Директора слушали Уильяма Моффата с каменными лицами.

Дядя продолжил свою речь, намекнув, что Оливер Уикс, редактор газеты «Стандард», защитивший девушку от попыток руководства больницы Сент-Мэтью лишить ее права на медицинскую практику, наверняка заинтересуется причинами, по которым Общество отвергло заявление Робин.

Директора насторожились, внимательно выслушали Уильяма, тихо посовещались, одобрили заявление, откомандировав девушку в еще одну миссионерскую организацию, которая, в свою очередь, отослала дочь Фуллера Баллантайна в трущобы промышленного севера Англии.

Как им обоим вернуться в Африку, придумал ее брат Зуга.

Он прибыл из Индии в отпуск уже став майором индийской армии – это звание он заслужил на поле боя – и заслужив репутацию хорошего солдата и умелого командира, весьма многообещающего, если учесть его возраст.

При этом Зуга так же клял свою судьбу, как и Робин. Подобно отцу, словно одинокие волки, они не умели подчиняться авторитету и следовать жесткой регламентации. Несмотря на блестящее начало военной карьеры, Зуга уже успел нажить в Индии могущественных врагов и сомневался, что его будущее связано с этим континентом. В нем, как и в Робин, не угас пытливый дух, и после многолетней разлуки они приветствовали друг друга с теплотой, какую редко выказывали в детстве.

Зуга повел сестру ужинать в «Золотой кабан». Это было так необычно для ежедневного распорядка Робин, что она выпила второй стакан кларета, повеселела и оживилась.

– Ей-Богу, до чего ж ты у меня симпатичная, сестренка, ты даже не представляешь, – сказал он. В последнее время брат привык поминать Бога всуе, и, хоть поначалу это неприятно резало слух, Робин быстро привыкла. В трущобах, где она работала, доводилось слышать и другие выражения. – Ты слишком хороша, чтобы прожить всю жизнь среди этих старых ведьм.

Настроение беседы мгновенно изменилось. У нее наконец хватило духу довериться брату и излить ему свои горести. Он сочувственно слушал, взяв ее за руку, а она тихо, но с отчаянной решимостью говорила:

– Зуга, мне нужно в Африку. Я погибну, если не вернусь. Засохну и умру.

– Господи Боже, сестренка, зачем тебе Африка?

– Потому что я там родилась, потому что там моя судьба… и потому, что где-то там – папа.

– Я тоже там родился, – улыбнулся Зуга, и жесткая линия его губ смягчилась. – Но насчет судьбы не уверен. Ничего не имею против того, чтобы вернуться туда поохотиться, но искать отца… Тебе никогда не приходило в голову, что главной заботой папы всегда оставался только он сам – Фуллер Баллантайн? Трудно представить, что ты до сих пор питаешь к нему нежную дочернюю любовь.

– Он не такой, как другие, Зуга, его нельзя судить по обычным меркам.

– С тобой согласились бы многие, – сухо пробормотал брат. – Например, Лондонское миссионерское общество или Министерство иностранных дел. Но какой из него отец?

– Я люблю его! – с вызовом сказала Робин, – Сильнее я люблю только Бога.

– Ты ведь знаешь, что он убил маму. – Губы Зуги привычно сжались. – Взял ее с собой на Замбези в сезон лихорадки и убил так же наверняка, как если бы приставил пистолет к виску.

Печально помолчав, Робин признала:

– Да, он никогда не был ни хорошим отцом, ни любящим мужем, папа – мечтатель, первопроходец, светоч…

Зуга рассмеялся и сжал ее руку.

– И верно, сестренка!

– Я читала его книги, все его письма, все, что он писал маме или нам, и не сомневаюсь, что мое место там, в Африке, с папой.

Зуга тщательно пригладил густые бакенбарды.

– Тебе всегда удавалось меня зажечь. – Он заговорил снова, словно желая сменить тему: – Ты слышала, что на Оранжевой реке нашли алмазы? – Брат поднял стакан и принялся внимательно разглядывать остатки недопитого вина. – Ты и я, мы такие разные и все-таки в чем-то так схожи. – Он налил себе еще вина и, будто невзначай, обмолвился: – Сестренка, я в долгах.

Робин похолодела. Ее с детства учили бояться этого слова.

– Сколько? – тихо спросила она наконец.

– Двести фунтов. – Он пожал плечами.

– Так много! – выдохнула Робин. – Зуга, неужели ты играл?

Вот еще одно слово, которое ужасало девушку.

– Так играл или нет? – повторила она.

– Собственно говоря, играл, – рассмеялся Зуга. – И слава Богу. Иначе должен бы был тысячу гиней.

– Ты хочешь сказать, что играл и выигрывал? – Ее ужас немного утих, к нему стал примешиваться восторг.

– Не всегда, но очень часто.

Она внимательно посмотрела на него, точно видела впервые. Ему было всего двадцать шесть, но солидности и апломба хватило бы и для мужчины лет на десять старше. Перед ней сидел суровый, профессиональный солдат, закаленный в стычках на афганской границе, где его полк дислоцировался в течение четырех лет. Робин знала, что Зуга отличился в жестоких схватках с фанатичными горскими племенами. Доказательством тому служило его быстрое продвижение по службе.

– Тогда как ты оказался в долгах, Зуга? – спросила она.

– У большинства офицеров, с кем я служу, даже у младших, есть личные состояния. Я уже майор, и приходится вести определенный образ жизни. Мы охотимся, стреляем, устраиваем пирушки, играем в поло… – Брат снова пожал плечами.

– Ты когда-нибудь сможешь расплатиться?

– Могу жениться на богатой невесте, – улыбнулся он, – или найти алмазы.

Зуга немного отхлебнул, ссутулился в кресле, отведя взгляд, и торопливо продолжил:

– Я как-то читал книгу Корнуоллиса Гарриса – помнишь, каких мы видели зверей, когда жили в Колоберге?

Она покачала головой.

– Да, ты была еще маленькая. А я помню. Помню стада антилоп-спрингбоков и канн, мы их встретили, когда возвращались к мысу Доброй Надежды. Однажды ночью я ясно видел льва в свете походного костра. В книге Гарриса описаны охотничьи экспедиции на Лимпопо – никто не проникал дальше него, кроме отца, конечно. Черт возьми, вот это зрелище, куда веселей, чем стрелять в упор фазанов или гарн. Ты знаешь, что Гаррис за свою книгу получил почти пять тысяч фунтов?

Зуга отодвинул стакан, выпрямился и достал из серебряного футляра сигару. Закуривая, он задумчиво нахмурил брови.

– Ты хочешь ехать в Африку просто так. Мне, наверно, тоже нужно отправиться туда, но повод у меня куда серьезней – за кровью и деньгами. У меня есть предложение. Экспедиция Баллантайнов! – Зуга со значением поднял стакан.

Она неуверенно засмеялась, думая, что брат шутит, но тоже подняла стакан. Он был почти полон.

– Я – за. Но как? Зуга, как мы туда попадем?

– Как зовут того типа из газеты?

– Уикс, – ответила Робин. – Оливер Уикс. Но с какой стати он станет нам помогать?

– Я придумаю для него вескую причину. – Она припомнила, как еще в детстве он умел, обладая недюжинным красноречием и настойчивостью, объяснять все, что угодно.

– Знаешь, по-моему, ты сумеешь.

Они выпили, и Робин почувствовала, что счастлива как никогда.

Они снова встретились только через полтора месяца, Робин выходила из коляски, а он пробирался к ней сквозь вокзальную сутолоку станции «Лондонский мост». Его высокая фетровая шляпа возвышалась над толпой, на плечах болталось широкое полупальто.

– Сестренка! – с радостным смехом окликнул Зуга, обнял и приподнял в воздух. – Мы едем, мы в самом деле едем.

Кеб уже ожидал их, и, едва они сели, кебмен хлестнул лошадей.

– От Лондонского миссионерского общества не оказалось никакого проку, – сообщил брат под перестук колес по булыжной мостовой, все еще придерживая ее рукой за плечи. – Я попытался раскрутить их на пятьсот гиней, этих джентльменов едва не хватил апоплексический удар. Просто решил, что они с радостью отстегнули бы пять сотен, лишь бы отец навсегда остался в Черной Африке.

– Ты ходил к директорам? – спросила она.

– Итак, первый номер не прошел, – улыбнулся Зуга. – Следующим пунктом был Уайтхолл – мне удалось встретиться с первым секретарем. Он был чертовски любезен, пригласил меня пообедать в «Путешественниках» и весьма сожалел, что не в состоянии оказать финансовую поддержку. Они слишком хорошо помнят папин провал с Замбези. Однако секретарь дал мне рекомендательные письма. Добрую дюжину, ко всем мало-мальски значительным лицам – к губернатору Капской колонии, к кейптаунскому адмиралу Кемпу, ко всем остальным.