В другой форме мы вновь встречаемся с тем же самым процессом противоборства духа и жизни в человеческой истории.Конечно, и здесь не верен тезис Гегеля о том, что она основывается на саморазвертывании чистых идей друг из друга, напротив, как я подробно показал в моей «Социологии знания», совершенно правильно положение Карла Маркса, согласно которому идеи, не имеющие за собой интересов и страстей — то есть сил, происходящих из витальной сферы человека, из сферы его влечений,неизбежно «посрамляли» себя в мировой истории ²⁶. Не­смотря на это, история в целом показывает возрастание полномочий разума,но лишь посредством и на основе возрастающего усвоенияидей и ценностей, проникающего в устремления и интересы больших групп. И здесь мы должны усвоить более скромное понимание значения че­ловеческого духаи волидля хода исторических дел. Как я уже говорил, дух и воля человека могут означать только руководствои управление.А это всегда означает, что дух как таковой предлагает силам влечения идеи,

[74]

а воля либо предоставляет уже имеющимся импульсам влечения такие представления, которые могут конкрети­зировать осуществление этих идей, либо лишает их этих представлений. Однако непосредственнаяборьба чистой,воли против сил влечения невозможна: там, где ее наме­реваются вести, только сильнее возбуждаются силы влече­ния в их односторонней ориентации. Это знал уже Павел, говоривший, что закон, будто лев рыкающий, ходит кру­гом, чтобы накинуться на людей грехом ²⁷. Недавно У. Джеймс сделал глубокие замечания по этому поводу. Воля вызывает противоположность того, чего хочет, если, вместо того, чтобы направиться на более высокую цен­ность. осуществление которой и притягивает энергию чело­века и заставляет забыть дурное, она направляется на борьбу с влечением, просто отрицая его, ибо цель его предстоит совести как «дурная» ²⁸. Таким образом, человек должен научиться терпетьсебя самого, в том числе и те склонности, которые он считает дурными и пагубными ²⁹Он не может вступить в прямуюборьбу с ними, но должен научиться преодолевать их косвенно, направляя свою энергию на выполнение доступных ему важных задач, признаваемых его совестью достойными. В учении о «не­противлении» злу скрыта, как это глубокомысленно изло­жил уже Спиноза в своей «Этике», великая истина. Будучи подведено под это понятие сублимации, становление человека представляет собой высшуюизвестную нам суб­лимациюи одновременно интимнейшее единениевсех сущ­ностных сфер природы.Перед лицом намеченной здесь картины мира распадается господствовавшая столько ве­ков противоположность «телеологического» и «механичес­кого» объяснения мировой действительности ^*.

Само собой разумеется, что этот ход мыслей не может остановиться и перед высшим бытием —основой мира. И то бытие, которое существует лишь «через себя самое» и от которого зависит все остальное, поскольку ему приписывают в качестве атрибута дух,не может в качестведуховного бытия обладать изначальноймощью или силой. Скорее, тот другой, второй атрибут, о котором я говорил — «natura naturans» ^{* *}в высшем бытии, все­сильный, заряженный бесконечными образами порывдол-

[75]

жен нести ответственность за действительностьи за слу­чайноетак-бытие этой действительности,никогда не оп­ределенное однозначно сущностными законами и идеями. Если мы назовем чисто духовный атрибут в высшем осно­вании всего конечного бытия «deitas» ^{30 *}, то у него, у того, что в этом основании мы называем духом и божеством, нет позитивной творческой мощи. Мысль о «творении мира из ничего» рушится перед этим выводом. Если в бытии «через себя» заложено это изначальное напряжениедуха и порыва, тогда отношение этого бытия к миру долж­но быть иным. Мы выражаем это отношение, говоря: основание вещей, если оно хотело осуществитьсвою deitas, заложенную в нем полноту идей и ценностей, должно было растормозитьмиросозидающий порыв, чтобы самоосу­ществитьсяво временном протекании мирового процес­са — оно, так сказать, должно было смириться смировым процессом, чтобы в нем и благодаря ему осуществитьсвою собственную сущность.И лишь в той мере «бытие через себя самое» становится бытием, . достойным называться божественным присутствием(Da-sein), в ка­кой вечная Deitas осуществляется вчеловеке и черезчеловека в порыве мировой истории.И этот процесс, вневременной в себе, но представляющийсявременным для конечного переживания, лишь в той мере может приблизиться к своей цели — самоосуществлению бо­жества, в какой и сам мир станет совершенным теломвечного духа и порыва. Только в движенииэтого могучего урагана, который есть«мир», порядок форм бытия и цен­ностей может согласоваться с фактическидействующими силами, и наоборот, последние могут уподобиться ему. И в ходе развития может наступить постепенное обращение изначального отношения,согласно которому высшие фор­мы бытия суть самые слабые, а низшие — самые сильные. Иначе говоря: взаимное проникновениеизначально бес­сильного духаи изначально демонического,т. е. слепогоко всем духовным идеям и ценностям порыва, благодаря становящейсяидеации и одухотворению томления,стоя­щего за образами вещей, и одновременное вхождение в силу, т. е. оживотворениедуха — есть цельи предел(Тп-de) конечного бытия и процесса. Теизм ошибочно делает это исходной точкойпроцесса.

[76]

Мы зашли что-то слишком далеко. Вернемся обратно, к опыту более близкой проблемы человеческой природы.В Новое время классическая теория человека нашла наи­более действенную форму в учении Декарта,учении, от которого мы, собственно, смогли освободиться пол­ностьюлишь в самое последнее время. Разделив все суб­станции на «мыслящие» и «протяженные», Декарт ввел в европейское сознание целое полчищетяжелейших за­блуждений относительно человеческой природы. Ведь сам он должен был из-за такого разделения всего окружающе­го мира примириться с бессмысленным отрицанием психи­ческой природы у всех растений и животных, а «види­мость» одушевлённости растений и животных, которую до него всегда принимали за действительность, объяснить антропопатическим ^*«вчувствованием» нашихжизненных чувств во внешние образы органической природы, а с дру­гой стороны, давать чисто «механическое» объяснение всему, что не есть человеческоесознание и мышление. Следствием этого было не только доведенное до абсурда обособление человека,-вырванного из материнских объя­тийприроды, но и устранение из мира простым росчерком пера основополагающей категории жизни и ее прафеноме-нов. В мире, по Декарту, нет ничего, кроме мыслящих точек и мощного механизма, подлежащего геометричес­кому изучению. Ценно в этом учении только одно: новая автономия и суверенность духаи познание этого его пре­восходства над всем органическим и просто живым. Все другое — величайшее заблуждение.

Сегодня мы можем сказать, что проблема тела и души,державшая в напряжении столько веков, потеряла для нас свою метафизическую важность. Философы, медики, ес­тествоиспытатели, занимающиеся этим вопросом, все боль­ше соглашаются с одной основнойидеей. То, что нет ло­кально определенной субстанции души (предполагав­шейся Декартом), очевидно уже потому, что ни в мозге, ни в других местах человеческого тела нет такого цент-рального места, где сходились бы все чувствительные нервные волокна и встречались бы все нервные процессы. Но совершенно ложно в декартовом учении и то, что

[77]

психическое состоит лишь в «сознании» и связано исклю­чительно с корой головного мозга. Детальные исследова­ния психиатров показали нам, что психические функции, имеющие решающее значение для базиса человеческого «характера», в особенности все, что относится к жизни влечений и аффективности, этой, как мы выяснили, основ­нойи первичной формепсихического,— все это имеет фи­зиологическую параллель в процессах, происходящих во­обще не в большом мозге, а в области мозгового ствола, отчасти в центральной полости третьего желудочка, от­части в таламусе, который как центральный коммутатор опосредует ощущения и влечения. Далее, система желез внутренней секреции (щитовидная железа, половая же­леза, гипофиз, надпочечник и т.д.),способ функциониро­вания которых детерминирует жизнь влечений и аффек­тивность, рост в высоту и в ширину, исполинский и карли­ковый рост, вероятно, также и расовый характер,— вся эта система оказалась подлинным местом опосредованиямежду всем организмом, включая его облик, и той малой частью его жизни, которую мы называем бодрствующим сознанием.Именно тело в целомопять стало сегодня физиологической параллелью душевным событиям, а от­нюдь не только мозг. Больше нельзя всерьез говорить о такой внешней связи душевной субстанции с телесной субстанцией, какую предполагал Декарт. Одна и та же жизнь формирует в своем «внутреннем бытии» психические образы, в своем бытии для другого — телесный облик. И пусть не ссылаются на то, что «Я» — просто и едино, тело же есть сложное «государство клеток». Современная физиология совершенно распрощалась с представлением о государстве клеток, равно как и с убеждением, что функ­ции нервной системы соединяются только суммативно, т. е. не целостно, и строго определены — локально и мор­фологически — в своей исходной точке .Конечно, если счи­тать, подобно Декарту, физический организм своего рода машиной, и при том в духе устаревшего механистического естествознания эпохи Галилея и Ньютона, ныне преодолен­ного уже самой теоретической физикой и химией; если, с другой стороны, подобно Декарту и всем его последова­телям не видеть самостоятельностии точно доказанного приоритетасовокупной жизни влечений и аффектов передвсеми «сознательными» представлениями; если ограни­чивать всю душевную жизнь бодрствующим сознанием, не замечая мощных отщеплений от сознательного. Я целых