Через год после написания этого Маймонид почувствовал, что не может больше посещать султана, и стал вместо этого давать письменные инструкции его врачам. Но он продолжал давать медицинские, юридические и богословские консультации до самой смерти в 1204 г., на семидесятом году жизни.
Вся жизнь Маймонида была посвящена служению еврейской общине и в какой-то степени людям вообще. Это соответствовало главной социальной доктрине иудаизма. Однако помогать общине Фустата и даже неевреям Каира было недостаточно. Маймонид сознавал, что обладает большой интеллектуальной энергией и, что не менее важно, способностью ее производительного использования. Евреи были созданы для того, чтобы вызывать брожение человечества, просвещать неевреев. У них не было ни государственной власти, ни военной силы, ни обширных территорий. Но у них был разум. Их оружием был интеллект и логическое мышление. Поэтому ученый имел высокий статус в их среде и высокую ответственность; на плечи ведущего ученого ложилась самая трудная задача – идти в первых рядах тех, кто превращает дикий и иррациональный мир в разумный в соответствии с предначертаниями Высшего Разума.
Этот процесс рационализации по-еврейски начался с введения монотеизма и установления его в связи с этикой. Первым за эту работу взялся Моисей. Характерной особенностью Маймонида было то, что он не только выделял уникальность Моисея (единственный пророк, общавшийся непосредственно с Богом), но и подчеркивал его роль как мощной интеллектуальной силы, создающей порядок из хаоса. И постоянной задачей евреев было раздвигать границы разумного, расширяя территорию Божьего царства разума. Филон, бывший во многих отношениях предшественником Маймонида, тоже видел в этом задачу иудаистского богословия. Оно должно было служить в первую очередь щитом для евреев, несущих человечеству истину, которую они получают напрямую от Бога, и во вторую – средством цивилизации пугающе иррационального мира. Филон мрачно смотрел на перспективы реформирования условий человеческого существования. Он пережил ужасающий погром в Александрии, который затем описал в своих исторических работах «In Flaccum» и сохранившейся в отрывках «Legatio in Gaium». Недостаток разума способен превратить людей в чудовищ, которые хуже животных. Антисемитизм явился одним из воплощений человеческого зла, поскольку он не только иррационален сам по себе, но и, отвергая Бога, олицетворяет глупость. Еврейские же интеллектуалы своими писаниями могли побороть глупость человеческую. Вот почему в своей книге «De Vita Mosis» он пытался донести еврейский рационализм до читателей-неевреев и почему в «Legum Allegoriarum» он стремился изложить в аллегорической форме ряд наиболее сложных идей Пятикнижия для еврейских читателей.
Маймонид стоял на полпути между Филоном и современным миром. Подобно Филону, у него не было иллюзий касательно человечества в его безбожном иррациональном состоянии. У него не было личного опыта преследований со стороны христиан, но зато он с горечью сам испытал на себе мусульманскую дикость. Даже в его тихую гавань – Фустат – к нему доходили письма (например из Йемена) о том, что зверства, направленные против евреев, продолжаются. Одно из писем, направленное им в Йемен, отражает его глубокое презрение к исламу, олицетворяющему неразумность мира. Однако в отличие от Филона он не мог приложиться к такому источнику греческого рационализма, каким была великая Александрийская библиотека. Правда, учение Аристотеля распространялось через посредников-арабов: Авиценну (980—1035) и старшего современника Маймонида из Испании – Аверроэса (1126—1198). Более того, в его распоряжении были тысячелетние еврейские комментарии, многие из которых были другой разновидностью рационализма.
Кроме того, Маймонид был рационалистом по темпераменту. Как и у Филона, его труды несут на себе отпечаток осторожности, умеренности и недоверия к энтузиазму. Он всегда старался избегать скандала, особенно odium theologicum: «Даже когда человек оскорбляет меня, это не имеет для меня значения, я либо отвечу вежливо, либо промолчу». Немного рисуясь, но без особой гордости он говорил: «Я вовсе не утверждаю, что никогда не делаю ошибок. Напротив, если я обнаружу ошибку у себя или мне покажут ее другие, я готов внести поправки в свои труды, в свои поступки и даже в свою натуру». В своем знаменитом письме, написанном в ответ на комментарии к его «Мишне Тора» богословами из южной Франции, он признает свои ошибки, говорит, что уже внес ряд поправок и сделает другие, а также подчеркивает, что они совершенно правы, критически оценивая его труды: «Не будьте чрезмерно застенчивыми. Вы, может быть, и не мои учителя, но, во всяком случае, равные мне и мои товарищи, и вопросы, которые вы подняли, вполне правомерны». Разумеется, он был элитистом и говорил, что лучше постарается понравиться одному разумному человеку, чем десяти тысячам дураков. Но в то же время он был и терпимым: думал, что все благочестивые люди спасутся, какова бы ни была их вера. Был удивительно вежливым, мирным, спокойным, рассудительным человеком. И в первую очередь, он был ученым, который искал истину и был уверен, что она в конце концов возобладает.
У Маймонида присутствовало четкое представление о том, каким должно быть общество правды и целесообразности, а потому – божественное. Оно не должно базироваться на физическом или материальном удовлетворении. Высшее счастье – в бессмертном существовании человеческого интеллекта, созерцающего Бога. В последней главе «Мишне Тора» он так описывает мессианское общество: «Власть там будет твердо установлена, после чего мудрые будут свободны для изучения Закона и его мудрости; в те времена не станет ни голода, ни войн, ни ненависти, ни соперничества… на земле не станет тяжелого труда – лишь работа во имя познания Господа». Гарантом идеального общества станет Божественный Закон. Хорошее государство – это, по определению, такое, которым правит закон; идеальное государство – которым правит закон божественный.
Для этого, разумеется, нужно дождаться прихода Мессии, и Маймонид, будучи осторожным ученым, не собирался предаваться эсхатологическим фантазиям. До тех же пор хорошие государственные сообщества должны формироваться при помощи закона. В «Руководстве для находящихся в затруднении» он формулирует свой в высшей степени рационалистический взгляд на Тору: «В целом закон имеет две цели – благосостояние души и благосостояние тела». Первое состоит в том, чтобы развивать человеческий интеллект, второе – в улучшении политических взаимоотношений людей. Закон добивается этого, формулируя правильные мнения, которые возвышают интеллект, и нормы человеческого поведения. Те и другие взаимодействуют. Чем более стабильным и мирным мы сделаем наше общество, тем больше времени и энергии человек сможет уделять тому, чтобы совершенствовать свой разум, в результате чего возрастет интеллектуальная способность проводить дальнейшие социальные преобразования. Так это развитие пойдет – по благодатному кругу, в отличие от порочного, как в обществе, не знающем закона. И возникает соблазн предположить: не считал ли Маймонид, что Мессия явится не внезапно как гром с ясного неба, а в результате постепенного, прогрессирующего усовершенствования человеческой рациональности?
Следовательно, наилучший способ улучшить условия существования человечества вообще и гарантировать выживание еврейского авангарда, в частности, состоит в том, чтобы распространять знание Закона, ибо Закон есть залог разума и прогресса. Маймонид был элитистом, но мыслил категориями расширения элиты. Каждый может быть ученым в меру своих способностей, это вполне возможно в читающем обществе. Была такая еврейская аксиома: «Продай все, чем обладаешь, и накупи книг, ибо, как говорят мудрецы, приобретающий книги – приобретает мудрость». Человек, дающий читать свои книги, особенно бедным, поступает богоугодно. «Если у кого-то имеется два сына, один из которых дает свои книги, а другой делает это с удовольствием, то отцу следует оставить всю свою библиотеку второму, даже если он моложе», – писал один из современников Маймонида, Иуда из Регенсбурга. Благочестивым евреям небо представлялось огромной библиотекой с архангелом в качестве библиотекаря; книги на полках прижимались друг к другу, высвобождая место для новых соседей. Маймонид не соглашался с этой антропоморфной ерундой, но был согласен с идеей грядущего мира – небесной академии. Он готов был согласиться и с практическими рекомендациями Иуды: не нажимать коленом на большой фолиант, чтобы застегнуть его пряжки, не использовать перья как закладки, а книги – как метательный снаряд или инструмент воспитания школяров, равно как и с его прекрасным афоризмом: «Человек должен уважать свои книги». Умеренный во всем, кроме учебы, Маймонид пылал страстью к книгам, которую хотел бы разделить со всеми евреями.
