– А вообще её можно отремонтировать? – напористо спросил Хансен.

– Это транзистор. Значит, лампы не могли разбиться. Думаю, что отремонтировать можно. Но это займет очень много времени. К тому же, лейтенант, мне придется поискать сперва какие-нибудь инструменты.

– Так ищите! Делайте все что угодно, только наладьте мне эту штуку! Забринский ничего не сказал, только протянул Хансену наушники.

Тот взглянул на Забринского, потом на наушники, молча взял их и приложил к уху.

Пожал плечами, вернул наушники радисту и сказал:

– Да, пожалуй ремонтировать рацию пока ни к чему.

– Да-а, – протянул Забринский. – Сели мы в лужу, лейтенант.

– Что значит – сели в лужу? – спросил я.

– Похоже, нас самих скоро придется спасать, угрюмо ответил Хансен. – С «Дельфина» почти без перерывов передают: «Лед быстро смыкается, немедленно возвращайтесь».

– Я с самого начала был против этого безумства, – вмешался в разговор лежащий на полу Ролингс. Он грустно помешивал вилкой начинающие таять куски консервированного супа. – Предприятие, конечно, отважное, но, скажу я вам, ребята, с самого начала обреченное на неудачу.

– Будьте так добры, не суйте свои грязные пальцы прямо в суп и помалкивайте в тряпочку, – ледяным тоном отозвался Хансен. Потом вдруг повернулся к Киннерду. – А что с вашей рацией? Ну, конечно же! У нас тут мается без дела крепкий парень, который охотно, просто с удовольствием покрутит ваш генератор…

– Прошу прощения. – Киннерд улыбнулся. Наверно, именно так улыбаются привидения. – Дело не в ручном генераторе, он сгорел. Наша рация работала на батареях. Батареи кончились. Весь запас кончился.

– Вы говорите, на батареях? – удивленно посмотрел на него Забринский. Тогда отчего затухал сигнал во время передачи?

– Нам приходилось время от времени менять никель-кадмиевые элементы, чтобы выжать из них весь ток до последней капли. У нас их осталось всего пятнадцать штук, остальные сгорели при пожаре. Вот поэтому и случались затухания. Но даже элементы «Найф» не могут служить вечно. Вот они и кончились. Того тока, что в них осталось, не хватит на самый маленький фонарик.

Забринский не сказал ничего. Никто не сказал ничего. Шторм продолжал обстреливать восточную стену домика ледяной картечью, лампа Колмана шипела под потолком, печка, негромко урча, пожирала брикет за брикетом, но все эти звуки только усиливали ощущение мертвой, непрошибаемой тишины, воцарившейся в помещении. Никто не смотрел на соседа, все уставились в пол тем застывшим, пристальным взглядом, который присущ разве что фанатику-энтомологу, выслеживающему дождевого червя. Если бы какая-нибудь газета поместила на своих страницах сделанную именно в этот момент фотографию, ей с трудом удалось бы убедить читателей, что полярники со станции «Зебра» всего десять минут назад встретили спасательную экспедицию, которая избавила их от верной смерти. Читатели обязательно придрались бы, что картина неправдоподобна: должно же быть на лицах, если не ликование, то хотя бы заметное облегчение.

И они были бы правы: атмосфера действительно установилась не очень-то радостная.

Наконец, прерывая затянувшееся молчание, я обратился к Хансену:

– Ну, что ж, дела обстоят так, а не иначе. Наша электроника не работает, а другой нам взять негде. Значит, кто-то должен вернуться на «Дельфин», причем немедленно. Предлагаю свою кандидатуру.

– Нет! – вспылил Хансен, но тут же взял себя в руки и продолжал: – Простите, дружище, но в приказах шкипера ни слова не говорилось о том, чтобы позволить кому-то наложить на себя руки. Вы остаетесь здесь.

– Ну, хорошо, я остаюсь здесь, – кивнул я. Сейчас не время было подчеркивать, что я не нуждаюсь в его разрешении. Не стоило пока что и размахивать «манлихером». – И все мы останемся здесь. И все здесь умрем.

Тихо, не сопротивляясь, без шума, мы просто ляжем и умрем… По-вашему, в газетах всего мира нас назовут героями? Особенно нашего командира…

Амундсен был бы в восторге от этого…

Это было несправедливо, но мне сейчас было не до справедливости.

– Никто никуда не пойдет, – сказал Хансен. – Конечно, это не мой брат погиб здесь, но будь я проклят, док, если позволю вам отправиться на верную гибель. Вы не в состоянии, никто из нас сейчас не в состоянии добраться до «Дельфина» – после того, что мы уже перенесли. Это первое. И еще: без рации, без связи с «Дельфином» нам не найти дорогу на корабль. И третье: скорее всего, смыкающийся лед заставит «Дельфин» нырнуть ещё тогда, когда вы будете на полдороге. И последнее: если вы не попадете на «Дельфин» – из-за того, что заблудитесь, или потому, что он раньше уйдет под воду, – вы никогда не осилите дорогу обратно на станцию. Сил не хватит, да и ориентиров никаких.

– Перспективы не слишком-то радужные, – согласился я. – А каковы перспективы на исправление ледовой машины?

Хансен покачал головой, но не сказал ни слова. Ролингс снова принялся размешивать суп, он, как и я, старался не поднимать головы, чтобы не видеть полных ужаса и отчаяния глаз на изможденных, обмороженных лицах. Но он все же поднял голову, когда капитан Фолсом с трудом оторвался от стены и сделал пару неверных шагов в нашем направлении. Мне было ясно без всякого стетоскопа, что состояние у него крайне тяжелое.

– Боюсь, мы не совсем понимаем… – сказал он. Речь получилась невнятная, неразборчивая: губы у него запеклись и распухли, да и двигать ими было больно из-за ожогов. Сколько месяцев Фолсому придется терпеть ещё эту боль, подумалось мне, сколько раз он ляжет под нож хирурга, прежде чем снова сможет без опаски показать людям свое лицо! И это в том случае, если мы сумеем доставить его в госпиталь. – Может, объясните?.. В чем дело?

– Все очень просто, – сказал я. – На «Дельфине» стоит ледовый эхолот, прибор, измеряющий толщину льда над головой. В нормальных условиях, если бы коммандер Свенсон, командир «Дельфина», потерял с нами связь, он все равно появился бы на пороге через пару часов. Положение станции «Зебра» они засекли достаточно точно. Ему оставалось бы только нырнуть, пройти сюда подо льдом, поискать с помощью эхолота, где лед потоньше, – и дело в шляпе. Они бы мигом нащупали то место, где недавно была чистая вода… Но это в нормальных условиях. А сейчас ледовая машина сломана, и, если её не починят, Свенсон никогда не сумеет найти тонкий лед. Вот почему я хочу вернуться на лодку. Прямо сейчас. До того, как смыкающийся лед заставит Свенсона уйти под воду.

– Не понимаю, старина, – вступил в разговор Джолли. – Вы-то чем можете помочь? Сумеете починить эту самую ледовую хреновину?

– Это не понадобится. Свенсон знает расстояние до станции с точностью до сотни ярдов. Мне только надо передать ему, чтобы он остановился в четверти мили отсюда и выпустил торпеду. И…

– Торпеду? – спросил Джолли. – Торпеду? Он пробьет лед торпедой?

– Совершенно верно. Правда, этого ещё никто никогда не делал. Но не вижу причин, почему бы это не сработало, если лед не слишком толстый. А лед на месте недавней трещины ещё наверняка не слишком окреп. Впрочем, не знаю…

– Послушайте, док, они наверняка пришлют самолеты, – тихо сказал Забринский. – Мы же передали сообщение сразу, как только добрались сюда, и теперь всем известно, что станция «Зебра» найдена… В конце концов, известно её точное положение. Эти здоровенные бомбовозы доберутся сюда за пару часов.

– Ну и что они тут будут делать? – спросил я. – Болтаться наверху безо всякой пользы? Даже если им известно наше точное положение, все равно они не сумеют разобрать в такой темноте да ещё в шторм, что осталось от станции. Ну пусть засекут нас радаром, хотя это маловероятно, – но даже если они это сделают, что дальше? Сбросить нужные нам припасы? Это возможно. Но сбросить их прямо на нас они побоятся: ещё убьет кого-нибудь. Значит, сбросят на каком-то расстоянии. А для нас даже четверть мили – слишком далеко, да ещё попробуйте найти груз в таких условиях. А приземлиться… Даже в прекрасную погоду большой самолет, которому нужен солидный разбег для взлета, на неподготовленную льдину не сядет. Вы это сами знаете.