Последнее время разведчикам их роты не везло. Сведения об обороне противника оставались неточными, хотя разведрота почти каждую ночь проводила операции. Потери были велики. Смоляков знал, что и его уже записали в список погибших. Он ушел с рацией. От него ждали сообщений по радио. Но за трое суток он ни разу не выстукал ключом свои позывные. Не на чем было выстукать. Шальная пуля в первый же день прошила рацию. Смоляков утопил ее в ручье.

Лежа в кустах малины, разведчик представлял радостную встречу с боевыми товарищами, которые уже перестали его ждать.

Темнота сгущалась. Слева доносилось тяжелое урчание. Справа что-то скрипело громко и неприятно. Смоляков безошибочно распознавал звуки. Урчали машины на прифронтовой дороге — фашисты подвозили к передовой боеприпасы. Неприятный скрип долетал от колодца на лесистом бугре, где стояла старинная колокольня. За ее толстыми каменными стенами пряталась полевая кухня. Скрипучим воротом гитлеровцы поднимали ведра с водой и наполняли баки.

Впереди взлетали ракеты, неторопливо били пулеметы — там была передовая.

Выждав еще немного, Смоляков выполз из кустов, прислушался, встал и беззвучно пошел к передовой. Всегда осторожный, сейчас он был осторожнее втройне. Он не думал об опасности. Слишком часто и близко видел он смерть, чтобы бояться ее. Смоляков заботился о карте, которая во что бы то ни стало должна попасть по назначению.

Где пригнувшись, где ползком пробирался разведчик по лесу, пока не достиг блиндажей. Это был самый опасный участок — настоящий лесной городок с землянками вместо домов и траншеями вместо улиц. Расположенный метрах в трехстах от передовой, прикрытый надежным заслоном древесных стволов, пояс блиндажей был местом средоточия основных сил гитлеровцев. У землянок и по траншеям стояли и ходили часовые.

Когда Смоляков шел на задание, он нащупал удобную лазейку. В том месте блиндажи были вырыты почти вплотную друг к другу. Их охранял один часовой. Он непрерывно, как заведенный, шагал вокруг землянок. Если действовать быстро и смело, можно выбрать удобный момент и прокрасться между блиндажей. В тот раз Смолякову это удалось сделать, и сейчас он отыскал знакомое место и увидел темную фигуру часового. Гитлеровец скрылся за горбатым накатом правой землянки. Скользящими бесшумными бросками разведчик преодолел открытое пространство. Между блиндажами шел сквозной ровик. Смоляков вполз туда и вдруг зацепил плечом за какой-то предмет. Это было пустое ведро. Оно упало, громыхнув дужкой. Сразу же послышались приближающиеся шаги и окрик часового.

— Кто там?

В землянках раздались встревоженные голоса.

— Что у тебя, Карл? — крикнул соседний часовой.

Замелькали огоньки электрических фонариков. Смоляков понял, что ждать и прятаться бессмысленно. Он встретил часового короткой автоматной очередью и, не таясь, бросился обратно в лес. Опыт подсказал ему, что пробиваться в такой момент к передовой — значит идти на верную смерть. Только в тылу мог он рассчитывать на спасение. Разведчик бежал по лесу, прислушиваясь к нарастающему за его спиной шуму. Весь блиндажный городок всполошился. «Они и до утра не успокоятся! — подумал Смоляков. — Чертово ведро!..»

Где-то отрывисто пролаяла собака. Положение разведчика ухудшилось. От собаки в лесу не спрячешься. Смоляков круто взял вправо — к дороге, где все еще урчали тяжелые машины.

Он залег на обочине у поворота. Когда одна из машин, возвращавшихся в тыл, поравнялась с ним, разведчик подпрыгнул, уцепился руками за борт и влез в кузов.

Смоляков решил отъехать от передовой километров на десять. Он предполагал, что так далеко тревога не распространится. Машина прошла километров семь и стала тормозить. Смоляков выглянул из-за борта. Впереди на дороге роились огоньки. Один из фонарей сигналил срочную остановку. Водитель на секунду включил фары. Два луча осветили группу солдат и дома какой-то деревушки.

Через задний борт Смоляков спрыгнул на дорогу, скатился в канаву и второй раз за эту ночь услышал предательское громыхание железа. В канаве валялся лист жести. Разведчик метнулся к забору и лег под ним. Но ломкий хруст железа долетел до гитлеровцев. Они побежали к канаве, открыв на ходу беспорядочную пальбу из автоматов. Смоляков вскочил, в три прыжка достиг угла забора, завернул и помчался вдоль него. Еще угол... Еще поворот... И тут он наткнулся в темноте на кого-то. Руки вцепились в живое тело, подмяли его под себя. Уже падая, Смоляков почувствовал, что наскочил на какого-то подростка. Правая рука, подобравшаяся к горлу для мертвой хватки, ослабла и уперлась в землю. Он приподнялся над распростертой под ним фигуркой и услышал придушенный мальчишеский голос:

— Тикай! Тикай!

Но бежать уже было поздно: за углом слышался топот ног. Лучи фонариков жадно шарили по траве. Разведчик ухватился за забор, простонал от резкой боли в спине, но все же сумел перебросить туловище и ноги на другую сторону. Мешком плюхнулся он на землю, в какие-то колючие заросли, и выставил вперед автомат, зная, что настали последние минуты жизни.

Когда гитлеровцы появились из-за угла, свет их фонариков выхватил из темноты одинокого мальчонку. Он сидел на корточках под забором и растирал шею.

Паренька окружили. Он крутил головой и ничего не отвечал на яростные выкрики солдат, пока один из них не спросил по-русски:

— Ты бегал с дороги?

— Я-а...

— Что делал, русский свинья?.. Расстреляем! Приказ знал? Ночью только дом! На улицу — ни шаг!

Мальчишка встал во весь рост и, ослепленный фонарями, прикрыл глаза рукой.

— Чей? Откуда? — продолжал допрашивать солдат.

Другой сказал по-немецки:

— Похож на сына Стоедова... Спроси!

— Ты сын Стоедова?

Мальчишка оживился. Он знал, что у Стоедова — местного полицая, у которого жил лейтенант Мюллер, есть сын.

— Ага! — ответил мальчишка. — Сын...

— Что делал по ночам на дороге?

— Бегал за самогоном — батя послал! — лихо соврал мальчишка и добавил для верности: — Лейтенант Мюллер приказал! Только я не успел дойти до тетки Марьи — вас испугался... Побежал назад, а вы с автоматов —тр-р-р!

Солдаты знали и самогонщицу тетку Марью, и Мюллера. Все это было вполне правдоподобно, и гитлеровцы вернулись на дорогу — проверять проходившие по деревне машины. А мальчишка долго стоял под забором, а потом повернулся и шепнул в дырку между досох:

— Дядь! Ты еще там?

Разведчик привык молниеносно принимать решения, но на этот раз не знал, как поступить. Он понимал, что своим спасением обязан мальчишке, который случайно попался ему на дороге. И все-таки не торопился с ответом: мальчишка-то — сын полицая!

— Дядь! — снова услышал Смоляков тихий голос. — Не бойся: ушли они... А про меня не думай! Врал я все! Никакой я не сын Стоедова! Я Васька Прохоров. А батю у меня еще в сорок первом на фронте убили...

Была в этом тихом голосе такая подкупающая правда, что разведчик без колебаний поверил.

— Слышу! — отозвался он. — Лезь сюда!

Когда Вася осторожно перелез через забор и мягко, без единого шороха, прилег в зарослях рядом со Смоляковым, разведчик обхватил его за плечи, стиснул крепко и спросил:

— Ты деревню хорошо знаешь?

— Всю жизнь тут прожил!

— А вокруг?

— Что вокруг?

— Ну, леса, болота, тропки — знаешь?

— С закрытыми глазами куда хошь пойду! Хоть ночью... Мне темнота не мешает!

— Тогда вот что — подумай-ка, куда мне схорониться, да так, чтобы ни одна душа... Понимаешь?

Вася вскочил.

— Пошли!

Смоляков дернул его за рукав.

— Постой! Ты расскажи — куда? Потом еще одно дело... Держи бинт... Перевяжи — пуля задела.

Вася притронулся к спине разведчика и почувствовал мокрую гимнастерку.

— В крови все! — испуганно шепнул он.

— Ничего... Кости, кажется, целы... Царапнуло по самым лопаткам... Давай бинтуй! Бинтуй и объясняй, где надежное место.

Нащупав в темноте вспухшую кровоточащую борозду, след пули, Вася стал накладывать бинт.