И тут Сэмьюэл тоже допускает роковую ошибку. Одной из трудностей, которые англичане испытывали во взаимоотношениях с арабами, было то, что у последних не было официального лидера; власть короля Фейсала не простиралась дальше Иордана. Тогда они изобрели титул Великого Муфтия Иерусалима. В марте 1921 г. носитель этого титула, глава знатной местной семьи, скончался. Его младшим братом был известный бунтовщик Хаджи Амин аль-Хусейни, ныне амнистированный и вернувшийся на политическую сцену. Процедура избрания нового муфтия сводилась к тому, чтобы коллегия выборщиков из благочестивых мусульман-арабов отобрала трех кандидатов, а правительство утвердило одного из них. Хаджи Амин, которому тогда было где-то лет 25, не годился для этого поста ни по возрасту, ни по знаниям. С момента Декларации Бальфура он был настроен против англичан, а евреев страстно ненавидел всю жизнь. В дополнение к 10-летнему приговору он еще был на учете в полиции как опасный агитатор. Выборщики в коллегии были из умеренных, и неудивительно, что среди кандидатов Хаджи Амин оказался на последнем месте, набрав всего 8 голосов. Избра был умеренный и образованный человек, шейх Хисам аль-Дин, и Сэмьюэл был рад утвердить его. Но тут семья аль-Хусейни и экстремистское крыло националистов, которое организовало бунты 1920 г., начали яростную кампанию неповиновения. Они заклеили весь Иерусалим плакатами с нападками на коллегию выборщиков: «Проклятые предатели, которых все вы знаете, спелись с евреями и добились назначения одного из их партии муфтием».
К сожалению, в состав британского руководства входил бывший архитектор и помощник сэра Роналда Сторса – Эрнест Т. Ричмонд, который был советником Верховного комиссара по делам мусульман. Он был страстным антисионистом, а главный секретарь сэр Гилберт Клейдон назвал его «противником сионистской организации». «Он – открытый враг политики сионизма и почти так же открыто выступает против еврейской политики правительства Его Величества», – говорилось в секретном меморандуме; «правительство… сильно выиграло бы, изгнав из секретариата экстремистскую фигуру вроде господина Ричмонда». Именно Ричмонд заставил умеренного шейха уступить, а затем убедил Сэмьюэла, что в свете агитации было бы дружественным жестом по отношению к арабам позволить Хаджи Амину стать Великим Муфтием. 11 апреля 1921 г. Сэмьюэл встретился с молодым человеком и принял его «заверения, что все влияние его семьи и его самого будет направлено на достижение спокойствия». Три недели спустя начались беспорядки в Яффе и других местах, в ходе которых было убито 43 еврея.
Это назначение на пост, считавшийся невысоким в британском протекторате, оказалось одной из самых трагических и решающих ошибок нашего века. Неясно, оказалось бы возможным согласие арабов и евреев Палестины работать вместе при разумном арабском руководстве. Однако оно стало абсолютно невозможным, когда Великим Муфтием стал Хаджи Амин. Сэмьюэл дополнительно осложнил ситуацию, когда содействовал образованию Верховного совета мусульман, который муфтий и его соратники немедленно захватили и превратили в тиранический инструмент террора. Еще хуже то, что он побудил палестинских арабов вступить в контакт с соседями и тем самым продвигать панарабизм. В итоге муфтий сумел заразить своим неистовым антисемитизмом панарабское движение. Он был убийцей с вкрадчивой речью и организатором убийц. Подавляющее большинство его жертв составляли арабы. Своей главной цели – заставить замолчать умеренных палестинских арабов – он полностью достиг. Он стал сильнейшим оппонентом Англии на Ближнем Востоке; со временем он сомкнулся с линией нацистов и усиленно поддерживал гитлеровское «окончательное решение». Но главной жертвой этой неуравновешенной личности оказались простые арабы-палестинцы. Как справедливо отмечал историк Элия Кедури, «именно семья Хусейни направляла политическую стратегию палестинцев вплоть до 1947 г. и привела их к полному провалу».
Мрачным достижением Великого Муфтия явилась пропасть между еврейским и арабским руководством, через которую затем не удавалось перебросить мост. На конференции в Сан-Ремо в 1920 г., то есть за год до его назначения, британский мандат и Декларация Бальфура были официально объявлены частью Версальского урегулирования, а арабская и еврейская делегации сидели за одним праздничным столом в отеле Ройял. В феврале 1939 г., когда в Лондоне собиралась трехсторонняя конференция по урегулированию арабо-еврейских разногласий, арабы категорически отказались сидеть с евреями. Это было «заслугой» муфтия, именно он, по большому счету, толкнул их на односторонние действия, которые стоили арабам Палестины.
Тем не менее, существовало первоначальное противоречие между интересами евреев и арабов, которое не могло вести к созданию унитарного государства, где обе нации имели бы равные права, но требовало какой-то формы раздела. Если бы этот факт осознали с самого начала, шансы на рациональное решение вопроса были бы гораздо реальнее. К несчастью, мандат рождался в версальскую эпоху, когда было повсеместно принято считать, что всеобщие идеалы и братские узы между людьми способны преодолеть самые древние и примитивные источники разногласий. Так почему бы арабам и евреям не развиваться гармонически и совместно под заботливым крылом Англии и надзором Лиги Наций? Но между арабами и евреями не было равенства. У арабов уже существовало несколько государств, а вскоре их стало еще больше. У евреев же не было ни одного. Аксиомой сионизма было то, что должно возникнуть государство, где евреи чувствовали бы себя в безопасности. Как же они могут чувствовать себя в безопасности, если не контролируют его? Это требовало унитарной, а не бинарной системы – установления не разделения власти, а еврейскую власть.
В этом была сущность Декларации Бальфура, как объяснил собранию имперского правительства 22 июня 1921 г. министр по делам колоний Уинстон Черчилль. Артур Мейген, канадский премьер-министр, спросил его: «Как бы Вы определили нашу ответственность по отношению к Палестине в свете обязательств господина Бальфура?» Черчилль: «Честно стараться дать евреям шанс построить национальный очаг». Мейген: «И предоставить им контроль над правительством?» Черчилль: «Если с течением времени они будут составлять большинство в стране, то они, естественно, его получат». Мейген: «Пропорционально с арабами?» Черчилль: «Пропорционально с арабами. Мы ведь брали на себя и обязательство, что не сгоним арабов с их земли и не ущемим их политических и социальных прав».
При таком подходе оказалось, что будущее Палестины будет определяться еврейской иммиграцией. Другой аксиомой сионизма было положение, что все евреи вольны возвратиться в национальный очаг. Британское правительство с самого начала согласилось с этим, точнее, сочло само собой разумеющимся. Во всех ранних дискуссиях о Палестине как национальном очаге предполагалось, что туда скорее поедет недостаточное количество евреев, чем слишком много. Как говорил Ллойд-Джордж: «Идея насчет того, чтобы искусственно ограничивать еврейскую иммиграцию, дабы евреи перманентно оставались в меньшинстве, никогда не приходила в голову никому из тех, кто формулировал политику. Это почиталось бы несправедливым по отношению к народу, о котором шла речь».
Тем не менее, иммиграция вскоре стала ключевым вопросом, на котором сосредоточилось сопротивление арабов. И неудивительно, поскольку евреи, будучи в меньшинстве, сопротивлялись желанию Англии развивать предварительные органы власти. Как говорил Жаботинский: «Мы боимся и не хотим иметь здесь нормальную конституцию, так как палестинская ситуация сама не нормальная. Большинство «избирателей» еще не вернулись в страну». Так случилось, что этот совсем не бесспорный аргумент не был подвергнут проверке, поскольку арабы, по своим собственным причинам, также решили в августе 1922 г. не сотрудничать в политической области с англичанами. Но они знали с самого начала, что еврейская иммиграция есть путь к полной власти евреев, и их агитация была направлена на то, чтобы остановить ее. Сэмьюэл пал жертвой этой тактики. Одним из его проарабских жестов при вступлении в должность было разрешение на возобновление издания экстремистского арабского журнала «Фаластин», закрытого турками в 1914 г. за «разжигание расовой ненависти». Это, а также назначение Великого Муфтия и тому подобные факты непосредственно привели к погрому в мае 1921 г., который был порожден страхом перед тем, что евреи «одержат верх». Ответом Сэмьюэла на бунты был временный, но полный запрет на иммиграцию евреев. Три корабля с евреями, бежавшими от ужасов в Польше и Украине, были повернуты обратно в Стамбул. Сэмьюэл настаивал на том, что, как он выражался, «необходимо осознать со всей определенностью», что «массовая иммиграция невозможна». Он заявил Дэвиду Эду, что не желает иметь «вторую Ирландию» и что «сионистскую политику проводить нельзя». Это вызвало болезненную реакцию у евреев. Эду обозвал Сэмьюэла «Иудой». Руппин сказал, что «в их глазах» он стал «предателем еврейского дела». «Еврейский национальный очаг, обещанный в дни войны, – жаловался Вейцман Черчиллю в июле 1921 г., – обратился в арабский национальный очаг».
