Юноша подождал, пока рыбина дернет раз, другой, третий, с замиранием сердца прислушиваясь к сердитому гудению мокрой бечевы, и, улучив момент, потянул её на себя. Еще, ещё чуть-чуть… Новый рывок усача не застал его врасплох, и он не только не отдал выбранное им, но, изо всех сил упершись ногами в землю и работая руками так, что мускулы взбугрились и закаменели, сумел отвоевать ещё несколько локтей. Накинув на корень следующую петлю, он проследил, чтобы первый вытащенный им поводок не запутался, и заметил, что наклон бечевы изменился. Прежде круто сбегавшая в глубину, теперь она уходила в воду более полого — усач начал подниматься со дна. Воодушевленный этим, Тофур снова взялся за резавшую руки бечеву и отыграл ещё с полдюжины локтей за счет того, что, повернувшись спиной к озеру, перенес тяжесть снасти на левое плечо.
Он тянул и тащил, тащил и тянул, пока сопротивление усача внезапно не прекратилось. Юноша, не удержавшись на ногах, рухнул на землю, но и лежа продолжал быстро выбирать появившуюся слабину. Длилось это недолго, последовавший за мнимой уступкой рыбины рывок подтащил Тофура к самой воде, и он едва успел упереться ногами в спасительный корень. Вытравив локтей пять, он умудрился накинуть на корень очередную петлю, смотал второй поводок и поднялся на ноги. Вытер о короткие кожаные штаны мокрые, дрожавшие от напряжения руки, смахнул застилавший глаза пот.
Глубина озерной ямы была чуть меньше ста локтей, и, если он соберется с силами, а усач не выкинет какой-нибудь финт, долго мучиться ему не придется. Главное, выдержала бечева. Не зря купец говорил, что её даже глегу не порвать. Правда, насчет глега полной уверенности не было — юноша вспомнил многократно слышанный им в джунглях рев и содрогнулся. Вслушиваясь в этот рев и натыкаясь на следы чудовищных животных, он понимал нежелание земляков подвергать свою жизнь риску, охотясь у подножия плато, на котором стояла деревня, и даже давал себе слово не углубляться в страшные леса больше чем на два-три полета стрелы. Но зеленые дали, открывавшиеся ему с края обрыва, манили его едва ли не сильнее, чем ямочки, появлявшиеся на щеках Дии, когда та улыбалась. Кроме того, джунгли кормили и одевали его и Пайла, и если бы он не поймал в них певуна, то не смог бы выменять у исфатейского купца эту великолепную бечеву. Певуна он ловил для Дии, но девушка испугалась взять страшную на вид перепончатокрылую тварь. Тогда Тофур обиделся, но теперь-то ему ясно, что страх этот наслан был на неё Небесным Отцом неспроста. Он провидел и предопределил и появление купца в деревне, и капризы отца Дии.
Хозяин лавки заглянул в свой хлебный амбар как раз в тот момент, когда юноша тискал его девчонку, и устроил жуткий скандал, а на просьбу отдать дочь замуж за Тофура заявил, что согласится на это, только если тот сумеет показать себя настоящим мужчиной. Юноша не понял, что имел в виду лавочник, и попробовал отшутиться, обещав доказать свое право называться мужчиной самым очевидным способом — наделав тестю кучу внуков и внучек. Услышав это предложение, проклятый лавочник запретил дочери встречаться с «безродным шатуном» и взялся за стоявшие поблизости вилы. Тофур не обиделся. Ко всяким прозвищам он привык, а на Сасфа и вовсе глупо было сердиться — язык у него был без костей, сгоряча и не такое мог ляпнуть. Посмотрим, что-то он запоет, увидев усача… Руки у юноши перестали дрожать, и он вновь взялся за бечеву. Рывок следовал за рывком, бечева впивалась в ладони, и все же после каждого рывка усача ему удавалось подтянуть рыбину чуть ближе к берегу. Пот катился с Тофура градом, безрукавка давно взмокла, ноги гудели, по щиколотку увязнув во влажной земле. Вибрирующая бечева, по которой прыгали блестящие на жарком послеполуденном солнце капли, двоилась перед глазами, и казалось, или она, или жилы на его руках вот-вот лопнут, но неожиданно ход её сделался легче, а затем сопротивление совсем перестало ощущаться.
Судорожно выбирая слабину, Тофур едва не пропустил момент, когда темная масса, принятая им за тень от дерева, начала двигаться, поверхность озера вздулась и скошенный спинной плавник появился над водой. Мигом позже показался и сам усач — гигантский, бурый в ржавых пятнах, сверкающий от скатывавшейся с его боков воды.
Продолжая выбирать бечеву, юноша не мог отвести глаз от поднявшегося из озерных глубин чудища. Пайл не зря говорил, что усач — отважная, хитрая и самодовольная рыба, которая всегда улыбается, широкая морда его действительно ухмылялась злобно и страшно, а в глазах стоял такой гнев и коварство, что в голову видевшему их невольно закрадывалась мысль: кто же кого поймал, кто тут дичь, а кто охотник? Отвага и решительность усача тоже не вызывали сомнений — он пер к берегу, как таран на ворота, неумолимый и сокрушительный.
Тофур замешкался лишь на мгновение, и усач, словно поняв, какое впечатление он должен производить на увидевшего его впервые, воспользовался этим. У самого берега он круто свернул в сторону, ударил серпообразным хвостом и ринулся прочь, используя свободный ход бечевы, чтобы набрать разгон для решающего рывка. Вытравив от неожиданности с десяток локтей, юноша начал придерживать бечеву, потом отработанным приемом, поворачиваясь спиной к воде, перекинул её на плечо, остановил и принялся медленно выбирать.
Почувствовав внезапно появившуюся слабину, он, усвоив урок, бросил бечеву и схватил острогу. Повернулся, сделал шаг к воде и, подняв руки как можно выше, обрушил острогу на голову усача.
Лезвие ударило в покатый рыбий лоб и скользнуло, не причинив ей ни малейшего вреда. Удар только оглушил, лишил усача стремительности, и поворот вышел у него не столь быстрым и изящным, как в прошлый раз. Тофур вновь взмахнул острогой и, когда рыбина уже уходила из зоны досягаемости, ударил снова, вдогонку, в левый бок, чуть выше грудного плавника. Острога выскользнула из его рук, сам он, не устояв на скользком берегу, плюхнулся в темную воду. Ужас перед усачом, которому теперь ничего не стоило расправиться с ним, придал ему сил. Юноша в мгновение ока выбрался на берег и огляделся: гигантской рыбины не было видно, бечева стремительно убегала в воду, а на месте схватки расплывалось бурое облачко крови.
Тофур схватил бечеву. Она обожгла ладони, дернулась раз, другой. Он привычно навалился на неё всем своим весом, и она медленно и неровно, толчками, будто нехотя, стала поддаваться.
Когда усач всплыл, острога все ещё торчала из его бока. Вода вокруг была красной от крови, и он уже не казался таким огромным. Пять, от силы шесть локтей — не больше…
Уже на подходах к деревне они почувствовали что-то неладное, а войдя в нее, начали тревожно переглядываться. Вид четырех мужчин, тащивших на ремнях гигантскую рыбину, должен был вызвать переполох, поднять на ноги и вернувшихся с полей, и на поля не уходивших, заставить выскочить на улицу всех от мала до велика. Никто, однако, не попался им на глаза, не завопил от изумления и восторга, а старуха Баска, целыми днями гревшаяся на солнышке под изгородью своего дома, завидев их, скользнула по усачу равнодушным полубезумным взглядом и вместо приветствия прошамкала беззубым ртом:
— Рыбку для пришлых пымали? Эт-то хорошо. Сасф обрадуется, а то уж с ног сбился, не знает, чем такую прорву народа кормить.
Мужчины, которых Тофур отыскал на ближних к озеру полях и уговорил помочь перенести усача во дпор отца Дии, остановились и засыпали старуху вопросами:
— Пришлые в деревне? Много? Где они? Что делают?
— А на площади. У Сасфа в доме на всех места не хватило. Больно много их пожаловало. Сидят, веселятся.
Спутники Тофура зашевелились, переминаясь с ноги на ногу, словно вьючные животные, услышавшие бич надсмотрщика, и, прибавив шагу, двинулись к дому Сасфа. «Если бы старуха не сказала, что пришлые остановились там, — а где ещё они могут остановиться? — помощнички мои бросили бы, пожалуй, рыбину в дорожную пыль и умчались смотреть на гостей», — подумал юноша с легким презрением. Они любопытны, нетерпеливы и капризны, как женщины.
