Туман рассеялся, и я увидел её серые глаза – опять живые и веселые, словно с них смыли усталость.

– Вот этот туман и преследовал тебя на Востоке?

– Похоже! Но что…

В тумане взвилась узкая яркая полоска, и у самого моего уха, прежде чем я успел двинуться с места, что-то пропело – я даже не понял что. Прорезав туман, полоска с громким стальным звуком стукнулась о камень и задрожала. Стрела! Длинная стрела, унизанная яркими перьями.

– Назад! – крикнул я и дернул Катику за руку. Но куда назад? В тумане пропело ещё несколько стрел, но уже не так близко. Туман продолжал клубиться вокруг нас, лишь изредка позволяя увидеть серые камни и клочки серого неба и тут же скрывая их, так что сориентироваться нам никак не удавалось. Свет был ровный, понять по нему, где мы, было совершенно невозможно. Бриз куда-то исчез. Вообще, куда делся мягкий теплый вечер? На нас навалилась жара и влажная духота. В Бангкоке я не замечал этих контрастов, а здесь они поражали. И вдруг камни подо мной дрогнули, словно рядом уронили что-то тяжелое, мешок с картошкой например, или грузно ступила чья-то чудовищная, массивная нога. Голова у меня закружилась от злости и страха, и я уже дернулся бежать, но Катика удержала меня.

– Не смей! – тихо скомандовала она. – Мы пока не поднялись и на три ступени, путь к отступлению открыт. Но если мы сдвинемся с этого места, опять мы его вовек не найдем.

– Но если мы не будем двигаться, то… Меня уже чуть не подстрелили.

Я всячески старался внушить себе, что мне страшно нужен мой меч, очень нужен, прямо сейчас.

Но ничего не случилось.

Только опять запели стрелы. Казалось, их пучками выпускают просто наобум. Но вот ещё одна пролетела в неприятной близости. Камни у меня под ногами дрожали. Я нагнулся и выбрал один побольше, примерно с кулак. Подняв его, я с удивлением обнаружил, что это фрагмент какого-то барельефа и на нем изображена издевательски ощеренная физиономия. Неважно! Это может послужить неплохим оружием против местных шутников. И тут почва опять сотряслась – раз, другой… Господи! Чья же это такая мощная поступь?

В облаках тумана возникла громадная сутулая фигура, вся в блестящей металлической чешуе, украшенной цветными ленточками, которые, как фантастические знамена, развевались в такт тяжкой, мерной поступи. Увидев эту фигуру, Катика поднесла ко рту сжатый кулак, но тут же широко раскинула руки и громко закричала. Она выкрикивала какие-то слова, но не на своем непонятном славянском языке, а на другом, похожем на звучный итальянский или на латынь. Туман вдруг резко раздвинулся, будто его размешала чья-то огромная рука, на мгновение стали видны каменные плиты – потрескавшиеся и зеленые от мха, серая стена, покрытая сложными рисунками, а дальше густая, переплетенная листва. И тут же туман снова накрыл нас, как волна прибоя.

Однако сквозь него к нам что-то прорвалось. Не стрелы на этот раз, а две руки. Правда, назвать их руками было трудновато – каждая пятерня казалась вдвое больше ладони обычного человека. Тяжелые, поросшие волосами, сквозь которые просвечивала розовая кожа. Костяшки пальцев как бильярдные шары. Руки больно стиснули нас. Не успели мы и пискнуть, как нас схватили за плечи и, несмотря на наше отчаянное брыканье, подняли высоко в туман.

А потом бросили. Я частично приземлился на Катику, что, во всяком случае для меня, было неплохо, а частично…

Туман над нашими головами вспыхнул и стал розовым, что-то лопнуло, как будто раздался приглушенный взрыв. Туман совсем рассеялся, и перед моими глазами поплыла темнота. Я стал ощупывать землю под ногами – сыро, трава, никаких камней. Я поднял глаза – за покачивающимися кустами темнели рельсы, а по обе стороны от меня красовались два башмака необъятных размеров. Надо мной же, заслоняя небо и желтый свет натриевых фонарей, нависла удивительная фигура – грузная, квадратная и сутулая. Великан, вытянув над нами руки, прикрывал нас с Катикой. Мощные пятерни были те самые, что схватили и подняли нас, но только теперь над ними виднелись рукава – великан был одет в какую-то шинель. В каждой руке он держал по длинному прямому пруту, а на концах этих прутьев плясали бледные розоватые огоньки, но, пока я смотрел на них, они угасли.

С минуту все было тихо, потом, глухо закряхтев, великан снял с покатых плеч большой длинный посох, который нес как коромысло.

– Dood ok ondergang! [13] – прорычал он низким басом. – Теперь эти твари попрыгают! Ишь чего вздумали – выкидывать номера прямо на ступенях моего дома!

Ещё раз утробно крякнув, он опустил плечи и дал посоху соскользнуть на землю. Раздался глухой удар, будто посох был из свинца. Великан обхватил нас, чтобы помочь подняться; руки определенно были те же самые, что вытащили нас из тумана, но так же определенно тогда они были голыми, хотя времени одеться у великана явно не имелось.

– А! – загремел его голос. – Да это крошка Кэт! Как это тебя занесло так далеко от твоей таверны? – Толстый палец, величиной со средних размеров банан, игриво ткнул Катику под ребра. – А это что такое?

Этим «что» был я.

– Хороший человек, – чуть дрожащим голосом объяснила Катика. – Мой друг. Ему нужен твой совет. Я за него ручаюсь.

– Человек? А я подумал – сушилка для белья. – Толстый палец подхватил мой галстук, им полюбовались, а потом галстук был закручен, как спагетти. – Такую пестроту я видел только раз, когда опрокинулась телега с канталупами. [14]

– Он разрисован вручную, – несколько напряженно проговорил я, снова расправляя галстук на груди. Я очень им гордился. – Самим Говардом Ходжкином. [15]

– Ты уверен, что он разрисован руками? Мне, черт побери, кажется, что этот Ходжкин пустил в ход другую часть тела! Ну да ладно, плевать! Пошли!

Когда я стряхнул с себя пыль и выпрямился, я был поражен, обнаружив, что великан вовсе не великан. Если бы он расправил плечи, то всё равно оказался бы чуть ниже меня, но он так сутулился, что едва доходил мне до плеча, и двигался тяжело, как старик. Опираясь на свой посох, он провел нас через проход, образовавшийся из развалин виадука, и мы очутились в маленькой рощице. Наш хозяин приподнимал посохом тяжелые ветви на нашем пути, а мы, пригибаясь, продирались сквозь заросли и наконец оказались в месте, укрытом от посторонних взоров. Похоже, хозяин следил за порядком – здесь земля была кое-где возделана, на ней рядами росло что-то, и на табличках указывалось, что именно, а под деревьями над пятачком земли сплетали ветви шиповник и другие кусты, образуя надежную крышу. Под ней стояли полуразвалившиеся сиденья и диваны из старых железнодорожных вагонов, служившие, по всей видимости, стульями и кроватями, а посреди поляны, среди почерневших камней, пылал небольшой костер, тут же были сложены поленья и хворост. Все выглядело очень аккуратно и ничуть не напоминало обиталище бродяги.

В свете костра я смог лучше рассмотреть нашего хозяина, пыхтя выбиравшегося из зарослей. Кого я ожидал увидеть? Какого-нибудь усохшего древнего сэнсэя? Гуру без единой морщинки на гладком лице? Востроглазого мандарина? Или монаха из Шангри-Ла? Никого из них наш хозяин даже близко не напоминал. Трудно было сказать, сколько ему лет, но во всяком случае даже в молодости красотой он вряд ли отличался, а сейчас выглядел этаким застарелым бедолагой. Раскачивающаяся походка напоминала поступь бывалого моряка, а может, он ходил так, потому что у него были кривые ноги и сутулая спина. Он не рядился ни в шафранного цвета халат, ни в пестрый камзол. Одет он был скорее так, как одевались старые моряки, – промасленный свитер с выцветшими полосами, холщовые штаны, побелевшие от соли, и что-то вроде длинного бушлата. На голове его красовалась остроконечная синяя брезентовая шапка; словом, его можно было принять за матроса, ставшего бродягой, только выглядел он аккуратней. И чем-то напоминал Ле Стрижа, хотя в то же время был совсем другим.

вернуться

13

«Смерть и погибель!» (голл. ), или «Гром и молния!», или просто «Проклятие!»

вернуться

14

Канталупа – мускусная дыня.

вернуться

15

Известный современный художник-модернист.