Вот что значит опыт, привычка". И заржал, как конь. Второй спрашивает:

«Тачка хорошая? Новьё?» Тот отвечает: «С нуля, тысяч пять пробег. Ха-ха, ловкость рук и пять лимонов в кармане, и, главное, никакого риска». – «Не каркай, давай грузи, эти лимоны ещё получить надо, а здесь голова нужна, а не руки, это тебе не водил душить». Я так тогда и присел. Ну и влип!

Хорошие ребята. Если у них в привычку вошло шофёров убивать. У меня сразу всё желание отпало ехать с ними. Да тут снег пошёл. Не, думаю, лучше рискну, глядишь, не заметят. Кончили они грузить, завели колымагу свою и давай по ухабам выбираться. Я машину догнал, в фургон прыгнул.

Пока ехали, в дырочку смотрел. Как дома появились, я на светофоре и выскочил. Вот и вся история.

– А почему на Ветеранов трепался, что знаком с ними и даже пил вместе?

– Ах, вон откуда вы про это узнали!? Везде стукачи, лишнего не брякни. Кто ж это, если не секрет? Местные или наши? Нет, не пил я с ними и, тем более, не знаком. А трепался так, чтобы цену набить, крутизну, что ли, показать. Мы просто трепались, кто кого из крутых ребят знает. Вот я и брякнул, даже наплёл, что знаю, где гаражи.

– Бойцов-то не разглядел?

– Не очень, темно ведь было. Так, одежду только. Один – маленький, коренастый, лет двадцать пять. Он в куртке джинсовой на меху был. Мех на воротнике, знаете, белый такой, ненастоящий.

– Искусственный.

– Вот, вот, второй повыше, здоровый. Куртку я не помню, а на голове шапка большая была, пушистая.

– Меховая, ну, ушанка?

– Во, во.

– А цвет?

– Тоже белый, кажись, или белый с чёрным.

– Машину помнишь? Марку, цвет? Внутри что лежало?

– Машина, кажется, «МАЗ», я плохо разбираюсь. Знаете, тупорылая такая. Зелёного цвета. Брезент обычный. Во, вспомнил – на брезенте полоса чёрная была, в том месте, где кузов кончается. Когда туда ехали, внутри пусто было, а обратно – они деталей насовали от машины.

– Каких деталей?

– Да я не разбираюсь, крышки какие-то, фары, бампера мятые.

Детали-то все гнутые-перегнутые, только на переплавку годятся. Я ещё подумал, может, они металл в Прибалтику гонят.

– Ну и где ты выскочил? Место помнишь?

– Плохо. Я тогда первый раз в Питере был, попробуй сообрази, куда тебя черти занесли.

– Ну куда ты оттуда поехал?

– Да вроде на метро, до Ветеранов.

– А садился-то где, садился?

– Сейчас, сейчас. Там вокзал, кажется, был какой-то.

– Какой? Московский, Витебский, Балтийский?

– Во, Балтийский, точно! Рядом речка была.

– Обводный?

– Ну, не знаю, может быть.

– А пока ехали, ничего не заметил? Мосты, памятники, дома?

– Не было вроде ничего. Всё деревья, деревья, поля, а потом как-то резко раз – и вокзал.

Кивинов прикинул. В районе Балтийского только одна дорога выходила с поля прямо в город. Митрофаньевское шоссе. Вторым концом оно упиралось в Московский проспект, то есть опять в город. Значит, гаражи где-то там.

– Кружились много? Поворотов много было?

– Да не помню я! Попробуй в темноте разбери что.

– Вот тебе лист, нарисуй, что помнишь, как гаражи стояли, бараки.

Может, дома, деревья. Всё, что запомнил.

Макс взял ручку и, морща лоб, начал выводить на бумаге линии.

Минут через пять он протянул лист.

– Ну, Репин, как успехи? Здорово, почти с натуры. Теперь расшифруй.

– Вот здесь машина стояла, тут я сидел, из этого сарая они железо таскали, а вот дорога.

– Трудновато понять. Вдохновения не вижу. Таких мест по городу тысячи. У тебя что в школе по рисованию было?

– Как смог, так и нарисовал.

– Ладно. Придётся съездить с нами на место через пару дней. Я пока сам поищу, а если не получится, тебя возьму. Тебе всё равно делать нечего, а так хоть развлечение.

«Странно, вроде парень как парень и не выпендривался. И что на них находит? Может, вирус какой-нибудь появился, типа СПИДа, как кто подцепит, так крыша течёт, чуть что – на нож? По весне муж жену застрелил. Двадцать пять лет вместе прожили, не ссорились никогда, выпивали, конечно, но не сильно. А пришла как-то домой с опозданием, ссориться стали, он револьвер достал отцовский да пальнул. С первого выстрела – наповал. Соловец тогда с Дукалисом его трое суток кололи, а он сидел и молчал. Потом оказалось, в шоке был, сам понять не мог, что произошло. В конце концов рассказал всё, конечно. Истерика была, когда показывал, как всё было. Вот и думай, что с ним случилось. Не иначе, как вирус подцепил».

Кивинов вернулся в отдел. Цветок в кабинете совсем засох, поливать его вовремя было неразрешимой задачей.

Кивинов взял графин и пошёл в туалет, где имелась ра-ковина. Там стоял Волков и наклеивал над унитазом очередную эротическую картинку.

Стен уже не было видно – Волков лепил фото поверх старых.

– Ничего, – усмехнулся Кивинов, набрал воды и вернулся в кабинет.

Зазвонил телефон.

– Слушаю.

– Вячеслава Петровича можно? – раздался из трубки женский голос.

– Он в туалете, бабу клеит, перезвоните. – Кивинов повесил трубку.

Зашёл Волков, вытер руки о занавески и сел на диван, – Тебе мадам только что какая-то звонила.

– Как спросила? – Волков зажал пальцами нос и прошамкал:

– Вячеслав Петровиша?

– Точно.

– А, директор школы. Просит лекцию прочитать о правовом воспитании. Мне, можно подумать, делать нечего. Ещё раз позвонит, скажи, меня нет и не будет неделю.

– Понял, не дурак.

– Я вообще тебе список принесу, для кого меня нет, а ты мне свой составь, раз телефоны у нас параллельные.

Из дежурной части донёсся перезвон гитарных струн. Кивинов с Волковым переглянулись.

– Это еще что? Концерт, может? Пойдём глянем. В дежурке уже было полно народу – участковые, постовые, паспортистки.

– Тихо, тихо, – зашипели они, когда опера вошли. На стуле в центре дежурной части сидел поддатый мужик потрёпанного вида и наигрывал на гитаре лирическую мелодию. Пальцы виртуозно перебирали струны, и чувствовалось, что мужик – профессиональный гитарист. Дежурный, подперев голову рукой, сидел за отключенным пультом.

Музыкант с надрывом взял последний аккорд и закончил тему. Коекто захлопал.

– Что тут такое, концерт, что ли?