– А я-то надеялся, что никто об этом не спросит, – ответил тот. – Немного больше обычного, ведь груза-то у нас – только ваш контейнер. Но всё равно маловато.

Снова наступило молчание. Батанг Сен тонким голосом мрачно напевал что-то, в такт постукивая пальцами по ограждению. Наступил почти полный штиль. Паруса вяло обвисли, на бронзовых частях компаса появились капли росы. Почерневшая дымовая труба внезапно изрыгнула неровный столб дыма, он задержался у нас над головой, словно не зная, что делать дальше, и устремился прочь, высоко поднявшись в плотном воздухе.

– Вот это зря! – пробормотал Те Киоре. – Они его увидят…

Не успел он договорить, как раздался глухой взрыв, не под нами, а за кормой, и тут же пронзительно взвыло ядро. Мы напряженно вглядывались в темноту, словно надеясь разглядеть эту свистящую смерть. Потом где-то за кормой раздался смехотворный всплеск, и мы облегченно вздохнули, смущенно посмеявшись, как бывает с людьми, вместе пережившими испуг. Батанг Сен поднял руку, призывая всех к молчанию, и ему мгновенно повиновались. Далеко в тумане появились темно-серые пятна, едва различимые в плотном влажном воздухе, они приближались к нам, слышались резкие сердитые голоса, гул снастей, скрип: это какое-то судно пыталось не потерять управление во внезапно воцарившемся безветрии. Но никто на нем даже не подумал стрелять, и медленно, безумно медленно оно прошло мимо. Однако неизвестно было, нет ли других судов поблизости, вдруг какая-нибудь шхуна выплывет из тумана и протаранит нас.

Батанг Сен постукивал ногой с величавой отрешенностью жителя Востока. Но когда из переговорной трубы раздался свист и чей-то голос, а потом зазвонил и бронзовый телеграф, Батанг Сен подскочил, как и все мы. Из люка высунулась чья-то голова, человек принялся что-то объяснять. Капитан закричал в трубу и сильно стукнул по телеграфному аппарату. Шхуна вздрогнула, а за бортом раздался медленный плеск гребных колес. Те Киоре прорычал что-то матросам на реях, те тут же быстро опустили паруса, оставив только спенкер для устойчивости.

– Клянусь богом, так-то лучше! – с облегчением вздохнул Те Киоре, когда гребные колеса вывели нас на новый курс. Матросы быстро спустились с реев. – Теперь мы оторвемся от них, если повезет!

– Сколько нужно времени, чтобы они наверняка отстали? – спросила Джеки.

Те Киоре величественно пожал плечами.

– Придется немного попетлять, этак, наверное, с час. И возможно, восточнее мы выйдем в чистые воды. Если, конечно, эти подонки до того не разнесут нас в щепки или нас не захватит тот пароход.

Час тянулся бесконечно долго. Шимп провел его так, как он проводил и другие часы. Свернувшись косматым клубком, он медитировал, прислонившись к кормовому ограждению. Батанг Сен закурил дешевую манильскую сигару и дымил так, будто задался целью сделать туман ещё гуще. Те Киоре, явно терявший терпение, вдруг, ни слова не говоря, пустился в haka[124] по кормовой палубе: он скакал, выделывая курбеты, закатывал глаза и гримасничал, – в общем исполнял классический маорийский воинственный танец, высунув свой чудовищно татуированный язык. При других обстоятельствах это, возможно, выглядело бы забавно, но сейчас, в холодном тумане, с преследующими нас шхунами, полными пиратов, этот первобытный танец производил тревожное впечатление и вовсе не казался смешным. Мы с Джеки попробовали удалиться в кают-компанию и, положив ноги повыше, подремать после бессонной ночи, но, проведя полчаса на подпрыгивающих от работы паровой машины стульях, не сговариваясь встали и вернулись на палубу. Мы облокотились на ограждение и стояли бок о бок; мы не касались друг друга и не держались за руки, но всё равно наслаждались тем, что находимся рядом.

Те Киоре все ещё судорожно подергивался, а Батанг Сен был невозмутим, как скала. Он стоял у штурвала и, прислушиваясь к чему-то, время от времени жестами показывал угрюмому боцману, куда поворачивать руль. Мощность нашей паровой машины хоть и была небольшой, всё же обеспечивала нам некоторое преимущество в скорости и маневренности в этом безветренном спокойствии, но работала машина слишком громко, поэтому мы не могли идти прямым курсом, нельзя было рисковать, иначе кто-нибудь мог начать стрельбу, целясь на звук.

И когда мы решили уже, что оторвались от преследователей, когда этот час минул и мы готовы были успокоиться, я сообразил, что в нас стреляют. В тумане вдруг вспыхнуло красное пятно, и через мгновение раздался удар, как будто кто-то открыл дверцу топки и тут же с силой захлопнул её. Что-то с визгом пролетело в тумане ярдах в пятидесяти от нашего носа – стрелявшие промахнулись.

– Я засек их координаты, – злобно прорычал Те Киоре. – Шкипер, мы могли бы попасть прямо в жерло их проклятого ствола!

– Нет! – покачал головой Батанг Сен. – Никакой стрельбы! Если ответим, выдадим себя. Они только этого и хотят, верно?

– Да, да, шкипер, – уныло согласился помощник капитана.

Он хотел что-то добавить, но тут в тумане зажглось ещё одно красное пятно, потом ещё одно, раскат грома сотряс ленивый туман, разметав его в клочья. Потом раздался страшный треск, послышались громкие, на этот раз истерические, вопли. У нас за кормой что-то вспыхивало, гремело, но выстрелов мы так и не услышали.

Батанг Сен злобно загоготал и, пританцовывая, стал переступать с ноги на ногу.

– Хи-хи-хи! Ну и дурачье! Они же сейчас перестреляют друг друга!

Вдруг раздался ещё более страшный взрыв, потом поистине ужасный грохот и громкий, душераздирающий крик.

– Черт возьми! – вскричал Те Киоре, резко прерывая свой боевой танец. – Это вам уже не пиратские пульки, клянусь! Тут уже фунтов восемнадцать, да их было два! Клянусь! Быть мне иначе papa te paka he![125]

– Это с парохода! – хрипло воскликнул Уолан.

Капитан мрачно кивнул, бросил взгляд на компас и отдал боцману какую-то краткую команду. Тот повернул штурвал на полный оборот, и грохот остался позади, его сразу поглотил туман.

Теперь мы шли на восток, туман, казалось, никогда не кончится. То ли он покрывал собой необычно широкое пространство, то ли он двигался вместе с нами. Мне не нравилось ни то, ни другое. Мы с Джеки ушли спать, и, несмотря на некоторые признаки восстановившихся отношений, имевшие место в узком коридоре, каждый отправился в свою каюту. Мы устали, как собаки, и во многом были не уверены – больше всего в самих себе.

Однако ни один из нас не мог как следует заснуть, и часов через пять я отчего-то пробудился: может быть, наша паровая машина стала работать как-то иначе. Казалось, она шумит гораздо тише, и хотя под палубами и всегда было душно, сейчас моя каюта напоминала прачечную. Я наскоро оделся и, протирая глаза, выполз на палубу. Оказалось, что туман стал ещё гуще, а палуба выглядела как место кровавой бойни, прямо на ней валялись, словно трупы, выбившиеся из сил матросы. Капитан и Те Киоре взволнованно обсуждали что-то на корме, и даже Шимп проявлял к происходящему некоторый интерес. Из главного люка к борту тянулся длинный шланг, пульсировавший по мере того, как по нему качали воду. Снизу поднимались клубы пара.

– Что случилось? – спросил я.

– Да пропади всё пропадом! – резко ответил Те Киоре. – И этот пар тоже! Мы шли медленно, на коксе, тимберсы перегреваются, кочегары валятся с ног от усталости, а котел течет, как ржавая овечья поилка. Давления только и хватает на то, чтобы колеса вертелись по инерции. А ты вовремя явился, пора пить кофе, присаживайся. – Он задумчиво почесал себе зад. – Да и конечно, ещё эта милая мелочь – туман. Он уберег нас от беды, но сам стал опасным, смотри, какой густой. Нипочем не угадать, где мы находимся, – ни одной зацепки. Вот бы нам сюда этого твоего друга штурмана!

– Ты же сам, по-моему, обладаешь даром определять направление? – задал я бестактный вопрос.

Гигант злобно зыркнул на меня и тут же сник.