролям.

Все остались счастливы. Двое друзей похлопывали меня по плечам. Они попались в мою ловушку. Но в глубине души я боялся попасть в свою собственную ловушку.

Глава 29

Нам угрожают на Острове Демонов

Чтобы написать сценарий театральной пьесы, которую мы будем ставить на Острове Демонов, я внимательно выслушал рассказ о некоторых эпизодах из жизни Бартоломеу. Мне хотелось понять процесс формирования «мышиной» травмы и причину этой травмы, которая начала затмевать его подобно призраку. Болтун говорил и говорил, часто возвращаясь к началу, преувеличивал, притворялся, а я тем временем делал пометки. Искренне скажу, что мне пришлось проявить ангельское терпение. Работая над сценарием, я подготовил свои западни — как для уличного философа, так и для политика из забегаловки.

Создав своих персонажей, я думал о том, что они, разумеется, будут изгнаны, им будут угрожать, их зажарят или, возможно, они даже «будут съедены заживо» толпой уголовников. Ясно, что мне не хотелось, чтобы это зашло так далеко, но признаюсь, что я мечтал о незабываемых уроках. Это был мой великий шанс заменить Учителя и учить по-своему этих непослушных и неконтролируемых учеников. Я знаю, что совершил множество ошибок как преподаватель, но мой авторитарный инстинкт пробудился, я выпустил когти, а вместе с ними мою несознательность, и начал ставить пьесу в сознании.

Но одно дело — написать сценарий, а другое — репетировать с персонажами. У меня чуть было не случился сердечный приступ. Они не украшали текст, но зато создавали несуществующие диалоги и бесконечно шутили. Нужна была дисциплина, причем даже не для спасения. Мы репетировали под виадуками, на площадях, на улицах.

— Режиссер, я удивляюсь, — заявил Краснобай, восхваляя себя передо мной. — Я понял, что являюсь актером с тонким талантом.

— Если бы режиссеры Голливода узнали обо мне, я бы занял место Томика, Ниришки и Чаплина, — сказал Мэр.

— Не Голливод, а Голливуд, — поправила его Моника.

— Хорошо, я знаю, дорогая Моника, но политик моего уровня должен говорить так, как говорит народ, — не смутившись, ответил он.

— Чаплин уже давным-давно умер, — напомнил Саломау.

— Умер? Но не в моем сердце, Саломау, — вышел из положения плут.

Эдсон казался заинтригованным. Он знал, что Мэр бредил, говоря, что Том Круз, или «Томик», был его другом, но никогда не слышал о другом персонаже.

— Кто этот Ниришка? — стал допытываться Эдсон.

— Вы не знаете Роберта Де Ниро, человека чудес?

После того как мы в течение недели репетировали, нашу группу посадили в лодку и отправили на знаменитый Остров Демонов. Присутствовали все самые верные ученики, включая и прекрасную Монику. Хотя мы и советовали ей остаться из-за непредвиденного риска, которому она могла бы подвергнуться перед этими сексуально озабоченными мужчинами, девушка настояла на том, чтобы ехать. Лодка, которая отвезла нас, была старой посудиной, приспособленной для сотни человек. Сиденья были из дерева. Коричневая краска облупилась. Моторы устало хрипели. На борту находилось пятеро охранников.

Наши волосы развевались на ветру, мягко прикасаясь к нашим глазам и даря нам приятные ощущения. Морской бриз наполнял благоуханием наши ноздри и врачевал нас от зловонных запахов мрачных виадуков. Старая посудина разбивала гордые валы, порождая маленькие волны, которые растворялись у нас перед глазами. Этот день казался незабываемым. И он действительно таковым был. Не зная о той пустыне, которая его ожидала, Бартоломеу заметил:

— Ах! Я обожаю роскошь.

— Я заставлю публику плакать, — вставил Мэр.

Рулевой, услышав эти слова, потер нос и согласился:

— Все уходят в слезах с этого проклятого острова, друзья.

Я почувствовал, как комок подступил к горлу. Усталость от репетиций омрачала мое настроение, заставляя меня осознать, что мы едем не в театр, а на бойню. Наблюдая за островом издалека, я почувствовал, как забилось сердце. Я подозревал, что там проливалось множество слез. Я повернулся лицом к маленькому порту, из которого мы вышли, и убрал волосы с глаз, чтобы увидеть континент, который прощался с нами. Будучи пессимистом, я задался вопросом: «Неужели я на него больше никогда не ступлю?»

Я отнюдь не был ни человеком-оптимистом, ни преподавателем-оптимистом. Увы, пессимизм — любимая диета большинства интеллектуалов. Мы с уважением относимся к боли и нищете. Оптимизм, как мы не раз думали, годится д ля глупых гонцов, оторванных от действительности. Но в тот день у меня были конкретные причины, чтобы балансировать на лезвии пессимизма. Интуиция подсказывала мне, что моим планам не суждено осуществиться. По мере того как мы приближались к острову, мое сердце и легкие теряли спокойствие, частота сердцебиения и вдохов возрастала, я умолял свой мозг быть рассудительным и хотел… отступить. Но как? Вплавь? Весь в напряжении, я продолжал думать: «Где была моя голова, когда я принимал предложение?»

Вокруг Острова Демонов не было пляжей, только скалы, которые поднимались почти на высоту десяти метров. Волны с яростью обрушивались на скалы, производя оглушительный шум. Унылый пейзаж, лишенный жизни, обнаруживал разоренную прибрежную растительность, как и души, помещенные там.

Вверх простиралась каменная стена высотой в пятнадцать метров. Политические заключенные и заговорщики содержались там в прошлом. Как и в случае с Великой Китайской стеной, страх служил мотивацией для великих строек. После серьезной реформы величественное строение превратилось в тюрьму с повышенной системой безопасности, в наиболее почитаемое и наиболее наводящее страх учреждение в стране. Тем не менее вырисовывался парадокс. В тюрьму были заключены тела, а не умы. Мысли никогда не подчинялись бетону и не сгибались перед железом, то есть перед решетками, засовами или кандалами.