Чтобы выяснить различие в логической силе этих разных использований слов «может» и «способен», предпримем краткий экскурс в логику так называемых «модальных слов», таких, как «может», «должен», «имеет право», «необходимо», «не необходимо», «не необходимо, что не». Утверждение, что нечто должна быть или является необходимым, функционирует как «проездной билет», дающий право на вывод, что некоторая вещь существует на основании каких-то обстоятельств, которые могут быть, а могут и не быть уточнены в утверждении. Утверждение, что нечто необходимо не… или не может быть, функционирует как разрешение сделать вывод, что это не имеет места. Когда же нам надо сказать, что такого разрешения на вывод нет, то мы обычно выражаем это с помощью слов «может быть», «возможно». Когда мы говорим, что что-то может быть, отсюда не следует ни то, что это есть, ни что этого нет, ни тем более, что это нечто находится в промежуточном состоянии между бытием и небытием; такая фраза просто означает, что у нас нет права ни из каких (уточненных или не уточненных посылок) выводить, что это не имеет места.

Данное общее рассмотрение имеет силу и для большинства предложений, имеющих вид: «Если… то…». Такое предложение почти всегда можно перефразировать в предложение с модальным словом, и vice versa. Модальные и гипотетические предложения имеют одну и ту же логическую силу. Возьмем обыкновенное «если — то» предложение, например: «Если я прохожу под лестницей, то потом у меня весь день случаются неприятности». Посмотрим, как обычно выражается противоречащее ему предложение. Тут недостаточно добавить «не» к глаголу антецедента или глаголу консеквента или к обоим сразу, ибо в результате всех таких операций появлялись бы утверждения, являющиеся предрассудками в не меньшей степени, чем исходное. Можно, хотя и не принято в обычном языке, сказать: «Не имеет места то, что если я прохожу под лестницей, то у меня будут неприятности». Обычно же мы отвергаем предрассудок, говоря «Я могу пройти под лестницей и не иметь неприятностей» или в более общей форме — «Неприятности вовсе не обязательно сваливаются на людей, которые проходят под лестницей». И, наоборот, исходное утверждение предрассудка может быть перефразировано так: «Я не могу пройти под лестницей, чтобы у меня потом весь день не было неприятностей». Различие между «если… то…» и модальными выражениями является только стилистическим.

Тем не менее, нельзя забывать, что слова «если», «должен», «может» имеют и другие употребления, для которых данная эквивалентность не имеет силы. «Если» иногда означает «даже если» или «хотя». Это слово используется также для выражения условного обязательства, угрозы или пари. «Может» и «должно» иногда используются для выражения нетеоретических допущений, приказов и запретов. Конечно, есть некоторая аналогия между разрешением или запретом на право проделать некий вывод и между разрешением или отказом на право делать другие вещи, но есть также и большие различия. Например, обычно мы не описываем как истинное или ложное предписание врача, что «пациент должен соблюдать постельный режим, не курить, но может диктовать письма». В то же время совершенно естественно описывать как истинные или ложные предложения типа «силлогизм может иметь две общие посылки», «киты не могут жить, не всплывая время от времени на поверхность», «свободно падающее тело должно падать с ускорением» или «люди, которые прошли под лестницей, вовсе не обязательно будут весь день иметь неприятности». Этическое употребление слов «должен» и «может» имеет аналогии как с одним использованием, так и с другим. Можно было бы обсуждать вопрос об истинности этических утверждений, содержащих такие слова, однако их назначение заключается в том, чтобы регулировать часть человеческого поведения, а не в том, чтобы быть основой логических выводов. Этические предложения похожи скорее на предписании, содержащиеся в медицинских книгах, чем на предписания, которые конкретный врач дает конкретным пациентам. Этические утверждения в отличие от конкретных ad hominem приказаний и упреков следует рассматривать как основания, на которые опираются любые конкретные приказания и упреки, а не как конкретные обращения с таковыми, т. е. не как персональные билеты на право совершать определенные действия, но как безличные постановления. Это не императивы, а «законы», под которые подпадают такие вещи, как императивы и наказания. Подобно законам, устанавливающим статус, их надо интерпретировать не как приказания, а как лицензии на право давать приказания и принуждать к их исполнению.

Теперь от общего обсуждения видов функций, выполняемых модальными предложениями, мы можем вернуться к рассмотрению конкретных различий между приведенными выше предложениями с модальным глаголом «может», описывающими личные качества.

Сказать, что Джон Доу может плавать и что щенок может плавать — вещи разные. Когда мы говорим это о щенке, подразумевается, что его этому никто не учил и он никогда не практиковался, в то время как утверждение, что данный человек может плавать, подразумевает, что он учился этому и еще не забыл, как это делается. Способность приобретать навыки в обучении присуща, конечно, не только человеку. Щенка можно выучить «служить», подобно тому, как младенца учат ходить или пользоваться ложкой. Но некоторые виды обучения, включая большинство случаев обучения плаванию, предполагают понимание и применение либо устных инструкций, либо демонстрацию движений. А если существо способно обучаться подобным образом, то ему без колебаний приписывают сознание, тогда как обучаемость щенка или младенца оставляет нас в затруднении, признавать или нет за ними такое качество.

Когда мы говорим, что Ричард Роу может плавать (ибо он может научиться), это означает, что он в состоянии следовать таким указаниям и наглядным образцам и применять их, хотя до сих пор он еще не имел возможности заняться этим. Будет ошибочным предполагать, что было бы вполне правильным в случае идиота, что поскольку сейчас он беспомощно барахтается в воде, то будет так же беспомощно барахтаться после того, как получит надлежащее обучение.

Сказать, что вы можете плавать (если постараетесь), означает интересный промежуточный случай использования слова «может». Если Джон Доу просто не пытается сейчас плавать, а Ричард Роу еще не умеет этого, как бы он ни старался, вы знаете, что надо делать, чтобы плыть, но у вас это получится, только когда вы полностью сосредоточенны на данной задаче. Вы поняли все инструкции и демонстрации, но вам еще нужно практиковаться и практиковаться. Такая способность обдуманно применять инструкции е ходе напряженней и подчас опасной практики обычно считается отличительной способностью существ, наделенных сознанием. Человек обнаруживает тут известные черты характера, отличные от тех, что показывает щенок, демонстрирующий упорство и отвагу даже в играх, ибо новичок, стремящийся научиться плавать, предпринимает что-то сложное и даже опасное с сознательным намерением развить свои способности. Говоря, что он сможет плавать, если будет пытаться, мы утверждаем, и что он может понять предложенные ему инструкции, и что он может сознательно натаскивать себя в их применении.

Нетрудно представить себе много других использований слов «может» и «способен». Одно такое использование мы встречаем во фразе «Джон Доу был способен плавать, еще когда был мальчишкой, но теперь он может изобретать новые приемы плавания». «Может изобретать» не означает, что «его учили и он не забыл, как это делается». И это «может» совсем не похоже на «может» во фразе «Может чихать». Опять-таки, «может» во фразе «Может победить всех, кроме чемпиона по плаванию» имеет совсем не ту силу, что во фразах «Может плавать» или «Может изобретать». Это такое «может», что применяется к беговым лошадям.

Слову «может» присуща и еще одна черта, имеющая особое значение для нашей главной темы. Мы часто говорим о человеке или о животном, что они могут что-то делать, в смысле сделать правильно или хорошо. Когда мы говорим, что ребенок может произнести данное слово по буквам, то имеется в виду, что он не просто даст произвольный набор букв, но произнесет правильный набор букв в правильном порядке. Когда мы говорим, что он может завязать рифовый узел, мы не инеем в виду, что у него, когда он играет с веревочками, иногда получается рифовый узел, а иногда — самый обыкновенный. Нет, мы имеем в виду, что всегда или почти всегда, когда требуется завязать рифовый узел, у него получается рифовый узел или, по крайней мере, что эти узлы получаются почти всегда, когда они требуются и когда ребенок постарается. Когда мы, как это часто бывает, используем фразу «Может сказать» как парафразу для «знает», мы всегда имеем в виду: «Может сказать правильно». Мы не будем говорить, что ребенок может сказать время, если он произносит произвольные фразы, содержащие обороты, обозначающие время дня. Мы будем говорить, что он может это, только если он систематически сообщает время в соответствии с положением часовых стрелок или с положением солнца.