Одно дело ловить падающую из космоса капсулу и совсем другое почти неподвижный шар-зонд. Использованные, но ещё пригодные элементы «Найф» наш приятель применял для поддержания связи со своими хозяевами: ему надо. было предупредить их, когда погода улучшится и он соберется запустить зонд. Радио сейчас слушают все кому не лень, поэтому он пользовался специальным кодом, а когда код стал ему не нужен, он уничтожил его все тем же единственно пригодным для Арктики способом – огнем. Клочки обгорелой бумаги вмерзли в стену одного из домов, куда ветер отнес их от метеопоста, после того как наш приятель развеял пепел. Там я их и обнаружил.
Убийца позаботился и о том, чтобы для передачи SOS и связи с «Дельфином» использовались дышащие на ладан элементы «Найф».
Он старался оттянуть наше прибытие на станцию до того дня, как погода улучшится и ему удастся запустить зонд. Вы сами могли слышать по радио, об этом сообщалось и во всех британских газетах; русские самолеты вместе с американскими и британскими прочесывали весь этот район сразу после пожара. Но если американцы и англичане искали саму станцию «Зебра», то русские искали шар-зонд. То же самое делал и ледокол «Двина», который пытался пробиться к нашей станции несколько дней назад. Но сейчас русские самолеты перестали летать: наш приятель передал своим хозяевам, что надежды на улучшение погоды нет, а «Дельфин» уже прибыл, и теперь ему придется забрать пленку на субмарину…
– Минуточку, доктор Карпентер. – озабоченно прервал меня Свенсон. – Вы утверждаете, что пленка находится сейчас на корабле?
– Меня бы очень удивило, коммандер, если бы её здесь не было… К слову, попытка задержать нас была предпринята ещё в самом начале нашего пути сюда. Когда стало известно, что именно «Дельфин» отправляется на поиски станции «Зебра», в Шотландию был передан приказ вывести корабль из строя.
Когда-то Клайдсайд называли красным. Сейчас он не краснее любого другого портового района Британии, но коммунисты всегда найдутся практически на любой верфи, и чаще всего их коллеги об этом не знают. Разумеется, никто не собирался устраивать катастрофу с гибелью людей, тот, кто оставил крышку торпедного аппарата открытой, вовсе не рассчитывал на это. Разведки всех стран в мирное время избегают прямого насилия. Кстати, именно поэтому наш здешний приятель вряд ли дождется похвалы от своих хозяев. Как наши, так и русские спецслужбы не постесняются использовать все законные и незаконные способы для достижения своих целей, но от убийств и они, и мы воздерживаемся. Убийства в планы советской разведки наверняка не входили.
– Кто это сделал, доктор Карпентер? – чуть слышно проговорил Джереми. Ради Бога, скажите, кто это? Здесь нас девять человек и… Вы знаете, кто он?
– Да, знаю. Но подозревать можно не девятерых, а только шестерых.
Тех, кто дежурил на рации после пожара. Капитан Фолсом и близнецы Харрингтоны были практически полностью выведены из строя. На этом сошлись все. Итак, Джереми, остаются, кроме вас, Киннерд, доктор Джолли, Хассард, Нейсби и Хьюсон. Умышленное убийство и измена. Приговор может быть только один. И он вряд ли продлится дольше одного дня. А через три недели все вообще будет кончено. Вы очень умный человек, более того, вы очень талантливый человек.
Но боюсь, ваша дорога на этом закончена, доктор Джолли…
Сперва до них не дошло. Шли секунды, а они по-прежнему ничего не понимали. Слишком они были потрясены, выбиты из колеи. Они услышали мои слова, но их значение сразу воспринять не сумели. Однако постепенно они начали осознавать, что произошло, и, точно марионетки, управляемые кукловодом, медленно повернули головы и уставились на доктора Джолли. Сам Джолли медленно поднялся и сделал два шага ко мне, глаза у него широко открылись, лицо исказилось, губы судорожно задергались.
– Я?.. – В его низком, хриплом голосе прозвучало изумление. – Я?.. Да вы что!.. Вы сошли с ума, доктор Карпентер? Ради Бога, старина…
И тут я его ударил. Сам не знаю, почему я это сделал, в глазах у меня поплыл красный туман, и, прежде чем я понял, что делаю, Джолли уже зашатался и упал на спину, зажав ладонями расшибленный нос и рот. Думаю, если бы мне под руку попался нож или пистолет, я бы убил его. Я бы убил его, как гадюку, как тарантула, как любое другое злобное, ядовитое существо, без колебаний, без сожаления и без раздумий… Но тут же красный туман в глазах рассеялся.
Никто из собравшихся в кают-компании даже не шелохнулся. Никто не сдвинулся с места. Джолли, болезненно кривясь, поднялся на четвереньки, потом встал на ноги и, прижимая к лицу пропитанный кровью платок, тяжело упал в свое кресло. Воцарилась мертвая тишина.
– Вспомните о моем брате, Джолли, – сказал я. – О моем брате и остальных погибших на станции «Зебра»… Знаете, на что я надеюсь? я помолчал. – Я надеюсь, что палач сделает что-то не так с веревкой, и вы будете умирать долго-долго, медленно-медленно…
Джолли отвел платок ото рта.
– Вы сумасшедший, – с трудом проговорил он разбитыми, быстро опухающими губами. – Вы сами не понимаете, что говорите.
– Об этом будут судить присяжные. А пока, Джолли, я скажу только одно: вот уже шестьдесят часов я слежу за вами.
– Что вы сказали? – сурово спросил Свенсон. – Вы сказали шестьдесят часов?
– Я знал, что рано или поздно мне придется выдержать ваши гневные упреки, коммандер… – Внезапно у меня закололо сердце, я почувствовал себя очень слабым и очень усталым от всех этих передряг. – Но если бы вы узнали, кто он, вы бы тут же посадили его под замок. Вы же сами мне это сказали. А мне надо было выяснить, куда ведут следы в Британии, кто его сообщники и с кем он ещё связан. Я собирался уничтожить всю шпионскую сеть… Но боюсь, след ведет в никуда. Он кончается здесь, на месте. Пожалуйста, выслушайте меня!
Скажите, вам не кажется странным, что, выбравшись из охваченного огнем дома, Джолли потерял сознание и долго не приходил в себя? Он утверждает, что чуть не задохнулся от дыма. Но ведь он не задохнулся в самом домике, он сумел выбраться оттуда без чьей-либо помощи. А тут вдруг упал в обморок.
Очень странно. Свежий воздух обычно проясняет мозги. У всех – только не у Джолли. Он человек особой породы. Он хотел убедить своих коллег, что не причастен к пожару. А сколько раз он подчеркивал, что не принадлежит к людям действия… Уж если он не человек действия – то кто же!..
– Вряд ли это можно назвать доказательством вины, – прервал меня Свенсон.
– Я же не представляю суду улики, – устало произнес я. – Я просто обращаю ваше внимание на некоторые детали. Это была деталь номер один. А вот деталь номер два. Вы, Нейсби, мучились оттого, что не смогли добудиться ваших друзей, Фландерса и Брайса. Вы бы могли их трясти целый час – и все равно они бы не проснулись. Вот он, Джолли, использовал эфир или хлороформ, чтобы обезвредить их. Это уже после того, как он убил майора Холлиуэлла и трех его помощников, но перед тем, как занялся игрой со спичками. Он учел, что после пожара может пройти много времени, пока подоспеет помощь, и чертовски хорошо позаботился, чтобы не помереть с голоду. Вот если бы все вы умерли от истощения – что ж, вам просто не повезло. Но Фландерс и Брайс лежали в буквальном смысле слова между ним и запасами пищи. Вас не удивило, Нейсби, что вы и трясли их, и кричали, а они хоть бы хны? Причина могла быть только одна; они были одурманены. А доступ к лекарствам имел только один человек. И еще, вы сказали, что Хьюсон, и вы сами чувствовали себя точно пьяные. Ничего удивительного. Домик очень маленький, пары эфира или хлороформа подействовали и на вас. Вы бы и сами почувствовали запах, когда проснулись, – если бы вонь горящей солярки не перебила бы все остальные запахи. И снова, как я понимаю, это не улика…
Третья деталь. Я спросил сегодня утром капитана Фолсома, кто дал приказ перенести всех мертвецов в лабораторию. Он ответил, что сам отдал такой приказ. Но потом вспомнил, что именно Джолли предложил ему сделать это.
