Мэр, всхлипывая, повернулся к ней лицом и огорченно поинтересовался:

— Откуда ты знаешь?

— Женская интуиция!

Мэр возбужденно стал прыгать, завыл, зарычал, захрюкал и заявил:

— Не сюда, террорист! Не сюда, убийца! Не сюда, педераст!

Присутствующие почти сошли с ума от смеха. El Diablo, вспомнив о теории выпускания газов, стал выкрикивать рекомендации:

— Выпусти газы, психопат.

Находясь в состоянии шока, Мэр сказал:

— Я пытаюсь, hombre de Dios! Но машина заглохла, проход забился, и теория не сработала.

Клотильда не выдержала:

Какое прекрасное высказывание! Жаль, что мышь победила гения!

Учителя забавляли невероятные приключения его сумасшедших последователей. Комическая связь между Бартоломеу и Барнабе была социологическим и философским случаем, не предвиденным в книгах. Я же, всегда угрюмый, проникновенный и рассудительный заведующий кафедрой социологии, должен признаться в том, что впервые освободил свой кишечник и помочился в штаны.

Глава 34

Самое большое удушье истории

Будучи осмеянным Клотильдой, Мэр тоже стоял перед дилеммой. Он не знал, залепить ли ей оплеуху или сделать сальто-мортале, чтобы приземлиться на ягодицы и таким образом наконец-то расплющить захватчика. Он решился на сальто-мортале. Это было отчаянное и мужественное решение.

Он посмотрел вверх, глубоко вздохнул и с непоколебимостью совершил прыжок почти на сорок сантиметров. Вероятно, это было не так уж высоко, но достаточно, чтобы почти убить себя. Таким образом, Мэр пережил самое большое удушье в своей жизни. Это было слишком сильное страдание для одного-единственного мужчины.

Когда его ягодицы с силой стукнулись об пол, он почувствовал, что больше не в состоянии подняться сам. Он был ослаблен, разбит и деморализован.

— У каждого человека есть свой черный день, и он нуждается в помощи, даже от людей, которых он не переваривает, — тихо заговорил Мэр, обращаясь к бабушке.

Он нуждался в помощи Клотильды, бабушки и в моей помощи, чтобы подняться. Мы поставили мужчину на ноги и возвратились на свои места. Обе стороны Сахарной Головки Мэра сильно болели. Чтобы облегчить боль, Мэр стоял, расставив ноги и согнув колени. Он думал, что ему, по крайней мере, удалось уничтожить своего пресловутого противника, поскольку тот успокоился. Осмотрев свой зад, Мэр вздрогнул; его лицо перекосилось от ужаса, оно стало белым, фиолетовым, а потом красным. Случилось нечто невероятное.

Он понял, что мышонок жив. Правой рукой он попытался схватить проклятого зверька и убить его, но ему это не удавалось. В этот момент несчастный мышонок решил возопить. Он двинулся по особой дороге, быстрой и опаснейшей. Настолько опасной, что Мэр сделал еще односальто-мортале, на этот раз на шестьдесят сантиметров, ноне упал. И грубо крикнул:

— Не сюда, бесстыдник! Не вопи, сеньор мошенник!

Никто ничего не понял. Любопытствуя, мы хотели знать, где разгуливал зверек. Клотильда снова угадала:

— Он дошел до метро?

Почти рыдая, Мэр подтвердил:

— Дошел!

«Метро?» — спросили мы в растерянности. Несколько секунд спустя, видя, как сильно расстроен Барнабе, мы поняли их кодированный язык. Мышонок прошелся по ягодицам, нырнул между ногами и выбрался с другой стороны, прямо к запрещенному месту, где находились его половые органы. Крайне озабоченный, Мэр, кусая губы, почта безголосо причитал:

— О, сеньор мерзавец, истукан, захватчик! — И, будучи крайне подавлен, воскликнул: — Уй! Уй! Этот лишенец играет в баскетбол.

Мои друзья и публика в зале покатились со смеху. Психопаты, которые никогда не расслаблялись, впервые запачкали штаны.

Но это не было вершиной кризиса. Наихудшее случилось, когда мышь дошла до мочеиспускательного аппарата.

— Бесстыдник, он взбирается на мою статую Свободы! — закричал Мэр. Все на острове услышали его стенания.

Политик, который насмехался над всеми, который вел жизнь в развлечениях, который лишал других слова, который любил чаевые и который во всем, что он делал, искал аплодисменты и общественную похвалу, был испуган, унижен, ужасался, дрожал, чувствовал себя пристыженным, смущенным, подавленным. Он был меланхоличен, угрюм, хмур, угнетен, изнурен, ослаблен, надломлен.

С другой стороны, этот демон мышонок со своими удивительными приключениями, чтобы переполошить политика, дошел до последней степени бесславия, подлости, низости, бесчестья, позора, падения, пятнания, наглости, бессовестности, цинизма, навязчивости, хамства и гнусности. Это была битва гигантов: мышь и политик. В конце концов мышь победила политика. Победила, снискав себе славу в этой борьбе.

Не хватает слов, чтобы описать двоих сражающихся. Подобно мифологическому дракону, Мэр выпускал огонь из ноздрей, а мышь насмехалась над ним. Дошло до того, что, будучи осторожным, я заметил, что мои ловушки превзошли все ожидания. У меня появилось чувство сострадания. Я понимал, что Мэр уже заплатил, причем с лихвой, за все прегрешения, которые он совершил по отношению ко мне и остальной части группы. Я хотел помочь ему. Но что можно было сделать? Он не позволял прикасаться к себе руками. К сожалению, он должен был терпеть эту муку в одиночку.

Я вспомнил слова Учителя: «Есть моменты, когда мы остаемся одинокими, глубоко одинокими среди толпы. В эти моменты не ожидайте и не требуйте ничего ни от кого. Только вы сами не можете покинуть себя». Мэр был глубоко одинок в толпе из более чем ста человек, которые хотели помочь ему, но не могли. Уголовники тоже хотели прийти на помощь Мэру, охранники, умирая со смеху, готовы были бросить оружие, чтобы оказать ему моральную поддержку, но у них не было возможности. Улыбка и комедия объединяли уголовников и полицейских. Даже сам элитный снайпер хотел застрелить врага Мэра. Но Мэр был безымянным и одиноким революционером.

Ни один мужчина не стал бы терпеть вторжение в свои интимные сферы. Его статуя Свободы, его яички были неприкасаемы. Поэтому в этот момент положение дел изменилось. Внезапно великий политик на глазах у всех изменился. Он дал выход своей храбрости. Он больше не был политиком-миротворцем, он хотел стать диктатором, покончить с демократией, контролировать мнение других, соединить законодательную власть с исполнительной — наконец, создавать законы и их исполнять.

Никто больше не помешает его решениям — ни я, ни Бартоломеу, ни профессор Журема, ни кто-либо другой. Он занимался законодательством, создавал закон, согласно которому его враги будут устранены, в особенности проклятый оппонент. Он набрал в грудь побольше воздуха, разозлился, разъярился, вышел из себя. Но решиться на все или вообще ни на что не решиться было весьма опасно.

У него был запасной вариант: снять штаны и достать мышь из закоулков своей интимности перед логовом мужчин. Но опытный политик никогда не покажет свою обнаженность и свои «прегрешения» перед другими; это было бы концом — так подумал Мэр. Поэтому он выбрал первый вариант.

Публика почувствовала твердость в этом человеке. Он решит проблему самостоятельно. Достаточно было фатального удара под точным углом по месту, где уже был его противник. Но он все еще сомневался, поскольку места, прилегавшие к цели, были деликатными. Если он промахнется, то расплющит яички и никогда не будет иметь детей. Момент был деликатным; все затаили дыхание в ожидании диктаторского поступка. Итак, Мэр вдохнул воздух, поднял правую руку, выверил направление и собрался ударить по мышонку, но тут появилась бабуля и отвлекла его внимание.

— Давай со мной вместе, сын мой, на этот раз я попаду. — И она подошла, чтобы ударить его.

— Нет! Не сюда, бабушка. Если не попасть по цели, даже тонна виагры меня не спасет. Это мишень для профессионалов, — убежденно произнес он.

Мы еще никогда прежде не видели его таким решительным. Итак, Мэр совершил вторую попытку. Он закрыл глаза левой рукой, поднял правую руку вверх, как генерал, командующий последним сражением, и нанес оглушительный удар. Осознавая риск, все в зале, включая меня, инстинктивно постарались защитить собственные половые органы. С величайшей скоростью Мэр безжалостно опустил руку.