– Есть работа для вас, если вы, конечно, не против. Если возьметесь, то будем рады. Только, правда, не всем. Нужно два человека – мебель поднять на этаж. Даю по сотке на брата. Как, нормально? Вот ты и ты. – Он показал на меня и на Колю.

– А я чем тебе не понравился? – спросил Джим.

– Одет не слишком опрятно.

Мы пошли за мужиком к сорок девятому дому – пятиэтажке рядом с моей. В угловой квартире на первом этаже кто-то вставил стеклопакеты – одни на весь дом. У второго подъезда стояла «ГАЗель», набитая мебелью.

– Хватайте, наверно, сначала диван – и на четвертый этаж, тридцать вторая квартира.

Я запрыгнул в кузов «ГАЗели», взял диван, толкнул вниз. Коля взялся, потащил на себя. Я спрыгнул, взялся с другой стороны.

Квартира была не пустая. В прихожей висело зеркало, на стене в большой комнате – репродукции и чеканки. Полная тетка в широких черных штанах и красной кофте сказала:

– Сюда его несите, к этой стене.

Я узнал ее – это была Верка Курченко, моя одноклассница. Мы целовались в десятом классе на выпускном, хотя тогда все напились и многие целовались. Мы поставили диван на пол, пододвинули к стене. Я посмотрел на нее.

– Ты меня помнишь?

– Сейчас вспомнила. Ты молодо выглядишь. Не скажешь, что тебе уже тридцать четыре.

– А мне еще нет. В августе будет.

– Ну, все равно. А я вот вернулась на родину, можно сказать. Я как вышла замуж за Леню – вы его видели, тоже «пед» наш закончил, на физкультурника, сейчас в охранной фирме работает – мы у его родителей жили. Там квартира побольше, три комнаты, но все равно… А ты как? Рассказывай…

Я вынул из ящика «Аргументы и факты», прошел три пролета вверх, открыл квартиру ключом. Мама была на кухне. Я положил газету на холодильник.

– Что так долго сегодня? Суп, наверно, остыл.

– Работа одна подвернулась – мебель поднять на четвертый этаж. – Я вынул из кармана остатки десяток и новую хрустящую сотню, положил на газету. – Помнишь Курченко из моего класса? Она с семьей переезжает. В квартиру родителей – те в деревню уехали жить.

– Помню ее, конечно. И маму помню ее – виделись на собраниях, я с ней и сейчас здороваюсь. – Мама взяла тарелку, сняла крышку с кастрюли с супом. – И как у Веры дела?

– Нормально. Муж, двое детей. Закончила пединститут, физмат, работает в школе – в тридцать шестой.

Мама поставила передо мной тарелку.

– Да, и у тебя все могло быть по-другому – если б не армия…

– Мама, давай не будем про это, прошу тебя… Я сто раз уже говорил, что армия не при чем… Вернее, дело не только в ней. То, что я так живу, – это мой выбор, понимаешь? Ты сейчас покиваешь, а завтра – опять все сначала, да? – Я улыбнулся маме и тронул ее руку.

– Ты давай кушай.

Ветер шевелил тюль на открытой балконной двери. За балконом шелестели листья старой яблони. Я отложил «Тошноту» в сторону и лежал на кровати, глядя на листья и кусок неба в окне. В первый раз я прочитал «Тошноту» пятнадцать лет назад, в армии, и мне тогда очень понравилось.

Мама в своей комнате занималась английским с Ирой. Она ее «репетировала» уже целый год – Ира готовилась поступать на иняз. Она всегда говорила мне «здравствуйте», когда я был дома.

Дверь маминой комнаты открылась. Она постучала ко мне.

– Андрюша, к тебе можно?

– Да, конечно.

Мама заглянула в комнату.

– Андрюша, ты не проводишь Ирочку? А то мы сегодня с ней засиделись… Только до трамвая…

– Не надо, Мария Петровна, я сама.

– Обязательно проводит. И разговоров не может быть.

Я встал с дивана и вышел в прихожую. Ира сказала «Здравствуйте» – мы с ней сегодня еще не виделись. Я кивнул в ответ и стал натягивать кроссовки.

Мы вышли из подъезда. Ира шла чуть спереди – в темно-синих джинсах и коричневой курточке, с черной кожаной сумкой и пакетом с тетрадками и учебниками. Бабки на лавке посмотрели на нас. Я отвернулся.

Ира сказала:

– Мне ваша мама много о вас рассказала…

– Когда она успевала? Вы же все время говорите, говорите, говорите…

Ира улыбнулась.

– Ну, в перерывах, когда пили кофе… И она все время заговаривала о вас. Что вы – талантливый человек, но в жизни вам не повезло.

– Это она так думает…

– А вы считаете по-другому?

– Я не считаю, что мне не повезло. Каждый живет свою жизнь… Понимаю, маму это расстраивает, и я этого не хочу, я люблю ее, но…

– И вы не отказались бы от своего образа жизни, чтобы сделать счастливым одного человека на свете – вашу маму?

Мы вышли к улице Пролетариев. По ней катились машины, гуляли компании парней и девчонок.

Ира сказала:

– Знаете, я больше всего на свете не люблю однообразие. Мне хочется, чтобы что-то постоянно менялось, но ведь все и так меняется, ничто не стоит на месте, не правда ли? В нашей жизни появляются новые люди, мы путешествуем, переходим на другую работу…

Прогремел трамвай в сторону кольца. Мы перешли пути и подошли к остановке.

Ира сказала:

– А можно вам вопрос задать? Глупый-глупый?

– Задавайте, конечно.

– А сами вы счастливы?

– Иногда. Счастья не может и не должно быть много. Но мне нравится моя жизнь.

– Это такой нон-конформизм?

– Можно и так сказать. На самом деле, я просто не попал в эту струю. Фальшиво, все строится на обмане. Ценности – деньги и то, что на них можно купить. Я не хочу в этом участвовать.

Подъехал трамвай в сторону центра. Ира серьезно посмотрела на меня и сказала:

– Спасибо, что проводили. И спасибо за беседу. Мне было правда очень интересно.

– И мне тоже. До свидания.

– До свидания.

Она поднялась по ступенькам. Двери закрылись. Трамвай отошел.