Между кулисами и сценой висел старый красный занавес, порванный по бокам и в центре. Постепенно толпа стала заполнять зал. Уголовники входили, недовольно переговариваясь. Мы слышали некоторые из их ругательств:

— Уйдем отсюда! Зачем нам эта ерунда!

— Театр для девчонок!

— Открывай сейчас же этот дерьмовый занавес!

Услышав оскорбления и поняв, что нас ожидает бочка с порохом, я почувствовал горячие приливы, подобные тем, что появляются у женщин во время менопаузы. В то же время мой мозг сжался и я был не в состоянии мыслить. В боковых коридорах толпились тридцать сверх, меры вооруженных охранников. Учитель, директор тюрьмы, трое надзирателей, двое общественных помощников и один психолог сидели в первом ряду с левой стороны. El Diablo и Щебень, как и другие вожаки преступного мира, сидели в первом ряду с правой стороны.

Уголовники стали еще больше возмущаться.

— Если мне не понравится, я кого-нибудь убью! — прорычал El Diablo под аплодисменты собравшихся.

— Если мне не понравится, я съем печенку каждого актера, — проворчал Щебень.

У них был приступ ярости, потому что они поняли уловку директора, рассчитывавшего сдержать бунт с помощью театральной пьесы. Поскольку в пьесе речь шла о создании призраков в человеческом мозгу, я подумал, что одна лишь игра актеров недостаточна для того, чтобы объяснить суть дела. Я почувствовал, что пьеса нуждалась в ведущем, и решил стал таковым. Поэтому я вышел на сцену до начала спектакля и взял микрофон, собираясь дать краткие пояснения к пьесе. Наивный, я только позже заметил, что попался в собственную ловушку.

Поскольку я пребывал в нерешительности, Мэр подтолкнул меня, и я, пройдя сквозь занавес, внезапно оказался на сцене. У меня опустилась рука с беспроводным микрофоном. Меня стали освистывать. И, пользуясь выражением наших друзей, заключенные закричали без остановки:

— Давай, начинай, мудак!

Пытаясь собраться с духом, я вспомнил то время, когда мои ученики дрожали передо мной от страха, вспомнил гробовое молчание на экзамене. Поэтому я повысил голоси начал выступление. Но уголовники не уважали никакую власть, только револьверы и автоматы.

— Я хочу поблагодарить директора Фернанду Латару за приглашение.

Когда я упомянул имя директора, они чуть меня не проглотили. Они зарычали, как хищники при виде слабой добычи. Похоже, у них был план «Б». Они перешли бык столкновению с охранниками и, хотя некоторые были бы ранены, завладели бы оружием. Это была бы катастрофа. Эти люди совершали серьезные преступления, и, испытывая биологические потребности гарантированного выживания на этом проклятом острове, они напрочь утратили умственные, эмоциональные и культурные потребности. Это были растоптанные, сломленные человеческие существа, которые чувствовали себя подобно мышам внутри водосточной канавы.

Будучи запуганным, я попытался представить участников пьесы, чтобы снизить напряжение.

— Уважаемые зрители, большая честь…

Услышав эти восхваления, некоторые закричали:

— Заканчивай свои кривляния!

Другие заорали:

— Мы тебе сейчас все кости переломаем! Убирайся, дурак!

Таким образом они разжигали свои животные инстинкты, чтобы испортить все, что мы задумали. Отчаявшись, я сразу перешел к тому, что должен был сделать, и вновь заговорил:

— Мне бы хотелось рассказать вам о том, как будет проходить спектакль.

Но никто не был даже чуточку заинтересован в том, чтобы услышать или увидеть какое-нибудь театральное представление.

— Глупый умник! Подхалим!

Расстроившись и понизив голос, я стал искать Учителя, чтобы увидеть, удастся ли мне вытянуть хоть немного его энергии. Но я ничего не увидел. Мое сердце билось так сильно, что пульсация была видна через ткань рубашки. Я хотел бы оказаться в любом другом уголке мира, только не здесь. Все мои обширные знания о насилии и преступности обернулись в пыль. Главные преступники страны находились за стальной решеткой, а я — за решеткой паники. Мы все были напуганы нашими призраками. Мы все были узниками, мы все хотели бежать.

Глава 31

Шокируя психопатов и убийц

Сильно обеспокоенный таким началом, Фернанду Латару, как директор учреждения, попытался навести порядок. Он поднялся на сцену и попросил вести себя как подобает. Вместо того чтобы подчиниться ему, заключенные поднялись и стали стучать ногами по полу. Казалось, помещение вот-вот провалится. Я не знал, убегать или оставаться. Гам стоял невыносимый. Когда полицейские уже собирались накинуться на уголовников, появился призрак, который нанес удар в десять тысяч вольт по всем присутствующим. Это был Бартоломеу.

Бартоломеу возник настолько неожиданно и закричал так громко, что у меня едва не начался сердечный приступ. Директор тоже испугался. Публика, застигнутая врасплох, несколько секунд пыталась понять, что это был за ураган.

На Краснобае был парик с волосами, заколотыми вверх и в стороны, как будто бы взятый из фильма ужаса. Это был парик Моники. Он надел темно-синий костюм, состоящий из юбки и пиджака, и туфли на высоком каблуке. Вещи, которые он использовал, были из времен употребления бриллиантина, взятые взаймы у профессора Журемы. Он был настолько уродливым, вернее, настолько уродливой, что не пробуждал внимания у самых невменяемых мужчин тюрьмы. Тут же на сцену вышел Мэр в парике блондина и, издавая примитивные звуки, стал метаться по сцене вместе с Краснобаем. По сути это была терапия крика на сцене.

Увидев performance^[13] двух бродяг, я потерял дар речи. Что это они делают? Разумеется, они раздували огонь начавшихся беспорядков. Бартоломеу походил на львицу, разрывающую добычу. Создавалось впечатление, что он не знал, где находится, и не имел представления об опасностях, которым подвергался. Я даже представил себе, как хищники из зала разрывают его живьем.

El Diablo и Щебень, заметив, что их товарищи отвлеклись, уставившись на двух сумасшедших, начали задыхаться от негодования. Они окинули взглядом охранников, и в тот момент, когда уже собирались отдать приказ поднимать мятеж, Бартоломеу и Мэр подошли к ним. Они сняли с себя парики, бросили их с яростью на пол и скрестили пальцы. Я понял, что они скрестили пальцы, потому что чувствовали, что умрут.

El Diablo и Щебень остолбенели. Они сразу же успокоились. В париках наши друзья были ужасными, без париков — - страшными. Уголовники подняли правые руки, раскрыли и сжали кулаки три раза. Они предпочли подождать несколько минут, прежде чем начнется кровавая баня.

Тут же кто-то приглушил свет на сцене. Заметив, что зал чуть поутих, Бартоломеу и Мэр, вместо того чтобы тоже успокоиться и отправиться за кулисы, снова надели парики и начали подражать различным животным — от медведей до динозавров. Нельзя сказать, чтобы у них это получалось. Они походили на двух сумасшедших в момент самых страшных приступов.

Фернанду Латару снова сел на свое место. Он был в таком же недоумении, как и заключенные. Он подумал, что, вероятно, пьеса уже началась. Но все это было импровизацией. Некоторые заключенные стали смеяться над «сумасшедшими». Внезапно «сумасшедшие» остановились. Наступила полная тишина. Затем заиграла музыка, от которой волосы встали дыбом, как в фильмах Альфреда Хичкока.

Краснобай медленно пошел к центру сцены, пристально посмотрел на притихших зрителей, словно пожирая их глазами, и издал страшный звук, как будто бы у него разорвалось сердце, как будто бы это было его последним вздохом. После этого он камнем упал на сцену. Он ударился головой об пол и замер. Психопаты, отцеубийцы, грабители, террористы, насильники в изумлении смотрели друг на друга и спрашивали, что это означает.

А тем временем Мэр, который потихоньку ушел за кулисы, вновь появился на сцене, уже с гробом на плечах. Этот реквизит он втайне от меня попросил у одного из надзирателей. Его внешний вид наводил ужас. С трудом уложив Бартоломеу в гроб, Мэр медленно поднял голову и с застывшим взглядом, словно он был главным героем фильма ужасов, разразился потусторонним смехом, сказав при этом: