Вполне вероятно, что каждая сторона в своем отчете изложила то, что ей хотелось бы сказать, а не то, что было действительно сказано. Ряд еврейских богословов считает, что версия Наманида носит пропагандистский характер, да и лицемерный тоже, поскольку в своих собственных писаниях он придает гораздо больше веса пророчествам, чем признавал в ходе диспута. Согласно их точке зрения, Пабло был прекрасно осведомлен о внутреннем конфликте между евреями-рационалистами и антирационалистами, и диспут был так построен, чтобы воспользоваться этим обстоятельством и поймать Наманида на противоречиях либо заставить его отказаться от ранее высказанных взглядов. С точки зрения Маккоби, значительная часть диспута происходила в условиях взаимного непонимания сторон. В самом иудаизме существуют такие разнообразные точки зрения касательно Мессии, что быть еретиком по этому вопросу почти невозможно. В иудаизме идет речь о Законе и его соблюдении, в христианстве же – о догматическом богословии. Переживания еврея по поводу мелкого нарушения правил Шабата могут показаться христианину смешными. С другой стороны, христианин может пойти на огонь, отстаивая точку зрения на Бога, которую все евреи сочли бы дискутабельной. Барселона показала, что евреям и христианам трудно честно обсуждать главный вопрос, разделяющий их верования, так как они не могут договориться, в чем он состоит.
На долгом опыте евреи научились узнавать признаки надвигающейся беды. Наманид не хотел принимать участия в дискуссии; сам факт ее проведения представлялся зловещим. Подобные дебаты ничего не сулили евреям. Однако они были важны для христианского духовенства как в качестве пропагандистского упражнения для их рьяных приверженцев, так и для поиска в позиции евреев слабых диалектически и уязвимых мест, о которых ранее не было известно. Через год после диспута Раймунд де Пенафорте возглавил комиссию, занимавшуюся поиском богохульства в Талмуде, а в 1265 году принял участие в суде над Наманидом за то, что последний опубликовал свой отчет о дискуссии. Он был осужден и, хотя отделался легким наказанием от короля, почел за благо покинуть Испанию и отправиться в Палестину. Так была выбита одна из мощных опор испанского иудаизма.
В дни Наманида евреи в Испании еще могли с полным основанием продолжать считать себя интеллектуальной элитой. Их профессии оставались исключительно полезными, чтобы не сказать – необходимыми, для христианских владык. Но христиане быстро догоняли их и к концу XIII столетия восприняли учение Аристотеля, написали свои собственные трактаты, а в торговле и искусстве администрирования ни в чем не уступали евреям. На протяжении XIV века евреи (даже в Испании) неуклонно сдавали свои позиции. В области экономики свою пагубную роль играли антисемитские законы. Количество евреев убывало в результате принудительного их обращения. Некоторое время амбициозным и умным евреям казалось разумным креститься по доброй воле, присоединяясь, как им представлялось, к более широкой и передовой культуре. Остававшиеся евреи находили прибежище в каббале, преданиях аггады, суевериях и поэзии. Это было триумфом иррациональности. Труды Маймонида и прочих рационалистов, строго говоря, не были сожжены, но почти утратили значение. Вслед за «черной смертью» и бесчисленными зверствами, обрушившимися на евреев, в ортодоксальных кругах стало модным обвинять во всех этих несчастьях рационализм и другие прегрешения против Бога.
Таким образом, иудаизм, который в XI и XII веках шел в первых рядах интеллектуальной жизни, превратился в препятствие на собственном пути. Маймонид считал веру в мессию одним из элементов еврейской религии, однако всегда порицал апокалиптические и мессианские настроения как «миф черни». «Не думайте, – писал он в Мишне-Тора, – что мессии придется демонстрировать знамения и чудеса… Тора со всеми ее законами и указаниями имеет непреходящее значение, и ничего к ней нельзя будет ни прибавить, ни убавить». «Не произойдет никакого отклонения от нормального хода вещей или изменения в установленном порядке» – все, что в Библии как бы противоречит этому, следует понимать «в фигуральном смысле». С развивающимся упадком еврейских общин началось возрождение таких настроений. Множились ангелы и демоны, равно как и угрызения совести вместе с верой в предопределение. Равви Иаков бен Якар мел пространство перед Ковчегом собственной бородой; равви Шалом в Австрии ел мясные блюда в одной комнате, а молочные – в другой, причем настаивал, чтобы те неверные, что приносили ему воду, были одеты в белые рубахи. Было широко распространено мнение, будто благочестие способно ускорить приход мессии и тем самым поколебать положение легионов угнетателей. Евреи развязали в своей среде «охоту на ведьм», направленную против шпионов; последних подвергали проклятьям каждую субботу, а поймав, случалось, и казнили. В некоторых отношениях они, правда, оставались удивительно терпимыми: так, в мелких общинах еврей, который чувствовал, что к нему проявлена несправедливость, мог учинить, что называется, «оправданный скандал», прервав молитву или чтение Торы. Но все больше и больше люди все-таки прибегали к отлучению. Существовало несколько степеней этого вида наказания: назифа – временное (на семь дней) отлучение; ниддуи – изоляция от общины; герем – еще более жесткая форма отлучения, которая могла включать вмешательство христианских должностных лиц и конфискацию имущества нарушителя. Маймонид приводит список 24 видов нарушений, которые, согласно мудрецам, заслуживают ниддуи: от оскорбления ученого богослова (даже после его смерти) до владения опасными собаками. Однако по мере развития наказания становились все более усложненными и жестокими, причем под влиянием христианских процедур сам процесс отлучения превращался в драматичную и внушающую страх церемонию. Жестокий герем провозглашался в синагоге перед открытым Ковчегом или со свитком Торы в руках, под звуки шофара; после вынесения приговора виновный подвергался анафеме и проклятию, причем тушились все свечи.
Но внутренняя дисциплина не в силах была остановить процесс обращения по мере того, как нарастало давление со стороны христианства. Даже в конце XIII столетия епископы Арагона доносили в Рим о том, что христианские монархи уважительно относятся к евреям и не притесняют их достаточно энергично. В 1282 году крон-принц инфант Санчо, восстав против своего отца, разыграл антисемитскую карту, чтобы привлечь на свою сторону духовенство. Евреев постепенно вытесняли с королевской службы. После чумных бунтов в целом положение евреев в Испании стало быстро ухудшаться по мере того, как обвинения против евреев в кровавых преступлениях и прочие антисемитские басни получали все более широкое распространение. Например, в Севилье в 1378 году происходили антисемитские волнения, а в 1391 году произошел форменный взрыв. В организации этих бунтов зачастую обвиняют видного проповедника-доминиканца Висенте Феррера (ок. 1350—1419 гг.), впоследствии канонизированного. Однако с точки зрения евреев его роль была гораздо более хитрой и зловещей. Он, несомненно, способствовал формированию антисемитизма, который впоследствии бурно расцвел в XX веке. Правда и то, что его публичные проповеди зачастую были связаны с антисемитской истерией и насилиями. Однако он не поощрял бунтов, напротив – осуждал. Он публично осудил, например, бунты 1391 года. Он вообще считал предосудительным и антихристианским, если толпа прибегает к самосуду. Прерогатива таких действий является прямой обязанностью государства, причем последнее должно действовать в соответствии с законом. Бунты ясно показали, что евреи превращаются в «проблему», стоящую перед обществом, и необходимо искать ее «решение». В итоге Феррер и его духовные коллеги оказались ответственными за антиеврейскую политику, которую провозгласил поддерживаемый испанцами антипапа Бенедикт XIII, а также за выбор Фердинанда I королем Арагона, начавшего проводить эту политику в жизнь. Так война против евреев из дела рук толпы превратилась в официальное занятие церкви и правительства.