С другой стороны, Эмма. Между ней и Торафом явно образовалась некая привязанность за те три дня, пока его не было. Это моя вина. Я должен был поцеловать ее. Она должна была запомнить поцелуй, а не указ оставаться на суше и ссору, с этим связанную. Но что бы это решило? Все еще очень велика вероятность того, что однажды, она будет целовать его брата. Не должен ли он смириться с мыслью, что она будет целовать другого? Но это другое. Я никогда не планировал смотреть, как она будет целовать Грома. По правде, он не планировал увидеть ее когда-либо снова, после того, как передаст брату.

Гром. Тораф предал также и Грома. Технически, он мог только что поцеловать свою будущую королеву. Когда Тораф сказал, что хотел бы быть с ней на короткой ноге, Гален и не подозревал, что дойдет до такого. Но Тораф знает, что ему не стоит рассчитывать связаться с Эммой. Ее пара уже предопределена — так или иначе.

Краем глаза он косит в ее сторону. Руки скрещены, глаза широко распахнуты. Губы и щеки одного цвета с вареным лобстером. Он прочищает горло.

— Как...сколько это длилось? — осторожно спрашивает он.

Она поворачивается к нему:

— Сколько длилось что?

— Ты и Тораф. Целовались.

— А. Минут десять.

Больше, чем он мог ожидать. И утешения от этого, как от цунами. Если так происходило все время в его отсутствие... он даже не мог об этом думать. Тораф нарушил законы Сирен, поцеловав Эмму. Поцелуй с кем-либо, кто не является твое парой, обрекает провинившегося на пребывание в течении десяти лунных циклов в ледяных пещерах. Подобное рассматривается, как одно из наиболее серьезных преступлений. Если он целовал ее все выходные, каждый поцелуй будет считаться, как отдельное нарушение.

Тораф счел, что Рейна разорвала их узы. И решил, что волен целовать любого, кто ему взбредет в голову. Но почему ей непременно должна была оказаться Эмма? Она худший выбор для подобных целей по большему количеству причин, чем Гален мог бы перечислить.

Как будто мне больше не о чем волноваться. Моему королевству угрожают война, вымирание — или и то, и другое, а единственный способ решить все это состоит в том, чтобы отдать единственное, что я когда-либо действительно хотел. И тут Тораф выдает что-то вроде этого. Предает меня и мою сестру. Гален не мог представить, как все так могло ухудшиться. Поэтому он не ожидал, когда Эмма захихикала.

Он оборачивается к ней.

— Что смешного?

Она так сильно смеется, что ей приходиться прислониться к нему для поддержки. Он напрягается, борясь с мыслью обернуть свои руки вокруг нее. Утирая слезы с глаз, она говорит:

— Он поцеловал меня! — признание заставляет ее лопаться от смеха снова и снова.

— И ты думаешь, это смешно?

— Ты не понимаешь, Гален, — говорит она, избавляясь от икоты и восстанавливая дыхание.

— Конечно.

— Разве ты не заметил? Это сработало!

— Все, что я заметил — это то, что Тораф, супруг моей сестры, мой лучший друг, целует мою... мою..

— Твою кого?

— Ученицу.

Что на него нашло?

— Твоя ученица. Вау, — Эмма качает головой и затем, икает. — Я, конечно понимаю, ты был в бешенстве, что он так поступил с Рейной, но он сделал это только, чтобы заставить ее ревновать.

Гален попытался вникнуть в суть случившегося, но так и не смог сдвинуться с мертвой точки.

— Ты говоришь, он поцеловал тебя, чтобы заставить Рейну приревновать?

Она кивает и вновь смеется.

— И это работает! Ты видел ее лицо?

— Ты говоришь, что он спровоцировал Рейну.

Вместо меня? Гален качает головой.

— Где он набрался этого?

— Я сказала ему так сделать.

Гален стискивает кулаки против своей воли.

— Ты сказала ему тебя поцеловать?

— Нет! Вроде того. Хотя не совсем.

— Эмма...

— Я сказала ему ее подинамить. Ну, знаешь, разыграть безразличность. До поцелуя со мной он додумался сам. Я так им горжусь!

Он ее поцеловал, а она считает его за это гением. Отлично.

— Тебе... тебе он понравился?

— Я же только что тебе сказала, что да, Гален.

— Не его план. Поцелуй.

Восхищение оставляет ее лицо, как отступающий прилив.

— Это не ваше дело, Ваше Высочество.

Он проводит рукой по волосам, чтобы удержаться и не встряхнуть ее хорошенько. А затем поцеловать.

— Трезубец Тритона, Эмма! Тебе он понравился или нет?

Делая несколько шагов назад, она трогает руками свои губы.

— Ты помнишь мистера Пиннера, Гален? Всемирная история?

— И при чем тут это?

— Завтра понедельник. Когда я зайду в класс к мистеру Пиннеру, он не станет меня допрашивать, понравился ли мне поцелуй Торафа. На деле, ему до лампочки, чем я занималась все выходные. Потому что я его ученица. Точно так же, как и твоя, помнишь?

Ветер играет с ее волосами, когда она резко разворачивается и уходит прочь своей манящей походкой. Она подбирает с песка свое полотенце и одевает шлепанцы, прежде чем начать подниматься по склону к дому.

— Эмма, подожди.

— Я устала ждать, Гален. Доброй ночи.

* * *

Пляж обычно успокаивал его. Как минное поле успокаивало Грома. Сейчас же, луна напоминает ему цвет волос Эммы. Песок — то, как она зарывается пальцами в дно океана. Даже островок травы на песчаной дюне, напоминает ему изгиб ее бедер. Сегодня пляж мучает его. Вероятно, как минное поле пытает Грома. Но как и Гром, он не может уйти.

На мелководье возникает Тораф, одетый в шорты Галена. Гален не встает, и Тораф садится рядом с ним. Вне предела досягаемости.

— Тебе стоит пойти поспать, пескарик. У тебе же завтра есть занятия в школе?

Гален кивает, не глядя на него.

— Через три часа. Где моя сестра?

— Обживает островок, который мы нашли вчера вечером.

Гален мотает головой.

— Ах ты ж скользкий угорь! Мог бы сказать мне, что надумал делать.

Тораф смеется.

— Ну конечно. "Эй, Гален, я тут одолжу Эмму на пару минуток для поцелуя, лады?" Не думаю, что это хорошо бы закончилось.

— Ты думаешь, твое внезапное нападение закончилось бы лучше?

Тораф пожимает плечами.

— Я лично доволен.

— Я мог тебя убить.

— Ага.

— Никогда так больше не делай.

— И в мыслях не было. Хотя то, как ты бросился защищать честь сестры, было впечатляюще. Очень по-братски, — Тораф усмехается.

— Заткнись.

— Да я просто сказал.

Гален пробегает рукой по волосам.

— Я видел только Эмму. И напрочь забыл про Рейну.

— Я знаю, идиот. Только поэтому я и позволил тебе ударить меня пятьдесят восемь раз. Я бы повел себя так же, если бы кто-нибудь поцеловал Рейну.

— Пятьдесят девять раз.

— Не заморачивайся, пескарик. Кстати, Эмма была в бешенстве или просто разозлилась? Мне стоит держаться от нее подальше какое-то время?

Гален фыркает.

— Она так сильно смеялась, что мне показалось, она вот-вот упадет в обморок. В общем, проблемы с ней только у меня.

— Она тебя шокировала, не правда ли? И как ты себя повел?

— Как обычно.

Скрыл свои чувства. Наплел непонятно чего. Повел себя, как какой-то неотесанный дубина.

Тораф кивает.

— Она не будет мириться с этим вечно. Она и так уже думает, что ты помогаешь ей измениться, только для того, чтобы приобрести себе еще одного подданного в своем королевстве.

— Это она так сказала? — Гален хмурится. — Я не знаю, что хуже. Позволить ей так думать, или рассказать правду о том, почему я помогаю ей изменится.

— Я считаю, нам нечего ей рассказывать, пока она не сможет реально изменится. И пока что у нее не получается.

— Ты не думаешь, что она одна из нас?

Тораф пожимает плечами.

— Ее кожа сморщивается. Это непривлекательно. Может быть, она своего рода сверхчеловек. Ну, ты знаешь, как Бэтмен.

Гален смеется.

— Как ты узнал о Бэтмене?

— Я увидел его на том черном квадрате, что висит у тебя в гостиной. Он делает целую кучу вещей, которые не могут делать остальные люди. Может, Эмма вроде него.